Артиллерист: Назад в СССР (СИ) - Ларин Павел

Глаза у зампотыла сразу сделались очень большими и совершенно круглыми. Потом его прорвало воплем. Вопль был переливчатый и неожиданно визгливый. Потом стали слышны слова. Потому что поначалу слов было не разобрать.

— Дуй, Сергеев! Дуй, сволочь! Дуй скотина! В дисбате сгниешь за покушение на старшего по званию.

И вот тогда-то, Соколов, сложилась редчайшая, по-своему содержанию, ситуация. Стоит лейтенант и в зад полковнику с усердием, можно сказать с восторгом дует. Кстати, не помогло. Орущего, как больной бегемот, зампотыла загрузили в санитарную машину и отправили в госпиталь. И то я тогда не смотрел ему вслед с таким выражением лица, как у тебя сейчас.

Я покивал, посмеялся, но то, что начмед занялся мной лично, все равно напрягало.

У меня, в итоге, оказалась та самая ангина. Уж не знаю, где я ее ухитрился хапнуть. Волевым решением начмеда, который взял мое лечение под свой контроль, я получил уколы, полоскание и какие-то таблетки.

— Цени, — заявил товарищ майор при нашей очередной встрече, — Обычно все заканчивается на зелёнке и спиртовых растирках, если повезёт. А тут, целый комплекс мероприятий.

Я заверил его, будто очень ценю. Особенно то, что уколы он херачит мне лично. Причем каждый раз так, будто хочет всадить шприц непосредственно в тазобедренную кость. Но хотелось бы узнать, когда меня отправят обратно в расположение.

— Слушай, тебе плохо, Соколов? Лежишь, как в санатории.

Прошла уже почти неделя. Температура спала, горло давным-давно чувствовало себя прекрасно. Но отпускать он меня не торопился. От всех нагрузок, которые могли быть в условиях санчасти, освободил.

— Хорошо лежу. Просто не понятно, чем болею. Все ведь уже отлично. Вот так поинтересуется кто-то, а что Вы скажите, товарищ майор?

— Да чем угодно. От гонореи до заикания. На твоём месте я бы выбрал заикание. Тогда есть шанс, что твой язык тебе никто не вырвет. А то он иногда у тебя, как помело. Все подряд метет. Я начмед. Чем скажу, тем и болеешь. А если будешь кочевряжится, то когда попадёшь ко мне с аппендицитом, я тебе не вырежу его, а второй вошью.

Причина всей этой ситуации была в том, что майор Сергеев давно и безнадёжно убивался по Ольге Валерьевне. В свои почти сорок лет, женат он не был. Семьи не имел. А вот Ольгу Валерьевну иметь хотел очень даже сильно.

Совершенно случайно, в первый день, наверное, под воздействием температуры, я за каким-то хреном сообщил начмеду, что являюсь поэтом, музыкантом и вообще отличным парнем. Про отличного парня он пропустил мимо ушей, а про поэта и музыканта принял близко к сердцу. На следующий день мы уже обсуждали с ним план покорения жестокой красавицы Олечки.

— Ты понимаешь, на неё все офицеры слюну пускают. Как идиоты в приступе своего идиотизма. А она ни-ни. Сама не замужем. Точно знаю. Пробивал. Вот что ей надо? Целый майор руку предлагает и даже сердце. А сердце, Соколов, это тебе не в поле насрано.

— Вы уже предлагали? — Поинтересовался я, разглядывая его румяное и, честно говоря, слишком уж простоватое лицо.

— Нет. Не предлагал. Но она сразу ни в какую. Мы, говорит, с Вами, товарищ майор, далеки друг от друга духовно. Это о чем, вообще, Соколов? Я половину ее умных изречений не понимаю. Как завернет, стою дурак дураком. Читает она, вроде, много. Культурная барышня.

В общем, начмед сказал, пока я не помогу ему поэзией и музицированием покорить Олечку, в расположение не вернусь. И сразу начал предлагать варианты соблазнения, один глупее другого. Например, была такая версия. Майор вечером, когда Ольга Валерьевна будет на дежурстве, встанет под окно и споёт ей серенаду. Так как у него нет ни слуха, ни голоса, то петь, само собой, буду я, сидя в ближайших кустах.

С трудом удалось убедить начмеда, что план полная и откровенная херня. Ольга Валерьевна, может, и не Нобелевский лауреат, но на идиотку тоже мало похожа. Если майор будет открывать рот под ее окном, а я петь в кустах, то единственное, что захочет Олечка после такого выступления, это сослать нас в дурку. Есть же у военных своя дурка?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, ты прав, Соколов… Наверное, будет выглядеть глупо. Тогда, думай. Она — женщина с тонкой душевной организацией. Хоть, и фельдшер. Ей вся эта солдафонская жизнь, как серпом по яйцам. То есть…В общем, понял. Она хочет романтики и красивых ухаживаний. Я, может, тоже, хочу, но ни хрена в этом не понимаю. Пиши мне стихи, а я буду каждый день ей их дарить. И думай, что еще можно сделать для счастливого будущего майора. Я в долгу не останусь.

По идее, конечно, майор был прав. Санчасть на фоне всей армейской жизни и правда для меня стала почти курортом. Я бы, наверное, себе еще что-нибудь сообразил из болезней после ангины. Чтоб задержаться подольше. Если бы не одно маленькое "но". Начмед хотел Ольгу Валерьевну. А Ольга Валерьевна вдруг захотела нас с Соколовым. Это было так неожиданно, что я сначала решил, показалось. Потом понял, если женщина, взрослая, опытная, каждый день лично проверяет мое состояние, в процессе трогая меня же за разные части тела, да еще и прижимается там, где прижиматься точно не надо, это что-то значит. Но точно не возвышенное и не духовное.

Мы с Соколовым ее тоже хотели. Сильно. Но жить мы хотели еще больше. А стоило Ольге Валерьевне оказаться рядом со мной, я сразу представлял себе два метра роста начмеда и его руки-кувалды. Которыми он меня кастрирует, если я посягнул на святое. Нет, не кастрирует. Просто оторвет без наркоза и скальпеля.

Поэтому комфортное лечение превратилось в чистый ад. Я, как хрен пойми кто, всячески избегал ситуаций, в которых Олечка могла бы проявить себя. При этом, активно строчил стихи для майора. Он их добросовестно читал своей возлюбленной. Однако, либо талант чтеца отсутствовал у него напрочь и в исполнении начмеда стихи Ольгу Валерьевну не возбуждали, либо наша с Соколовым харизма оказалась гораздо сильнее.

На следующий же день явился Исаев. Проведать меня. Как ухитрился смыться из казармы, не знаю. Когда услышал тихий стук в окно, даже предположить не мог, что это блаженный Олег.

— Здорова. — Он стоял довольный. Скалился во все тридцать два зуба. Ты как?

— Да нормально. Ангина, говорят.

Мы потрепались с Исаевым почти полчаса. Он рассказал, как обстоят дела со службой. Оказалось, очень даже хорошо. Везде Олег молодец. Чуть ли не в первых рядах. Сержанты относятся душевно. Если ругают, то по делу. Старослужащие тоже молодцы. В общем, Исаев просто расцвел на новом месте службы.

–Слушай…Давно хотел спросить. О чем с тобой капитан Жук разговаривал? — Поинтересовался я. Именно в этот момент почему-то вспомнилось.

Исаев посерьёзнел.

–Прости. Не могу сказать. Это личное. Но я ему благодарен. Он мне мозги на место поставил. И тебе благодарен. Очень сильно. Если бы не ты, тогда, в туалете…Было бы все очень плохо.

Олег подтянулся на подоконнике, а потом крепко сжал по-мужски мою руку.

Именно в этот момент меня, как прострелило. Я вдруг увидел картинку. Так бывает, когда внезапно что-то вспоминаешь. Надо мной склонилось лицо Исаева. Только значительно, значительно старше. Как раз ориентировочно того возраста, который и должен быть в нормальной жизни.

— Эй, парень… Слышишь меня? Глаза не закрывай. Не закрывай, говорю. Нельзя …

Буквально одна секунда и все пропало.

Я уставился на Олега, пытаясь сообразить, что это было. Ночь. Однозначно ночью. Потому что его лицо я видел в темноте. Свет падал с фонарика телефона, которым спи же Исаев и светил. Черти что.

— Ладно. Ты выздоравливай. Ждем тебя.

Олег спрыгнул с подоконника обратно на землю и скрылся в той стороне, где была казарма.

Я усердно думал об этом внезапном воспоминании несколько дней. Но ни черта не придумал. Потому что не было такого. Точно не было. Можно предположить, будто я встретился с Исаевым в полнейшем невменозе. Вот и не помню. Но не сходится. Потому что его лицо я видел очень четко.