Профессионал - Кресли Коул

Я догадалась, что мы стояли на якоре. Наверное, Севастьян спустился вниз, чтобы отдохнуть. Или погоревать.

Бум. Бум. Что это за звук? Я встала, чтобы разведать. Направляясь к источнику звука, я гадала, как сложатся сегодня наши дела. Захочет ли он, чтобы мы придерживались предсмертных желаний Пахана?

Буду ли я их придерживаться? Признав Севастьяна своим? Я вспомнила, что чувствовала при мысли, что могу его потерять.

Словно вокруг сердца сжалась колючая проволока.

Бум. Бум. Звук шёл из другой каюты. Когда Севастьян на стук не отозвался, я приоткрыла дверь. В ванной был включен душ — и оттуда доносился этот звук.

Когда мои смутные подозрения оформились, я быстро прошла к ванной. И резко втянула воздух от открывшейся передо мной сцены.

Под струями воды, с оскаленными зубами и сверкающими глазами Севастьян лупил разбитыми кулаками по плиточной облицовке душевой кабины. Обжигающий поток лился на его грудь, пока он снова и снова бил невидимого противника.

Сдавливаемый гранит, которым он был раньше, начал трескаться прямо на моих глазах — как эта плитка от ударов.

— Что ты делаешь? — вскричала я. Как он это выдерживает? Кулаки окровавлены, из-под полоски ткани, обвязанной вокруг бицепса, сочилась кровь — так он представлял себе повязку на огнестрельную рану. Она сильно врезалась в бугрящиеся мускулы. — Пожалуйста, перестань!

Он не перестал.

— Хватит! — Я распахнула дверь душевой кабины и залезла внутрь, обеими руками схватив его здоровую руку.

Он был убийцей, изменчивым и жестоким, но я не боялась. Не испугалась и тогда, когда он резко развернулся в мою сторону, чёрные пряди волос хлестнули его по щекам. От него нельзя было отвести взгляд. Настоящий. Живой.

Мой, прошептал мне разум.

Чувство единения вдруг вспыхнуло ослепляющим светом.

Он процедил сквозь сжатые зубы:

— Уходи. — Глаза были пустыми, благородное лицо перекошено невыразимой болью. Я могла унять её.

— Я тебя так не оставлю.

— Почему? Тебе на меня плевать, если дело не касается того, что я могу тебе предложить.

Он имел в виду наслаждение? Или защиту? Я вспомнила его последние слова во время нашей ссоры: "Отдельно от секса я тебя не интересую".

— Всё совсем не так, Севастьян.

Он просто на меня смотрел. Чего он ждал? Разрешения? Понимания? Наконец, он шевельнулся, уперев ладони по обеим сторонам от моей головы.

Эти татуировки звёзд находились в нескольких сантиметрах от моих глаз. Мне хотелось его обнять и прижаться губам к груди.

Целовать, целовать, целовать, пока его боль не исчезнет.

Я нерешительно наклонилась вперёд и коснулась губами татуировок. Он дёрнулся, словно от удара, но не остановил меня. Я решилась прикоснуться губами к шее. Он был недвижим — статуя снаружи, жестокий воин внутри.

Я ткнулась носом в твёрдый подбородок. Убрала с лица мокрые пряди волос, поцеловала точёные скулы.

Когда я коснулась его губ, он прерывисто выдохнул и отстранился. В его взгляде взывала ко мне глубокая тяга.

— Чего ты от меня хочешь, Натали?

Как подобрать слова? Я хочу целовать тебя до тех пор, пока ты хоть на время не забудешь эту боль, хочу крепко к себе прижать, чтобы оказаться как можно ближе. Иными словами…

— Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью.

Раньше я не хотела с ним спать, опасаясь будущего и последствий. Теперь же не была уверена, что проживу достаточно долго, чтобы насладиться первым, так что и второе меня уже не волновало.

Это признание заставило его нахмуриться; он выглядел так, словно пытался меня разгадать. Тогда я спросила:

— А чего ты от меня хочешь?

И ахнула, когда он стиснул в кулаке ворот моей промокшей футболки.

— Я хочу то, что принадлежит мне.

Одним рывком он сорвал с меня одежду.

Я стояла перед ним голая и дрожала.

Взгляд скользнул по моему обнажённому телу, и он не смог сдержать мучительный стон.

Севастьян смотрел на меня так, как человек, несущийся к смерти, посмотрел бы на пару крыльев. Словно я была его разницей между жизнью и смертью.

Я накрыла ладонями звёзды на его груди; он обхватил моё лицо. Наши лбы прижались друг к другу. Так мы и стояли несколько длинных мгновений.

Когда он, наконец, завладел моим ртом, я благодарно раскрыла губы, закрывая глаза, пока он мягко меня целовал. Г осподи, я обожала его вкус, хотела выпить весь жар его рта.

И, как всегда, я поразилась противоречиям, живущим внутри этого мужчины. Он был нежен, но страстен. Его мысли были для меня загадкой, но его тело говорило, что он едва сдерживается: напряжённые мышцы, вздувающаяся грудь, дрожащие руки.

Со стоном он сильнее заскользил языком, сообщая мне, что собирается углубить поцелуй. Что собирается предъявить права на эту часть моего тела, как и на всё остальное.

Он собирался завоёвывать.

И когда я ему полностью отдалась, он поглотил меня, как задыхающийся хватает глоток свежего воздуха.

Глава 28

Севастьян не прерывал поцелуй, пока у меня не закружилась голова, а тело в сравнении с его упругими мускулами сделалось мягким. Он закинул моё колено себе на бедро.

Его пульсирующий член упирался мне в живот, словно пылающее тавро, и я в ответ потекла.

Свободной рукой он стиснул мою грудь, наклоняясь, чтобы лизнуть отвердевший сосок. Я всхлипнула, когда он втянул кончик, работая умелым языком, усиливая напряжение в моем животе. Затем он уделил внимание и второму соску, и обе ноющих вершинки после этих ласк лишь захотели большего.

Его рука опустилась вниз, обхватив промежность. Средний палец проскользнул между раскрытых губок, заставив меня простонать:

— Да, да…

Он почувствовал, какой я стала влажной внутри, из его груди вырвался поверженный стон, и к первому пальцу присоединился второй.

Потом он вынул пальцы, поднес их ко рту, его веки закрылись, пока он тщательно слизывал мой сок. Он вновь окунул пальцы внутрь, и снова их облизал. Он словно пил меня каплю за каплей.

Пытка была невыносима: сначала заполняющие меня сильные пальцы, потом — пустота.

— Внутрь, Севастьян, пожалуйста…

Пальцы погрузились глубже.

— Вот что тебе нужно. — Он двигал ими до тех пор, пока я не вцепилась в его плечи.

Я чувствовала головокружение, чувствовала какое-то помутнение сознания. Он был мне необходим, чтобы потерять над собой контроль — потому что я как раз этого я и добивалась. Мои руки путешествовали по его мокрому телу, кончики пальцев любовно гладили заслуживающие внимания грудные мускулы.

Спускаясь вниз, подушечка большого пальца коснулась его плоского соска, отчего Севастьян резко вздохнул. Мои ноготки прошлись по курчавым завиткам внизу живота, его рука крепче сжала моё поднятое колено.

Как только я достигла тяжёлого члена, Севастьян прохрипел:

— Возьми его.

Я качнула бёдрами, притягивая член к себе. Едва головка коснулась моей киски, как он грязно выругался, а член у меня в руке дёрнулся.

— Уже влажная, — бормотал он. — Уже ждёшь меня.

Я тёрла клитор этой разбухшей головкой, а его огромное тело трясло от желания.

— Хватит дразнить. Я слишком долго этого ждал.

Накрыв мою руку ладонью, он установил головку прямо у входа и совсем немного надавил.

Как только я поняла, что на самом деле собираюсь потерять девственность, во мне зародилось беспокойство. Его член был куда больше любого предмета, побывавшего в моём теле. Это будет больно.

Он убрал наши руки, а потом начал погружаться глубже, проталкивая широкую головку внутрь. Его голодный и настойчивый рот оборвал мой обескураженный вздох. Он всё глубже вводил член, и каждый новый сантиметр растягивал меня всё сильнее; до каких же пор?

Как только я почувствовала вспышку паники, он чуть вышел назад. Его взгляд сканировал моё лицо, не желая упускать ни единой реакции.

Горячая вода давно уже кончилась, но я ощутила испарину. Растягивающиеся мышцы горели — слишком большой, слишком большой — и я привстала на цыпочки, чтобы выиграть несколько секунд.

Он медленно покачал головой.

— Прими его. — Свободной рукой он стиснул моё бедро, чтобы удержать на месте.

Я вздохнула для храбрости. И как только расслабилась, он пробормотал:

— Моя славная девочка, — и продолжил неумолимо овладевать моим телом.

Мне было больно — неудивительно, учитывая его размер — но всё-таки терпимо. Когда я приняла в себя столько, сколько смогла, когда он оказался глубоко внутри, то снова замер. Я чувствовала в нем бешеную страсть — желание продолжать двигаться захлёстывало его — но, каким-то образом, он обуздал агрессию, борясь с основным инстинктом.

Хоть на его шее и вздулись вены, а мышцы била дрожь.