Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг. - Гаральд Граф

За историю Мессины, кажется, она подверглась разрушению до девяти раз. Правда, не в столь сильной степени, но все же жертв всегда было много. Тем не менее ее всегда отстраивали, чтобы дождаться следующей катастрофы. Видимо, географическое положение города, между Сциллой и Харибдой, слишком выгодно, что и заставляет забывать опасность. Правда, современная Мессина уже имеет более широкие улицы и дома менее высокие.

На крейсере мы еще долго жили под впечатлением пережитого, и разговоры неизменно возвращались к описанию того, кто, кого и как спас. Но, конечно, все случаи были более или менее аналогичны тем, которые мною выше описаны.

Нам рассказывали, что незадолго до землетрясения вышедший из Мессины поезд был им застигнут в туннеле, который обвалился, и погибли все пассажиры. Как должно быть ужасно оказаться заживо погребенным и часами ожидать смерти.

Из Неаполя мы пошли обратно в порт Аугусту на присоединение к отряду. Теперь уже адмирал был страшно доволен, что разрешил всем кораблям без промедления идти в Мессину, так как на него сыпался поток благодарностей, начиная с государя императора, короля Италии, морского министра и кончая благодарным населением Италии. Он, кажется, поверил, что стал героем.

Для русского имени этот случай сыграл большую роль, так как русский авторитет после Японской войны и революционных вспышек был сильно поколеблен в Европе. Приходилось ждать, пока престиж императорского правительства опять поднимется, а для этого был необходим какой‑нибудь толчок. Этим толчком и явилась самоотверженная помощь русских моряков, оказанная пострадавшим жителям Мессины.

Да и без всякого преувеличения, разве они не проявили бескорыстное самоотвержение? Разве они не рисковали своими жизнями, спасая сотни итальянцев? Разве моряки какой‑либо другой страны отнеслись так сердечно к несчастию другой нации?

Например: чуть не погиб флагманский инженер‑механик нашего отряда, полковник Федоров. Он полз по вырытому узкому тоннелю, чтобы проникнуть в засыпанное помещение, спасти ребенка. В этот момент произошел подземный толчок, и туннель обвалился, и он оказался засыпанным. Федорова с большим трудом откапали, и он чуть не задохся. Несколько матросов во время работ получили ранения. Надо было удивляться, что так мало людей из наших команд оказались пострадавшими, так как никто не берегся и все проявляли исключительную храбрость.

Сколько раз за время моей службы на флоте судьба меня сталкивала со всякими опасностями, и всякий раз я поражался, как наши матросы умели проявлять в самых опасных случаях находчивость, ловкость и храбрость. В обычной обстановке кажется, что это самый заурядный парень, а случись что, глядишь, он орел орлом.

В январе отряд вышел в Александрию[220]. Нам она представлялась очень интересной, и мы были довольны, что там предполагалось простоять недели две. За это время имелась полная возможность съездить в Каир и Люксор. Я вспомнил мое плавание на «Иртыше» и как провел несколько дней в Каире.

Так и вышло. Адмирал разрешил офицерам и гардемаринам совершить поездку в Каир и Люксор и мы подробно осмотрели Александрию. Она действительно была очень интересна. Интереснее Каира. Гораздо больше от нее веяло прежними веками.

В Александрии «Макаров» получил приказание идти в Пирей, так как наш шеф, королева Эллинов, просила морского министра разрешить крейсеру побывать у нее в гостях. К тому же неожиданно сильно заболел наш командир, и его необходимо было поскорее доставить в госпиталь[221].

Пономареву становилось все хуже и хуже, и доктор просил как можно скорее его доставить в госпиталь. Поэтому адмирал разрешил нам прервать стоянку в Александрии и полным ходом идти в Пирей. Старший офицер вступил в командование крейсером[222]. Выйдя в море, мы стали доводить скорость до полной, но при этом началась такая тряска в корме, что больной командир взмолился, чтобы скорость была уменьшена. Таким образом, открылось новое свойство нашего вновь построенного корабля. Всего‑то наша наибольшая скорость была 21 узел, а оказалось, что и 20 нельзя довести, из‑за сильной тряски.

В Пирее мы вошли в гавань и встали рядом с греческими крейсерами типа «Псара»[223]. Весь греческий флот казался каким‑то забытым и убогим – без всякого признака жизни.

Лейтенанта Вилькена и меня послали с обычным визитом на старший в гавани корабль. Это и была «Псара». С трудом разыскали дежурного офицера, который оказался один на три корабля. Он страшно сконфузился, что даже не может предложить нам бокал вина. Мы его успокоили, что это не имеет никакого значения.

Первым делом командир был свезен в госпиталь, а потом крейсер стал готовиться к приему королевы. Она прибыла на следующее утро с великой княгиней Еленой Владимировной, супругой королевича Николая. Они провели у нас целый день – завтракали и затем пили чай.

Королева была исключительно милым и добрейшим человеком. Она подолгу беседовала со всеми офицерами, гардемаринами и с командой. Обошла все помещения. Интересовалась всякой мелочью. Нам казалось, что она уже слишком с нами просто держится и слишком «жалеет бедных матросиков», которые старались использовать ее бесконечную доброту и заваливали просьбами, вплоть до сложения взыскания. В свое время известный адмирал Бирилев, командовавший Средиземноморской эскадрой, даже ей сказал: «Ваше величество, вы портите мне матросов».

Королева и великая княгиня доставили нам большое удовольствие своим посещением, и мы не заметили, как прошло часов шесть их пребывания на крейсере.

Затем офицеры получили приглашение во дворец в Афины. Король, королева и вся королевская семья нас встретили чрезвычайно любезно, и мы были приглашены к обеду.

Правда, после богатого и пышного русского Двора греческий казался очень скромным и как бы бедноватым. От всей обстановки русского Двора веяло мощью. Его декоративность была уместна и производила большое впечатление, а здесь все казалось до известной степени лишь потугами на нечто большое.

Это, конечно, не имело отношения к тому, что мы были глубоко тронуты тем внимание, которое оказал нам наш августейший шеф.

Накануне ухода крейсера (адмирал дал нам всего три дня) кают‑компания устроила большой прием королю, королеве и всем членам семьи. Были заготовлены роскошные букеты для высочайших дам. Паровой катер за гостями был отправлен с лучшими уборами и с офицером на руле.

Когда катер подходил к крейсеру, были вызваны во фронт караул, офицеры и команда. Офицеры были в вицмундирах.

На крейсер прибыли король, королева, наследный королевич Константин, королевич Николай с супругой великой княгиней Еленой Владимировной, королевич Христофор и принцесса Мария. При этом с ней произошел неприятный случай, который несколько омрачил общее настроение. Когда она собиралась выходить из катера, то каблучок ее туфельки попал в отверстие в решетчатом люке. Поэтому, когда она хотела поднять ногу, та подвернулась, и принцесса упала, растянув жилу в щиколотке ноги, и ей было больно ходить. Однако, чтобы не испортить торжества, принцесса Мария пробыла весь прием на крейсере и не подавала виду, что ей больно.

Король был в форме русского адмирала и имел на погонах вензель «О» с короной в честь своей супруги. Войдя на крейсер, он снял пальто, и оно было передано одному из близстоящих матросов.

По этому поводу я услыхал забавный разговор между этим матросом и другим. Второй матрос подошел к первому и спрашивает: «А чье это ты держишь пальто?» – «Да самого короля», – отвечает первый. «Ишь ты, самого, а у наших‑то господ офицеров польты‑то много почище будут». Первый на это вразумительно ответил: «Дурак, ведь это же греческий король, а знамо дело, греки народ бедный, вишь всякую дрянь жрут, ну и король у них бедный». Тогда я обратил внимание на пальто, которое возбудило интерес матросов, и действительно, вид у него был не слишком новый, но не потому, что было много ношено, а оттого, что король надевал его редко и оно много лет лежало.

Матросов чрезвычайно поражало, что греки в порту ловили спрутов и приготовляли из них какое‑то блюдо. Им эти спруты казались чем‑то отвратительным, которых можно есть только с голодухи. По этому факту они и судили о бедности греков.

На следующий день перед съемкой с якоря королева с великой княгиней опять приехали к нам, чтобы попрощаться. Она сказала, чтобы мы не беспокоились о состоянии здоровья командира, потому что она сделает все, чтобы помочь ему скорее выздороветь.

Нам предстояло идти на присоединение к отряду в Гибралтар. Пока мы стояли в Пирее, он побывал в Алжире, встретился с американским флотом, который впервые совершал кругосветное плавание.

Американским матросам разрешалось посещать все рестораны и увеселительные места, которые посещали и офицеры. Причем офицеры были в штатском, а матросы вечно в форме. Вели они себя на берегу чрезвычайно независимо и шумно: клали ноги на спинки кресел в театре, кричали, пели. А то и не прочь были лезть в драку, если кто‑либо пытался их угомонить. Поэтому боязнь попасть с ними в какую‑либо неприятную историю совершенно отбила охоту у наших офицеров съезжать на берег, и это сильно испортило приятность стоянки[224].