Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пропуская мимо себя торопящихся мужичков, я спешно припоминал все, что было связано с Еремеем. Он был пониже всех нас ростом, молчаливее, тогда уже носил очки, охотно смеялся. Да-да, он как бы поощрял нас смехом, и мы вольно или невольно стремились заслужить его улыбку. Значит, он тогда уже сознавал свое превосходство и смеялся не только вместе с нами, но еще и над нами, его, должно быть, потешали наши непомерные надежды, помыслы, мечты. Да, все-таки мечты, хотя я терпеть не могу этого слова. Мне за ним почему-то всегда видится пышнотелая, изнывающая от дури и жары девица, с нетерпением поглядывающая на дорогу – не пожаловал ли за ней принц в золотой карете.
Превосходства явного, безусловного у Еремея не было, но чувствовалось, что быть со всеми на равных ему мало. Мы еще не осознали необходимости ежедневных действий, ведь впереди была прорва лет, так стоило ли беспокоиться – будут результаты, будут! А его душа уже тогда жаждала успеха.
– Ты помнишь, какое вино мы пили тогда? – спросил Еремей, выйдя из магазина. – Как же оно называлось… Во! «Кабинет»! Помнишь? – Еремей требовательно уставился мне прямо в глаза.
– Прекрасное было вино! Красное, чуть терпкое, оно продавалось в странных бутылках, зауженных книзу… И золотистая этикетка.
– А «Хемус»! – воскликнул Еремей. – А венгерские десертные вина! Их продавали в гастрономе на набережной. Как же они назывались?.. Забыл. А этикетку помню – крупная лиловая кисть винограда на тускло-зеленом фоне…
– «Геме чебор», – подсказал я. – Или что-то очень похоже. Оно было чуть горьковатым от косточек, а цвет – густо-рубиновый, но совершенно прозрачный!
– Хватит! Не могу больше! – Еремей закрыл глаза, поднял голову и дурашливо завыл.
– Нет уж тех вин, – успокоил я его. – Да оно и к лучшему. Они ведь, помимо прочего, требовали здоровья больше, чем мы можем выделить им сегодня.
– А помнишь, как Дедуля «Хемус» обожал? Любил «Хемус», бродяга! Впрочем, он многое любил, слишком многое.
– Он многим восторгался, – уточнил я.
– Значит, вредно столько восторгаться, – заметил Еремей. – Невоздержанность в восторгах ничуть не лучше невоздержанности в питье, жратве, бабах! – Еремей заговорил отрывисто, даже с какой-то яростью, будто отвечал ненавистному противнику. – Когда пьешь сверх всякой меры, жрешь, как… У тебя все равно есть возможность оставаться дельным человеком. Если ты невоздержан в восторгах, значит, ты откровенный дурак.
– Восторженность может быть вызвана и молодостью, наивностью, хорошим самочувствием, разве нет?
– Затянувшаяся молодость говорит о затянувшемся развитии. Жаль Дедулю, жаль! На ровном месте лопухнулся! Не представляю, как он теперь сможет подняться! Да и сможет ли… Сомневаюсь.
– А что с ним случилось?
– Ты не знаешь? – живо обернулся Еремей. – Ну, старик, отстаешь! Похождения Дедули – это достояние человечества.
Мы подошли к перекрестку, подождали, пока пронесется поток машин. Лишь перейдя через дорогу, Еремей заговорил снова:
– Дедуля подался в рефрижераторщики, я же говорил. На такое дело, старик, от хорошей жизни не пойдешь. Это предел. А история нашего Дедули – это… Это черт знает что! – Еремей восторженно покрутил головой. – Обычный рядовой человек на подобное неспособен. Он будет всю жизнь из года в год тянуть лямку, ругать начальство, пить по вечерам портвейн… До тех пор, пока не захочется пить его и по утрам. Дедуля, конечно, выше всего этого. Ты помнишь, он был лучшим оператором телестудии? Во всяком случае, не худшим. – Еремею, видимо, показалось, что он сгоряча многовато отвалил Дедуле. – Что происходит дальше? Дедуля, наш железный, непробиваемый командор, влюбился. Позволил себе маленькую слабость. И надо же беде случиться – влюбился в бабу, в которую влюбляться не положено. Замужем она. В результате их возвышенная любовь стала отдавать обычным преступным сговором. Да, старик, и самые высокие, и самые низменные человеческие страсти при ближайшем рассмотрении оказываются одним и тем же. – Еремей, оглянувшись, посмотрел на меня. – И наступил час, когда нашему Дедуле не оставалось ничего другого, как прыгать из окна второго этажа в ухоженный, полыхающий пионами цветник! Борода по ветру развевается, глаза таращатся на мир без обычного восторга. А где осанка, где достоинство и невозмутимость?! Да, я не сказал самого интересного. В здании напротив какой-то оператор камеру проверял перед съемкой. Глядь, а в окне Дедуля маячит и явно собирается совершить нечто отчаянное. Оператор, не будь дурак, на Дедулю-то камеру и навел! И снял на пленку весь полет от начала до конца. И побег Дедули через кусты, и даже как оглянулся наш Дедуля напоследок, уже перемахнув через забор студии!
– А ты-то откуда все знаешь?
– В студию ходил. Да. Представился старым другом, что, в общем-то, соответствует действительности, предложил было на поруки взять… А там когда узнали, с чем я пришел, мне детектив этот и показали. Дедуля в главной роли. В итоге – с треском. Каково?!
– А я слышал, что он еще работал какое-то время на студии?
– Да, – подтвердил Еремей. – С полгода его держали из жалости. Потом он пошел в какой-то клуб детишек фотографии учить, но и оттуда вылетел. Не тому он, оказывается, детишек учил, не так, не на тех высоких примерах. В итоге стал Дедуля шофером. Но! Потерял прицеп с контейнерами и был отчислен по профнепригодности. Представляешь, поехал за грузом, а вернулся без прицепа, во дает, а?!
– И чем же кончилось?
– Треском, старик, опять треском! А как-то звонит… Ну, я, сам понимаешь, не мог отказать себе в удовольствии встретиться со старым другом. Встретились. Проводил его на вокзал, дождался отправления… Представляешь, до сих пор перед глазами: зарешеченное окно рефрижератора, а за грязным толстым стеклом маячит пухлая, несчастная, небритая физиономия нашего несравненного командора. Что творится с людьми, что творится! – Еремей покрутил соболезнующе головой, скорбно помолчал, вздохнул, выпустив большое розовое облако. – Ну, а сам-то как? Что-то ты бледноват… Не хвораешь? – спросил он, сочтя, видимо, печальную паузу вполне достаточной.
– Да ничего вроде, – смутился я. Не часто все-таки вот так твоим здоровьем интересуются.
– Бледноват ты, старик, надо бы тебе почаще на воздухе бывать. Точно не хвораешь? Смотри! А зарабатываешь как, хватает?
– Косо-криво, худо-бедно… – попробовал было я отшутиться, но Еремей со спокойной решительностью пресек мои попытки.
– Сколько? – спросил он твердо.
– Средняя по стране – как раз моя зарплата.
– Ты что, обалдел?! Это же не зарплата, это… Оплошал ты маленько, оплошал… Уж кто-кто, но ты… Прокололся где-то, проштрафился? Нет? Ну смотри… Да, а квартира? В порядке? Ты ведь когда-то в коммуналке жил? Выбрался? Ну, молоток! Вон Валик до сих пор по утрам очередь в клозет выстаивает… Как-то невтерпеж стало, двух бабуль отодвинул плечом и вошел. И дверь на крючок. Шуму было, господи! Бабули в товарищеский суд на него подали, представляешь? Хотел было Валик уклониться – не позволили. Чуть не силком притащили, каяться заставили! И это наш непреклонный Валик! Ладно, старик, пойдем, посмотришь на мою берлогу, на мою медведицу… Ты сам-то как, женат?
– Женат.
– Детишки есть?
– Есть.
– Мальчик? Девочка? – В голосе Еремея послышалось нетерпение и самую малость – раздражение.
– И мальчик, и девочка.
– Что-то, я смотрю, ты не очень разговорчив, а? – Еремей пристально посмотрел мне в глаза, словно желая убедиться в том, что я не скрываю от него ничего важного.
– Знаешь, хвалиться особенно нечем. Дети как дети. Тут я тебе не скажу ничего нового.
– Почему же, запросто можешь! – усмехнулся Еремей. – У меня-то детей нет… Все никак не соберемся. Да и не поздно ли собираться…
На автобусной остановке мы подошли к очереди, нагруженной сумками, раздутыми портфелями, мешками. Все терпеливо ждали момента, когда подойдет автобус, когда они смогут влезть в него, когда они смогут наконец перешагнуть порог своей квартиры, разомкнуть онемевшие пальцы и, выпустив ношу из рук, упасть на что-нибудь мягкое, перевести дух.
– Знаешь, – сказал Еремей, – пойдем пешком. Ну его к черту, этот автобус!
Отойдя от автобусной остановки, мы, не торопясь, двинулись к дому, где уже немало лет проживал мой старый друг Еремей. Мягко и сдержанно поскрипывал снег, а между новыми многоэтажными домами светило холодное закатное солнце, освещая воздух, дома, сугробы чистым розовым светом.
– Я смотрю, автобусная проблема наводит тебя на невеселые мысли, – сказал я.
– Проблемы – они и есть проблемы. Многие, правда, на них попросту плюют. Единственное, что могут себе позволить. Но большинство привыкает к проблеме, к любой, причем настолько, что и избавляться от нее не хочет. Как от старой, родной, милой сердцу бородавки на кончике носа. Нет, автобусные беды меня не волнуют. Пешком я добираюсь за десять минут, на автобусе – за пять. А если учесть ожидание, оборванные пуговицы, раздражительность, которая окружает тебя в автобусе со всех сторон… Нет, старик, нет. Скажи, я прав?
- Банда 2 - Виктор Пронин - Полицейский детектив
- Банда 2 - Виктор Алексеевич Пронин - Полицейский детектив
- Медвежий угол - Виктор Пронин - Полицейский детектив
- Роковая сделка - Григорий Башкиров - Полицейский детектив
- Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак - Аркадий Вайнер - Полицейский детектив
- Снова майор Виноградов - Никита Филатов - Полицейский детектив
- Подвал с секретом - Алексей Макеев - Детектив / Полицейский детектив
- Иранские риалы - Мурад Ясааб - Полицейский детектив / Прочие приключения
- Исповедь убийцы - Олег Гроза - Полицейский детектив
- Он где-то здесь - Ольга Лаврова - Полицейский детектив