Выигрывать надо уметь (сборник) - Виктор Пронин

– А как же, конечно, знаю. – Женщина чуть вскинула голову и подобрала живот. – И вам советую заранее позаботиться.

– Какой же вопрос задал вам академик Богоявленский? – нетерпеливо спросил Олег Алексеевич.

– Как, говорит, ваш закон, уважаемый Федор Дмитриевич, учитывает растущие потребности общества? Вопрос пустяковый, но я не стал спорить с академиком. Сказал, что ему, Богоявленскому, виднее, как это учесть.

– А он?

– Пожал мне руку, вот эту самую, и, можно сказать, облобызал. И вытер глаза.

– Тоже смеялся до слез? – уточнил Костя.

Но Федор только успокаивающе поднял руку, дескать, не надо, такими уколами меня не проймешь.

– Послушайте, Федор! – отчего-то волнуясь, вскричал Олег Алексеевич. – Но ведь в вашем законе все очевидно! Его в детском саду поймут!

– Поймут, – кивнул Федор. – Как и любой другой приличный закон. Чем тяжелее гиря, тем сильнее ее к земле тянет. Очевидно? Чем красивее баба, тем больше вокруг нее мужиков пляшет. И наоборот. – Федор покосился в сторону Валерии Александровны. – Вашему Ньютону яблоко на башку свалилось, а вы уж выть от восторга! Надо же – яблоко вниз упало, а к облакам, надо же, не вознеслось! Ай-яй-яй! Какой мудрый! Одно слово – импортный!

– Ну, на Ньютона ты, Федя, напрасно бочку катишь, – заметил Костя. – Он ничего старик, не зря жизнь прожил.

– Бедные вы, бедные! – тяжело вздохнул Федор. – С вами уж и пошутить нельзя. Даже шутки вам нужны какие-то… колодочные. Чтоб по размеру были, по стандарту международному.

– Опасный ты человек, Федя, – озадаченно проговорил Костя. – Чует мое сердце – есть у тебя второе дно.

– И второе – не последнее, – усмехнулся Федор.

Постепенно стемнело, увлеченные разговором, они не догадывались включить свет и ехали в полумраке. Когда за дверью раздался перезвон стаканов и проводница, не говоря ни слова, вошла в купе, поставила на стол чай и молча вышла, Костя спрыгнул с верхней полки, надел шлепанцы, подтянул брюки, присел на нижнюю полку. Олег Алексеевич начал медленно сдирать обертку с сахара. Валерия Александровна, поставив на колени свою сумку, принялась копаться там, разыскивая что-то к чаю. За окном мелькали черные стволы деревьев, изредка в сумерках можно было различить фары стоявших у переездов машин, огоньки редких изб. Наткнувшись ногами на авоськи Федора и почему-то впав в легкое раздражение, Костя, не глядя, сдвинул их в сторону, сел ближе к столику. Федор наклонился, поправил свои узлы, поставил их на прежнее место.

– Там труба проходит, – пояснил он. – Отопление… Нагреется моя колбаса, протухнет.

– Ничего, прожаришь раз-другой – сойдет, – усмехнулся Олег Алексеевич.

– Говорят, что с запашком куда полезнее! – хохотнул Костя.

– Главное – привыкнуть, – улыбнулась одними лишь глазами Валерия Александровна. – Я слышала, что медведи нарочно прикалывают дичь на время, чтобы она слегка… м-м… взялась душком.

– Да? – переспросил Федор. – Ну ладно… кому-то и сволочью надо быть.

– Это ты о ком? – спросил Костя, напрягшись и побледнев.

– О себе, – просто и буднично ответил Федор. – Только о себе, только о себе. – Он взял стакан с серым чаем и, отодвинувшись от столика, начал прихлебывать прямо с рук.

– Ну, это уж вы напрасно себя такими словами, это уж вы слишком. – Валерия Александровна со значением посмотрела на Олега Алексеевича и Костю. – Право же, вы не заслужили столь суровой оценки.

– Не повезло вам с попутчиком, – проговорил Федор, не то вздыхая, не то просто стараясь остудить чай. – Вы все такие воспитанные, образованные, с полуслова понимаете, суждение у вас есть обо всем на свете… Дипломы, кабинеты, портфели… А тут вареная колбаса в авоське… Стыд и срам. То-то смеху у вас будет, когда расскажете своим приятелям про эту колбасу, то-то веселье начнется. Не остановишь. – Федор смотрел в стакан, словно опасаясь, что по глазам его поймут его обиду и оскорбленность. – Но кому-то и сволочью надо быть на земле, без них тоже нельзя, без сволочей жизнь остановится. Вот сел бы к вам четвертым кто-то с портфелем, а в портфеле важные бумаги… Другой разговор. Понимание, уважение, извините, пожалуйста, угощайтесь, ради бога, приятно познакомиться… А тут можно и колбасу ногой поддать. Ничего страшного, съест и тухлятину…

– Федя! – вскричал Костя и повернулся к Федору всем телом. – Ну, прости! Ну, не хотел! Не думал даже, что там твоя колбаса!

– Бывало, собаку вышвырнешь вечером во двор, утром проснешься, а там мороз пятнадцать-двадцать градусов… Идешь извиняться перед псом, похлебку ему суешь, за ушами чешешь… – Федор не поднимал глаз от стакана. – Я ведь правду говорю – вы и в самом деле в одном купе со сволочью оказались. И фельетоны были на меня, и товарищеский суд порицал, и соседи жаловались, и с работы меня гнали… Гнали, еще и как! Под зад коленом, можно сказать. Склочник я, кляузник, пакостник. Пишу, жалуюсь, сплетничаю… Но кому-то и эту работу надо выполнять, кому-то и собой жертвовать надо. Вот вы, – Федор поднял глаза и посмотрел на каждого, – вот вы не ссоритесь с начальством? Нет, не ссоритесь. Даже убедившись, что глупое оно у вас, что ворует, торгует квартирами, должностями, не брезгует подарками дорогими, не станете возмущаться, не подниметесь на трибуну, в суд не напишете. Потому что вы хорошие люди, у вас воспитание, положение вам не позволяет, много у вас отговорок. Запачкаться опасаетесь. Опять же ждете отпуск в августе, повышения, благодарности… Черт с ним, с Богоявленским, его и нет вовсе, этого Богоявленского-то… Я всю неделю по судам ходил, по редакциям, по министерствам… Ни с чем еду, ничего не добился. Даже гостинцев купить не успел, только вот колбасы детишкам недалеко от вокзала успел хапнуть. А ты пинаешь ее. – Федор посмотрел на Костю без обычного напора, беспомощно посмотрел.

– Ну, прости, Федя! – Костя сложил руки на груди.

– Пожалуйста. – Федор равнодушно пожал плечами.

– А я даже не заметила ничего. – Валерия Александровна обвела всех недоуменным взглядом. – Что произошло-то?

– Ладно, – сказал Олег Алексеевич. – Проехали.

Утром, когда уже рассвело, Федор сошел на какой-то маленькой станции. Лил дождь, покрытый лужами перрон пузырился от ударов капель, редкие встречающие жались под козырьками киосков, у багажного отделения, выглядывали из дверей низенького кирпичного здания вокзала. Федор тяжело спрыгнул со ступеньки, прошел вдоль вагона, махнул рукой своим попутчикам, приникшим к окну. Потом сунул руки в карманы, поднял куцый воротничок пиджака и, ссутулившись, прямо по лужам, направился к выходу с перрона.

– Он же колбасу забыл! – вдруг воскликнула Валерия Александровна.

– Оставил, – обронил Олег Алексеевич. – Я видел.

Костя схватил авоську и бросился к выходу. Отражаясь в лужах, он пробежал по перрону, догнал Федора уже за калиткой и протянул ему авоську. Федор улыбнулся, что-то сказал Косте, а тот все стоял под дождем и протягивал сетку. Бумага намокла, расползлась, и даже из вагона было видно, как батоны колбасы влажно поблескивают целлофановыми боками. Наконец Федор неохотно взял авоську и, не оглядываясь, направился к автобусной остановке. Костя тут же бросился обратно – поезд уже тронулся и начал медленно набирать скорость. Через несколько минут от станции не осталось никаких следов. Вдоль дороги были видны только голые поля с редкими черточками столбов.