Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

трещину в безукоризненном мраморе видно, как бьется живое смущенное сердце.

Неизвестно доподлинно, знакомы ли были лично Алкей и Сапфо, но это более чем вероятно: они жили в одном городе, оба выступали со своими стихами на праздниках, оба были поэтическими звездами первой величины. Достоверно мы знаем только лишь, что однажды Алкей написал Сапфо лирическую записку, буквально в несколько строчек:

«Сапфо фиалкокудрая, чистая,

С улыбкой нежной! Очень мне хочется

Сказать тебе кой-что тихонько,

Только не смею: мне стыд мешает».

Шутливый тон здесь явно маскирует неловкость, но Сапфо не приняла игры и довольно сухо парировала:

«Будь цель прекрасна и высока твоя,

Не будь позорным, что ты сказать хотел,

Стыдясь, ты глаз не опустил бы,

Прямо сказал бы ты все, что хочешь».

Этого мимолетного обмена четверостишиями оказалось достаточно, чтобы возникла легенда о любовной связи двух прославленных лириков — история настолько красивая, что была обречена обрести в сознании публики силу непреложного факта, распространиться по всему античному миру, пережить века и тысячелетия. Алкей и Сапфо, с непременными лирами, красивые, будто олимпийские боги, изображались вместе на вазах, мозаиках и картинах в течение шести веков до Рождества Христова и еще две тысячи лет после.

Алкей умер на восьмом десятке лет, примерно в 560 г. до н. э., немного пережив ушедшую раньше Сапфо. И вот что интересно: когда говорят про Сапфо, не вспоминают Алкея — по крайней мере, в первую очередь. Но стоит заговорить про Алкея — и тут же на память приходит Сапфо, а самым известным его стихотворением так и остались те четыре шутливые строчки, посвященные «фиалкокудрой, чистой» Псапфе.

Если античных мастеров сольной лирики можно сравнить с рок-музыкантами или бардами своего времени, то Анакреон(т) был самой настоящей поп-звездой. Он родился в 559 г. до н. э. в небольшом портовом Теосе, в Ионии — сейчас это турецкий Измир, меньше, чем в ста километрах от Лесбоса. О его происхождении толком ничего неизвестно, и можно предположить, что оно вряд ли было аристократическим; зато в расцвете своей поэтической славы Анакреонт был принят как дорогой гость в таких дворцах, куда не каждого аристократа пустили бы на порог, а некоторым из аристократов он вполне мог бы дать в долг. В VI в. до н. э. в древнегреческих полисах получает распространение тирания — тогда этим словом называлось не кровавое автократическое самодурство, а форма правления лидеров незнатного происхождения, которые приходили к власти, опираясь на поддержку ремесленников и крестьян, и проводили реформы в их пользу, ослабляя влияние родовой аристократии. В силу особенностей менталитета, получавшие практически единоличную власть тираны любили окружать себя предметами роскоши и различными атрибутами, которые должны были подчеркнуть их статус и вкус — например, поэтами и музыкантами. Впрочем, вкус вышедших из народа правителей был непритязателен, классические гимны хоровой мелики быстро надоедали, и хотелось чего-нибудь веселого и живого, например:

«Дай воды, вина дай, мальчик,

Нам подай венков душистых,

Поскорей беги, — охота

Побороться мне с Эротом»[26].

Там, где Сапфо разбирается в оттенках эмоций, страдает от неразделенной любви и рефлексирует, Анакреонт просто наслаждается жизнью, страстью, вином и делает это искренне и заразительно. Простоватый, но жизнерадостный и витальный гедонизм его лирики сделал Анакреонта одним из самых популярных поэтов Эллады: он проводил жизнь, гастролируя между дворцами тиранов, долгое время был наставником правителя острова Самос, которому посвятил серию комплиментарных стихов, а Гиппарх из Афин прислал за поэтом пятидесятивесельную триеру — по современным меркам, это специальный рейс бизнес-джета! — чтобы послушать что-нибудь вроде:

«Клеобула, Клеобула я люблю,

К Клеобулу я как бешеный лечу,

Клеобула я глазами проглочу».

Кстати, о Клеобуле и прочих: если поэтические строки Сапфо допускают двоякое толкование, то Анакреонт не пользовался иносказаниями и не камуфлировал своей бисексуальности ни в жизни, ни в творчестве, получая удовольствие от интимной близости с юношами, девушками, от выпивки, посиделок с друзьями, веселых шуток — всего, что давала ему благосклонная жизнь.

«Мальчик с видом девическим,

Просьб моих ты не слушаешь

И не знаешь, что душу ты

На вожжах мою держишь»[27].

А если мальчик продолжал оставаться глух к просьбам, то отчаиваться не стоило — ведь можно попробовать удачи с девушкой:

«Бросил шар свой пурпуровый

Златовласый Эрот в меня

И зовет позабавиться

С девой пестрообутой».

Яркое, беззаботное солнечное жизнелюбие Анакреонта сделало его не только любимцем античных тиранов, но и самым популярным из древнегреческих авторов в новое время. Его творчество определило целое направление так называемой «анакреонтической лирики» в европейской поэзии от времен Ренессанса до романтизма начала XIX в. В России Анакреонт был впервые переведен в 1744 году и обрел невероятную популярность, надолго став для русских поэтов неким классическим образцом древнегреческой поэзии и примером для подражания. «Анакреонтические оды» писали Державин и Батюшков, Пушкин называл Анакреонта своим учителем и сделал несколько собственных переводов, — да что Пушкин! Даже суровый архангельский мужик Ломоносов, не стесняясь никаких Клеобулов, в своей оде «Разговор с Анакреоном» сказал: «Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок» и выразился в том смысле, что ни Гомер, ни Сенека, ни Катон и рядом не стояли.

При всей своей безудержной любви к удовольствиям, Анакреонт никогда не приветствовал и не воспевал чрезмерность. Так, например, в одном из переведенных Пушкиным стихотворений он говорит так:

«Что же сухо в чаше дно?

Наливай мне, мальчик резвый,

Только пьяное вино

Раствори водою трезвой.

Мы не скифы, не люблю,

Други, пьянствовать бесчинно.

Нет, за чашей я пою

Иль беседую невинно».

А в других строках укоряет тех, кто не знает меры в выпивке:

«На пиру за полной чашей

Мне несносен гость бесчинный:

Охмеленный, затевает

Он и спор, и бой кровавый.

Мил мне скромный собеседник,

Кто, дары царицы Книда

С даром муз соединяя,

На пиру беспечно весел»[28].

Привлекательность жизнерадостной лирики Анакреонта — в наслаждении без чувства вины, увы, ставшем недоступном в культуре христианской Европы, вся парадигма нравственных ценностей которой была выстроена как раз на постоянном чувстве вины, страхе, запретах и ограничениях. Анакреонт, как ребенок,