Один коп, одна рука, один сын - Аманда Линд

— Ты сама предпочла сидеть дома. Сама решила настолько изжить в себе любой эгоизм, что почти изжила саму себя. В этом некого винить.

Пощечина была такой сильной, что голову Фрэнси качнуло в сторону. Нельзя бить маму. Нельзя бить маму. Нельзя бить маму.

Не взглянув на мать, Фрэнси повернулась и пошла на террасу, чтобы забрать детей.

Грейс засеменила за ней, поняв, что перешла грань и выплеснула на дочь слишком много всякой грязи. Наружу вылилась вся накопленная горечь, тоска по жизни, которая так и не сбылась. А теперь уже было поздно что-то менять. Она — старуха, богатая старуха, участвующая в деятельности благотворительных фондов, все ее покупки оплачены преступлениями! Так и есть. Она страдала от двойной морали. Так что же ей делать: податься к грешникам или к праведникам?

Выйдя на террасу, Фрэнси увидела, что Юсеф с Адрианом сидят как воды в рот набрали и смотрят в пол. Бэлль ползала по деду, пускала слюни и веселилась.

Они слышали все до единого слова. Юсеф не стал закрывать ребенку уши. Пусть мальчик начнет отличать черное от белого. Поэтому он успел рассказать внуку и о том, что Пер с Наташей сделали маме большую гадость и именно поэтому мама не хотела, чтобы папа продолжал жить с ними, а Наташу уволила.

— Нам надо ехать, — сказала Фрэнси и взяла Бэлль из рук Юсефа. — До свидания, папа. Адриан, пошли.

— Я с ней поговорю, — сказал Юсеф, встретившись с возмущенным взглядом Фрэнси.

Она не ответила, выбежала из квартиры, таща за собой Адриана и схватив в охапку Бэлль.

«Материнство, — подумала она, ведя машину так быстро, что качки едва за ней успевали, — уж не ей рассказывать мне про материнство. Ее послушать, так материнство — это что-то вроде самоуничтожения плюс последующая горечь от того, что рожденные дети не оправдали былых ожиданий. К тому же она просто мне завидует, потому что я могу воплощать свои мечты».

Показался Лидингё, зеленый остров состоятельных людей. Они подъехали к дому, ворота открылись, Фрэнси въехала в гараж, окутавший и автомобиль, и ее саму.

«Воин, — подумала она, крепко сжимая руками руль, — я — воин, что бы она ни говорила, чего бы от меня не хотела. Амазонка. Быстрая, сильная, ловкая, умная».

— Хочешь, беги на улицу поиграть, — разрешила Фрэнси Адриану, когда они вошли в дом.

Этого-то он и хотел — и, переодевшись в более удобную одежду, выскользнул на улицу.

Фрэнси переоделась сама и переодела Бэлль в уютный комбинезончик.

Побродив по дому, походив с одного этажа на другой и заглянув почти во все комнаты, кроме «опечатанных» комнат Пера и Наташи, она почувствовала одиночество и пустоту.

Чтобы разрядить эту тишину, она включила в гостиной музыку и закружилась под нее. Это был фортепьянный концерт Моцарта, очень радостная вещь. Но радости не наступило.

Тогда Фрэнси улеглась на пол рядом с Бэлль.

Сквозь музыку прорезался телефонный звонок. Она не стала снимать трубку. Ей нечего было сказать, и неважно, кто звонил. В этот момент она не хотела ощущать ничего, кроме Моцарта и Бэлль рядом с собой.

14

Жужжание и паранойя

Юсеф занимался своим проектом о серийных убийцах с того момента, как передал Фирму дочери. Сидя у себя в кабинете, он набрасывал рукописное повествование, которому еще не мог подобрать подходящего названия. Не детектив, не роман, не киносценарий и не пьеса. Скорее что-то вроде руководства к действию для того, кто пожелал бы войти в историю как самый хитрый шведский серийный убийца. Томас Квик[11] и компания (если этот несчастный псих вообще был в чем-то виноват) по сравнению с тем, кого изобразил Юсеф, просто дилетанты. Совершение убийств, которые придумал Юсеф, требовало как большой смелости, так и недюжинного интеллекта. Да, он вел себя нагло, бил себя в грудь. Но ему-то как раз удалось в свое время создать одну из наиболее успешных мафиозных структур в этой стране, поэтому доказательства его компетентности в этом вопросе налицо.

Грейс ничего не знала о проекте мужа. Он и сам пока не знал, что со всем этим делать, и рассказывать о нем никому не собирался. Он прятал рукопись в сейф каждый раз после того, как дописывал еще кусок, делая при этом вид, что не замечает немого вопроса в глазах Грейс. У нее ведь тоже есть секреты, вроде ночных прогулок, о которых, она думала, он ничего не знает.

Он послал проследить за ней — и получил отчет о том, что она необычно долго гуляет по ночам и ведет дружеские беседы с бездомными. Самые теплые отношения у нее с одним молодым наркоманом, торгующим своим телом.

Она водит его в «Макдоналдс» и все в таком роде.

Играет в святую.

В отличие от Фрэнси Юсеф не придавал большого значения двойной морали Грейс. Что такого в том, что она жила в роскоши и буквально купалась в деньгах и одновременно беспокоилась о судьбе тех, кто оказался на самом дне? Бездомным, нищим, наркоманам, алкашам, психбольным и проституткам не заживется лучше, если Грейс вдруг тоже станет бедной.

«Нет, пусть живет себе в изобилии, как жила, никому от этого никакого вреда», — думал Юсеф, пока сидел и от руки чернилами писал что-то невероятно длинное и полное разнообразных подробностей.

Он часами мог сидеть и размышлять о том, сколько часов должно пройти, прежде чем жертва умрет, много времени посвящал чтению медицинских справочников, где говорилось о «прочности» различных внутренних органов и наиболее уязвимых составляющих человеческого организма. У него вызывало колоссальный интерес знакомство с разными частями тела, и пару раз возникало желание даже открыть собственную практику, наподобие той, что была у мадам Гастон, где он мог бы принимать больных вроде себя.

Он занимался этой рукописью просто-напросто потому, что получал от нее удовольствие и наполнял чем-то дни, которые стали слишком длинными после того, как он вышел на пенсию. Гольф, путешествия, званые ужины и участие в различных мероприятиях — все это не могло заполнить образовавшуюся пустоту.

Ему перестало нравиться собственное отражение в зеркале. Он видел в нем старика, которому в прошлом году перевалило за семьдесят, седого, с лицом, не излучающим былой самоуверенности. По-прежнему физически сильный и накачанный для своего возраста, он больше этому не радовался и постоянно сравнивал себя с тем, каким был в молодости.

Иногда в женских журналах, которые выписывала Грейс (и которые он тайком читал, когда долго сидел в туалете), печатались интервью с разными знаменитостями об их отношении к «зрелому» возрасту, которого они достигли. Все как один утверждали, что очень довольны жизнью, все их устраивает, говорили, что в пятьдесят жизнь только начинается, — в общем, теперь-то и наступил их золотой век.

Какая чушь. Золотой век — это между тридцатью и сорока. К тому моменту человек, как правило, успевает «найти себя», как принято говорить, и у него еще есть время воплотить свои мечты.

В дверь позвонили. Он неохотно оставил свою рукопись на столе и пошел открывать. Грейс ушла попить кофе с подругой — так она сказала.

Он-то знал, что она будет бродить одна, купит что-нибудь для Армии спасения, зайдет в какое-нибудь кафе, посидит там, переваривая ссору с Фрэнси, и вернется домой еще в большем раздражении, чем уходила.

Он попытался обсудить с ней то, что произошло накануне вечером, но она не захотела его слушать. Он даже позвонил дочери домой, но та не сняла трубку.

Посмотрев в глазок и засунув за пояс пистолет, он открыл. На пороге стоял мальчишка-курьер в спортивных штанах и велосипедных тапочках.

— У меня пакет для Грейс Бьёрнссон, — сказал парень, держа в руках большую коробку.

— Могу принять я, — сказал Юсеф, расписался и взял посылку, весившую, как минимум, килограммов пять.

Он запер дверь, пошел в гостиную и уселся на диван, поставив посылку на журнальный столик перед собой. На листке отправителя значилось: «Фарфоровая фабрика» — и адрес абонентского ящика. Постучав по коробке, он услышал только глухой отзвук.

— Что она там еще заказала? — побормотал он недовольно, потому что чертов Интернет за пару щелчков мышью мог кого угодно довести до банкротства.

Немного поборовшись с искушением, он все же не смог устоять и, разорвав бумагу, открыл коробку. Там лежало нечто напоминавшее мяч, завернутый в толстый изоляционный материал. Что бы это могло быть? Очевидно что-то хрупкое. Лишь бы не очередная ненужная хрустальная ваза.

Он продолжил распаковывать и вроде как добрался до самого предмета. И тут же пожалел, потому что услышал жужжание, но было поздно. В коробке оказалось полное осиное гнездо. Он завопил как умалишенный, когда они облепили его с головы до ног, и бросился в ванную. Захлопнув дверь, он запрыгнул в ванну, включил душ и начал поливать врага водой. Под конец осы сдались и посыпались на пол, так как летать уже не могли.