Колония - Виталий Владимиров

Тадж Махал - гробница, гробница женщины, гробница жены богатого человека, Тадж - имя, уменьшительно-ласкательное, по чьей просьбе любящий муж начал строить ей мавзолей еще при ее жизни. Через узкую арку огромных ворот попадаешь из темноты перехода в сад, по зеленому ковру которого вытянуто зеркало вод, отражающее небесную красоту Таджа. На платформе красного песчаника семиметровой высоты трехметровый пьедестал, на котором покоится куб и купол Таджа. Гробница похожа на шкатулку почти семидесятиметровой высоты. Трудно представить себе, чтобы такое огромное сооружение казалось невесомым, но это так - благодаря четырем мраморным минаретам, специально отклоненным от строгой вертикальной оси ровно настолько, чтобы создать иллюзию абсолютной симметрии, благодаря тому, что Тадж расположен на высоком берегу Ямуны и растворяется в голубом небе и, наконец, благодаря тому, что Тадж прозрачен для солнечного или лунного света и озарен изнутри.

Тадж бел, как саван, но не траурен, а покоен, словно лик отошедшего от суеты сует в мир иной. Тадж велик и миниатюрен одновременно.

Тадж Велик.

Третий лик Индии - колониальный, чопорно-английский: клубы с полями для игры в гольф, официальный государственный язык - английский, дети богатых родителей обязательно учатся на берегах туманного Альбиона. Яснее всего этот лик виден в столице.

Дели - огромный город с индуистскими храмами, полуразрушенными крепостями и фортами, городской архитектурой времен английского владычества и величественным ансамблем президентского дворца и официальных зданий в центре, с белыми храмами сигхов в золотых чалмах куполов, современными отелями, широкими автострадами. Дели разбросан большими оазисами в полупустыне настолько, что нет привычного ощущения города с центром и окраинами - каждый район имеет свое обличие.

В Дели одно из семи построенных в мире зданий Бахаи - храм Лотоса, в котором под огромными каменными лепестками расположены площадки и для индусов, и для мусульман, и для буддистов и в принципе для любого верующего. Свет, проникающий сквозь просветы между лепестками - как свет разных религий, соединяющихся под одной крышей.

Храм Лотоса, металлургические заводы в Бхилаи и Бокаро, построенные с нашей помощью, автомобильный завод, построенный японцами, совместные предприятия с канадцами, итальянцами, американцами, шведами, свыше восьмисот миллионов людей разных вероисповеданий, разных каст, из которых больше пятисот не умеющие читать и писать, живущие за порогом бедности, сотрясаемые взрывами и выстрелами террористов - таков четвертый лик страны, Индии современной.

Индия и Советский Союз оказались похожими, как брат и сестра, - высокий международный авторитет и почти неразрешимые внутренние проблемы. Что-то символичное было в том, что на высокой лестнице, ведущей в храмы острова Элефанта под Бомбеем, на лотках торгующих сувенирами можно было увидеть и резного индийского слона из сандалового дерева и значок "Ударник коммунистического труда".

Индия до конца дней моих останется в сердце моем. Верится, что Индия принесет счастье и удачу, потому что мне удалось-таки сомкнуть руки, стоя спиной, вкруг знаменитой нержавеющей тысячелетней железной колонны в Дели, происхождение которой загадочно и необъяснимо. И хочется верить в то, что современный лик Индии будет един и под стать трем остальным, как слились в единый архитектурный ансамбль четыре храма в Каджурахо: индуистский четырехгранник, резной ламаистский, буддийская ступа и купол мечети.

Глава двадцать шестая

То у Лены, то у меня время от времени случались головокружения, слабость и полная апатия до такой степени, что не в силах пошевелить рукой торгпредские "аборигены" объясняли, что все это из-за акклиматизации, не столько временной, хотя разница в три часа и ощущалась, сколько из-за резкой смены климата, воды и питания.

На сей раз недомогание шло по нарастающей с крутым падением. Еще в воскресенье, вернувшись из Индии, мы взахлеб рассказывали Веховым о поездке, а я уже заболевал. Словно некто держал мое сердце, легкие и горло в холодных руках и сжимал время от времени не сильно, но ощутимо крепко. А когда отпускал, будто уходил, то радостно казалось, что Некто не вернется.

В понедельник утром пришлось делать экономический обзор оперативному составу торгпредства и Некто, словно запоздало очнувшись от сна, уже вовсю хозяйничал в моем теле: то бросало в жар, то выступала испарина, строчки расползались черными гусеницами по белому мареву листа, я еле-еле закончил рапорт, ощущая тугую тяжесть в горле.

С трудом добрался до клиники на другом конце городка.

Врача, который обслуживал торгпредство, не было, врач же, отвечающий за посольских, - и здесь иерархия! - не пожелал брать ответственность за "чужого", но, очевидно, бледность моя не предвещала ничего хорошего, он попросил измерить температуру и два раза убедившись в том, что на градуснике тридцать девять и пять, написал направление к местному специалисту, спросив меня, предусмотрены ли средства на лечение в смете торгпредства.

Я сказал, что да, предусмотрены, хотя на самом деле не имел об этом никакого представления. Врач хмыкнул - все так говорят, но направление-таки дал.

Позже я узнал и познал на своей шкуре, что советские врачи заграницей предназначены не для того вовсе, чтобы лечить заболевших соотечественников, а чтобы принять решение - стоит ли тратить госвалюту на лечение или совковый организм выдюжит сам. Хорошо еще, что я взял Ганеша водителем в то утро и мы с ним отправились к врачу. Ехали долго и где-то на окраине, в новом районе, отыскали частную клинику, а по сути квартиру на втором этаже, в которой одна из комнат приспособлена под приемную, вторая - под кабинет, а третья - под операционную.

Врач поначалу долго рассказывал, как он лично лечил премьер-министра, что он - специалист по уху, по носу и по горлу, кстати заглянул мне в горло, потом повозился с чем-то, попросил опять открыть рот, сделал укол в небо и велел обождать в передней.

Через три минуты я перестал ощущать кончик носа, губы, казалось, раздулись и отвердели, а от глаз остались одни щелки.

Эскулап опять вернул меня на эшафот врачебного кресла, дал в руки тазик и залез в рот с чем-то металлическим. Спазмы, гной, кровь...

Доктор положил меня на кушетку, дал понюхать нашатыря и отпустил через некоторое время, снабдив набором рецептов, письменным подтверждением, что он сделал операцию, и визитными карточками со служебным и домашним телефонами. При этом уведомил, что сегодня вечером будет в гостях и дал телефон туда тоже.

Мы с Ганешем вернулись домой, он сбегал в аптеку, я наглотался, продираясь сквозь раненое горло, лекарств и забылся тяжелым сном.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});