Месть в конверте - Фридрих Незнанский

— Я тебе сразу сказал, что история гнусная. Но я не вижу пока, что мы здесь можем изменить. Одно несомненно — мы должны выполнить свою работу. И по возможности честно.

— Да ладно, что ты меня утешаешь, как разнюнившегося школяра.

— Что у тебя еще? Есть что-то про этого Жаворонкова? Мне пока больше ничего не удалось узнать.

— Володька поехал по загсам, по архивам. Еще мне не звонил.

— А ты сейчас куда?

— Знаешь, Костя, не сочти за малодушие, но я заеду на часок-другой домой. Хочу просто посидеть и помолчать.

— Понимаю. Поезжай.

— Кстати, Костя! Наш террорист-то вроде успокоился? Больше не шлет писем?

— Сплюнь, Сашок. Типун тебе на язык. Расслабляться пока рано. Кстати, это всех касается — и тебя тоже!

— Ладно, я позвоню тебе позже.

Придя домой, Турецкий налил себе большой щедрый стакан водки. Именно не рюмку, не стопку и не чекушку, а стакан.

«Имею право! Я не алкоголик, черт меня возьми, но иногда бывает просто необходимо выпить. И притом именно стакан, а иначе не поможет».

Он достал из пачки сигарету, посмотрел на нее как будто немного удивленно, после чего закурил.

«Причем пить нужно без закуски, или, точнее, как говорил один подозреваемый — „под курятину“.

Александр плюхнулся в кресло перед телевизором и щелкнул пультом. Ба! Опять «Белое солнце пустыни». И не надоедает же им гонять бесконечно одни и те же старые фильмы. Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что и нам не надоедает снова и снова их смотреть.

Телефон опять просвистел моцартовский марш. Ага! А вот это уже Поремский!

— Здравствуй, Володя!

— Привет, шеф! — Голос помощника звучал крайне возбужденно.

— Есть новости?

— Да! И чрезвычайные.

— Про Жаворонкова… э-э, Георгия Федоровича?

— И про него тоже.

— А про кого же еще?

— Про вашу знакомую, Елену Станиславовну, вдову генерала Смирнова.

Турецкий удивленно привстал.

— Так-так, это уже становится интересно. И при чем же здесь она?

Было слышно, как невидимый Поремский в трубке торжествующе набирает дыхание перед тем, как выдать сенсацию.

— Знаете, кто был ее первым мужем?

Турецкий вскочил, осененный догадкой.

— Нет! Да нет же!

— Да, шеф! Да, Александр Борисович! — не без удовольствия повторил Владимир. — Первым мужем Елены Станиславовны был Георгий Федорович Жаворонков, генерал ФСБ.

— Вот это называется полный абзац. — Захмелевший было Турецкий вмиг протрезвел. — Ну рассказывай толком!

— Поженились в 197* году, прожили вместе до позапрошлого года…

— Тридцать лет почти что! — присвистнул Александр.

— У них есть общий ребенок, Жаворонков Виктор Георгиевич, родившийся в Москве, в 198* году.

— Та-ак. Я смотрю, ты славно поработал! Не зря свою кашу ешь. А что-нибудь про этого Виктора удалось узнать?

— Удалось, и тоже весьма любопытные вещи. Виктор Георгиевич Жаворонков закончил московскую школу, поступил в Бауманский институт. На втором курсе неожиданно для всех оставил учебу и добровольно попросился в армию. Да не просто абы куда, а конкретно попросил отправить его в Чечню.

— На горяченькое потянуло, что ли? В горячую точку?

— Погодите, шеф, дальше самое интересное. Кем, по-вашему, был Виктор Жаворонков в армии?

— Ну?!

Поремский опять сделал торжествующую паузу.

— Сапером!

— Класс! «Взрывпакет изготовлен профессионалом…»

— Что, шеф?

— Да нет, это я вспоминаю заключение эксперта. Володька, ты огромный молодец! Я сейчас дома, буду в прокуратуре вечерком. Подъедешь? Обсудим все это дело.

— Разумеется.

Турецкий откинулся на спинку кресла. Дело приобретало новый и очень интересный оборот. Не зря ему казалось, что Елена что-то скрывает. Она так явно не хотела обсуждать с ним свой прежний брак, своего сына.

Виктор Жаворонков… Сапер… Какой может быть у него мотив? Или он действует совместно с отцом? Тогда — ревность, помноженная на чисто профессиональный конфликт. Да, это если принять ту версию, что два генерала действительно занимали различную позицию в деле двух ученых. Да нет, все равно что-то не выстраивается, не вырисовывается…

А главное, где он рыщет, этот загадочный Георгий Федорович?

На экране между тем бесподобный Луспекаев, он же Верещагин, запел свою знаменитую песенку. В двери звякнул ключ — это вернулась домой дочь.

— Папа, что это ты дома так рано?

— Привет, Нинок. А это у меня забастовка, — отшутился Турецкий.

Ваше благородие, госпожа разлука…

Все мы с ней не встретимся, вот какая штука!

— Слушай, пап, тут письма какие-то.

— Чего?

— Одно от бабушки, а одно непонятно от кого.

Письмецо в конверте, погоди, не рви… —

зазвучало в голове у Турецкого. — Сейчас, пап, я посмотрю, от кого это.

Письмецо в конверте, погоди, не рви…

— НЕ-Е-Е-ЕТ!!! — бешено закричал Турецкий, метнувшись в сторону Нины в безумном, отчаянном прыжке, но было поздно. Рука дочери уже разорвала конверт.

Глава пятнадцатая

В тот день Георгий Федорович Жаворонков брел домой под дождем, подняв воротник модного финского плаща и низко втянув голову в плечи. Тяжелые холодные капли затекали ему за шиворот и неприятно скользили по спине, но он ничего не чувствовал. В голове его продолжали звучать голоса, обрывки диалогов, споров. Из темноты перед внутренним взором возникали лица: то его непосредственного руководителя и бывшего приятеля Женьки Смирнова, то есть, простите, Евгения Ивановича, начальника отдела, генерала их всесильного комитета. То генерала Пантелеева, еще более всесильного командира их универсального ведомства. То — и уже совсем непонятно почему — лица двух ученых мужей, Давыдова и Суворова, случайных людей в его жизни и карьере. Ведь надо же, чтоб именно им, этим случайным людям, суждено было стать тем самым камнем преткновения.

Где лежит тот камень, в знойПутника маня…

Это был вечер из произведений композитора Георгия Свиридова, один из многочисленных концертов, посещенных ими с Леночкой в качестве культурной программы. У Георгия Федоровича всегда была неплохая память на стихи. А этот романс Свиридова на слова армянского поэта Аветика Исаакяна просто-таки запал ему в душу…

Где лежит тот камень, в знойПутника маня,Что могильною плитойСтанет для меня?Может быть, бредя путемРока своего,Я не раз сидел на нем,Не узнав его.

Кто же мог знать, что именно эти трижды проклятые ученые станут той самой соломинкой, которой он сломает себе спину? Да провались они пропадом вместе со своей наукой, со своими родными, близкими, учениками, аспирантами, последователями и оппонентами! Черт, и зачем он высовывался? Зачем? Вечно эта его проклятая принципиальность, которая не дает ему сидеть спокойненько в сторонке и молчать. Ну отправятся они в Воркуту, или куда там еще, валить лес. Неужели ему, генералу Жаворонкову, действительно не все равно? Идеалист долбаный, борец за правду, понимаешь! Как там было в одной известной песне? Промолчи — попадешь в первачи!

Проехавший грузовик окатил генерала брызгами, но тот даже ничего не заметил — настолько был погружен в свои мысли.

Итак, сегодня его уволили из органов. Его, Георгия Федоровича Жаворонкова, отправили на почетный заслуженный отдых, о чем ему и сообщил генерал Пантелеев с характерной для него иезуитской улыбкой. Но это-то — насчет почетного и заслуженного — так, для успокоения, для друзей и для непосвященных коллег. Всем посвященным прекрасно известно — да так оно и есть на самом деле, — что Георгий перестал «вписываться в сюжет», перестал соответствовать генеральной линии, проводимой его ведомством. Ведомство в очередной раз дрейфануло вправо… или влево — у нас ведь не поймешь, где именно находится «лево», а где «право». Одним словом, их любимая «контора» в очередной раз вернулась к людоедским идеалам своего прародителя Феликса Дзержинского, а наивный Георгий застрял в своем романтизме, в своих демократических прогрессивных заблуждениях, а поскольку гибкость вообще никогда не была ему свойственна, то он не сумел, или же не успел, или, может быть, даже и не пожелал быстро приспособить себя к новым обстоятельствам. И поэтому вышел из игры.

Пусть неудачник плачет,Кляня свою судьбу! —

с удовольствием пропел ему Евгений Иванович Смирнов свою любимую оперную арию. Да, он неудачник, видимо, нужно это признать. Поэтому он бредет домой пешком под дождем… ах нет, конечно, у него осталась его личная «Волга», так что лишение персональной служебной машины еще не загонит его в душные катакомбы московского метро. Да и материально он уж никак не пропадет, положенная ему пенсия вполне достойная, не имеет ничего общего с зарплатой какой-нибудь медсестры или учительницы. А еще можно устроиться куда-нибудь консультантом по каким-нибудь актуальным вопросам. Дело ведь не в этом.