Крестная дочь - Андрей Троицкий

– Пойдете прямо, потом повернете. И снова повернете. Девятая палата. Если кто спросит, я вам ничего не говорил про эту женщину. И вообще вас в глаза не видел. Потому что хочу дожить до свадьбы старшего сына.

Через минуту Зубов толкнул дверь девятой палаты, нашарив на стене выключатель, врубил верхний свет. Постель справа пуста, на матрасе валяется скомканная фланелевая курточка с оторванным воротом, возле стула войлочные тапочки. На другой кровати, отвернувшись к стене, спит женщина с пегими волосами. Суханов вошел следом, оценив обстановку, тронул женщину за плечо. Харитонова застонала, будто ее ножом пырнули. Только что в счастливом сне она целовали руки главного врача, благодарила его за чудесные таблетки и все шептала, что ей с каждым часом легче, а опухоль на шее уже не растет, наоборот, она уменьшилась в размерах, кажется, рассасывается.

Суханов задал пару вопросов, но женщина, не поняв их смысла, неожиданно соскочила с постели, упала на колени, попыталась завладеть его рукой и ткнуться в ладонь губами. Сон Харитоновой не закончился, вот он врач, вернулся из Бухары, купил там полосатый халат и сразу же наведался в девятую палату узнать о самочувствии больной. Суханов спрятал руки за спиной, а Зубов ухватил женщину за плечи и тряхнул так, что Харитонова наконец проснулась.

– Где девчонка из твоей палаты? – крикнул Зубов.

Женщина поднялась с пола, смахнула со щеки слезинку и села на койку.

– Девчонка? – зло переспросила она. – Ясно где… Наверное Карим увел. На другой стороне двора у него свой сарай. Там посмотри. Раз ты такой любопытный.

Харитонова улеглась на кровать, отвернулась к стене, переживая горькое разочарование: человек в полосатом халате вовсе не врач, а какой-то проходимец. И нечего было перед ним на коленях ползать.

На темном больничном дворе гулял ветер, от которого слезились глаза. Только яркий месяц освещал голую вытоптанную землю, колючие кусты барбариса и какие-то постройки, похожие на кошары для овец. Где-то вдалеке едва светилось окошко, залепленное бумагой. Зубов, сердцем чувствуя близкую беду, побежал вперед. Суханов тормознул, ухватил за ворот пиджака Таймураза, развернул его к себе лицом и строго предупредил:

– Если попытаешься намылить лыжи, получишь пулю в спину. Не делай глупостей, тогда неплохо заработаешь.

– Я с вами, – ответил Тайм.

Зубов, присев под окном сторожки, пытался разглядеть, что происходит внутри. Едва слышались мужские голоса и смех, но слова разобрать невозможно. Окно заклеено пожелтевшими газетами, свободной оставалась узкая полоска стекла. Угол обзора слишком узкий. Вот какой-то худой мужик, весь в наколках, поднялся с топчана, влез в штаны и, затянув ремень, бросил короткую реплику. Снова смех и матерная ругань. Вот узбек в коротком белом халате расстегнул молнию на штанах, спустил трусы, и, сделав шаг вперед, пропал из поля зрения. Зубов отвернулся.

Он поднялся на ноги, вытащил пистолет, передернул затвор и шагнул к крыльцу, готовый выбросить вперед полусогнутую ногу, выломать хлипкую фанерную дверь. А дальше… Он точно не знал, что случится дальше. В эту секунду он помнил только одно: в обойме восемь патронов, на всех хватит.

– Подожди, командир, – Суханов схватил его за плечо, зашептал в ухо. – Подожди… Так только хуже сделаем. Ты не заметил? У них пушка. Они убьют девчонку раньше, чем ты пальцем пошевелишь. Пошли за мной.

Суханов, ухватив Зубова за руку, потащил его обратно к больничному бараку, к вахте.

Сев за руль, Суханов подал «уазик» назад, круто развернулся, газанул с места, свернув на узкую улочку. Разогнавшись, снова тормозил, вывернул руль налево. Зубов, сидевший сзади, видел, как свет фар метался по сторонам, выхватывая из темноты больничный забор, сложенный из саманных блоков, и узкую дорогу.

– Лучше нам убраться отсюда, – повторял Таймураз, сидевший спереди. – Как говориться по-русски: на хрена козе баян…

– Ты сам заткнешься или тебе помочь? – процедил сквозь зубы Суханов.

– Сам заткнусь, – кивнул Тайм. – Не беспокойся.

Машина, подкатив к сторожке со стороны переулка, дала задний ход и остановилась, ударившись в забор задним бампером. Слишком короткая дистанция для разгона. Суханов не заглушил мотор, он обернулся назад, глянул на Зубова и ни о чем не спросил. Положил ладонь на рукоятку переключателя передач. Теперь в свете фар видны ворота из ржавых листов железа, маленький домик, сложенный из необожженных саманных кирпичей, с плоской крышей и высокой трубой. Покосившееся крыльцо под навесом и окошко, выходящее на улицу, занавешенное каким-то тряпьем.

– Давай, Витя, – сказал Зубов.

Суханов крутанул руль в сторону хибары, нажал на педаль газа. Движок заработал на высоких оборотах, машина развернулась на одном месте, словно танк, сорвалась с места, выплюнув из-под колес землю и мелкие камушки. Через секунду передок уазика ударил в стену, точно под подоконник. Лопнули стекла, надвое разломанный оконный блок, вылетел на дорогу, на капот посыпались, разлетаясь в труху, саманные блоки. Треснуло лобовое стекло.

Тайм одной рукой вцепился в дверную скобу, другой рукой закрыл лицо. Суханов дал задний ход, и снова врубил переднюю передачу, вдавив педали в пол. Машину тряхнуло, передний бампер с силой ткнулся в стену. Со своего места Зубов видел, как обвалился навес над дверью, качнулась, как корабельная мачта, железная труба. Постояла секунду и рухнула вниз, проделав дыру в крыше. Правая фара разлетелась в мелкие осколки, но левая раздвигала пелену густой коричневой пыли. Передней стены у дома как не бывало, вместо нее гора битых блоков, сухой глины и песка. Зубов толкнул дверцу плечом, спрыгнув на землю, рванулся вперед, споткнулся обо что-то, едва не выронив пистолет, но устоял на ногах.

Карим, поднявшись с лежака, уже застегивал штаны, когда за окном послышался шум автомобильного двигателя. Санитар насторожился, спросив себя, что за машина разъезжает по городу, улицы которого пустеют уже в первых сумерках. Карим подумал: не иначе как милиция или скупщики скота. И тут последовал такой удар в стену, что оконная рама разлетелась в щепки, самодельные кирпичи превратились в пыль, а крышу повело.

Санитар успел упасть на земляной пол, закрыть голову руками и заползти под лежак. В глаза ударил свет фар, отраженный висящим на стене зеркалом. И в этом отраженном свете Карим увидел «уазик» с разбитым передком и незнакомого человека с пистолетом в руке. Раздались выстрелы. Видно, дядя Гоша успел пальнуть в ответ из своего ТТ, но, кажется, промазал. А в следующую секунду он повалился на спину, дернул ногой и больше не встал. Что происходило дальше, Карим не видел, пружинный матрас, сорвался с подпорок, грохнулся ему на спину. Санитар попытался выползти наружу, высунул голову, но что-то упало на макушку, и свет померк в глазах.

За пеленой густой пыли Зубов почти ничего не видел кроме двух темных силуэтов. Человеческие фигуры двигались, Зубов услышал сухой хлопок пистолетного выстрела. Сообразил, что стреляют в него, когда пуля уже просвистела у виска, он выстрелил в ближнюю цель и не промазал. Кинулся вперед и пропал в пыльном облаке. Суханов снова врубил задний ход, он видел, как на дорогу выбежал человек, кинулся налево, упал, снова вскочил а ноги, хотел дернуть вниз по улице. Но замешкался, ослепленный светом фары. «Уазик» снова рванулся вперед, человек не успел прыгнуть в сторону и оказался под колесами.

Суханов тормознул, когда услышал два выстрела, еще четыре и еще два. Он хотел выскочить из машины, но этого не потребовалось. Зубова уже возвращался. Спотыкаясь и щуря глаза от света, он тащил на руках Панову. Таймураз распахнул заднюю дверцу. Зубов опустил девушку на сидение и крикнул:

– Трогай, Витя.

Через пять минут машина вырвалась из лабиринта узких улиц на простор степи и потерялась в густом мраке.

* * * *

Карим очнулся, когда шум автомобильного двигателя уже не был слышен, но пыль еще не улеглась. С улицы доносились тихие голоса, говорили по-узбекски, кто-то светил фонарем на развалины вахтенной будки. Встав на карачки, Карим натолкнулся на что-то теплое и мягкое, не сразу сообразил, что уперся ладонью в грудь дяди Гоши. Открытые глаза тускло блестели, лицо залито кровью и припорошено пылью. В правой руке зажата рукоятка пистолета. Карим попробовал оторвать пальцы от оружия, разгибая их по одному, но и после смерти дядя Гоша ни в какую не хотел расставаться с любимым стволом. Карим плюнул на эту затею и пополз дальше.

Теперь хорошо видно, что на улице толпился добрый десяток местных зевак, мужчины разговаривали тихо, почти шепотом. Они молча пялились на Карима, пока кто-то, видимо, самый сообразительный, не помог парню подняться на ноги. На дороге лежали чье-то тело, прикрытое плюшевой скатертью. Карим, пошатываясь, подошел ближе, откинул тряпку, глянул на лицо Ришида, на темно-бурый нос, съехавший на сторону, и глубокую пустую глазницу зияющую на месте вытекшего правого глаза и по-звериному оскаленные зубы. В больнице Карим насмотрелся на разных жмуриков, и морды попадались такие, что непривычный человек с перепугу в обморок может грохнуться, но сейчас к горлу подкатила тошнота. Какой-то козел с седой бородой ухватил Карима под локоть, горячо зашептал в ухо: