Неоконченный портрет - Агата Кристи

Селия сидела дома, чувствуя себя ужасно, иногда выходила на прогулку, чтобы размяться. Пришлось отказаться от курсов От шитья у нее начинала кружиться голова. Она ложилась в кресло и читала или же слушала обильные воспоминания миссис Стедмен по части акушерских дел.

— Помню, было это, когда я ждала Беатрис Ни с того, ни с сего на меня нашло это прямо в зеленной лавке (я забежала туда, чтобы купить полфунта брюссельской капусты) Хочу ту грушу! Большая она была такая и очень сочная — дорогого сорта, из тех, что богачи едят на десерт. В два счёта я ее сцапала и уплела Парнишка, который меня обслуживал, так и вытаращил на меня глаза — и было с чего! Но хозяин, человек семейный, смекнул, в чем дело. «Всё в порядке, сынок, — сказал он, — не обращай внимания». — «Очень сожалею», — говорю я. «Да чего уж там, — отвечает, — у меня своих семеро, и жена в последний раз только и думала, что о маринованной свинине».

Миссис Стедмен помолчала, переводя дух, и прибавила:

— Хотелось бы мне, чтобы ваша матушка была с вами, но, конечно, о старушке думать надо, о бабушке вашей.

Селии очень бы хотелось, чтобы приехала мама. Дни стали кошмарными. Зима выдалась туманной, каждый день — густой туман. И так долго ждать, пока вернется с работы Дермот.

Но он был таким милым, когда возвращался. Так за нее переживал. Обычно покупал и приносил какую-нибудь новую книгу о беременности. После ужина читал ей оттуда.

— Женщины в таком положении иногда испытывают неудержимое желание есть необычные, экзотические блюда. В прежние времена считалось, что подобные желания надо обязательно удовлетворять. В наше время такие желания надо сдерживать, если они вредны. А у тебя Селия, есть тяга к экзотической еде?

— Мне всё равно, что есть.

— Я тут кое-что читал о сне в сумерки. Кажется, это как раз то, что надо.

— Дермот, когда по-твоему, меня перестанет тошнить? Ведь уже больше четырех месяцев.

— Скоро должно перестать. Во всех книгах так написано.

Но несмотря на то, что написано было в книгах, тошнота не прекращалась. А все продолжалась и продолжалась.

Дермот, по собственному почину, предложил Селии поехать к матери.

— Плохо тебе сидеть здесь целыми днями.

Но Селия отказалась. Она знала, что если уедет, он может обидеться. И она не хотела уезжать. Всё будет в порядке; она не умрет, как нелепо предположил Дермот, но просто на всякий случай, с женщинами же бывает и такое… она не собирается упустить ни минутки из своей жизни с Дермотом…

Как бы ни тошнило ее, она любила Дермота по-прежнему — больше, чем прежде.

И он был с ней так мил и так забавен.

Как-то вечером она заметила, что у него шевелятся губы.

— Что случилось, Дермот? О чем ты сам с собой разговариваешь?

Вид у Дермота был глуповатый.

— Я только что представил себе, как врач мне говорит: «Мы не можем спасти и мать, и ребенка». А я отвечаю: «Разорвите ребенка на куски».

— Дермот, как можно быть таким жестоким.

— Я ненавижу его за то, что он с тобой делает, — если это он. Я хочу, чтобы это была она. Я бы не возражал, чтобы была голубоглазая длинноногая девчушка. Но я ненавижу самую мысль о противном маленьком мальчишке.

— Это мальчик. Я хочу мальчика. Мальчика в точности такого как ты.

— Я его буду колотить.

— Какой же ты противный.

— Долг отца — колотить своих детей.

— Ты ревнуешь, Дермот.

Он ревновал, ревновал до противности.

— Ты красивая. Я хочу тебя всю для себя.

Селия засмеялась и сказала:

— Как раз сейчас я особенно красивая.

— Ты будешь опять красивой. Посмотри на Глэдис Купер. У нее двое детей, а она всё так же восхитительна, как всегда. Когда я об этом думаю, для меня это как утешение.

— Дермот, мне бы не хотелось, чтобы ты делал такой упор на красоте Это… это пугает меня.

— Почему? Ты будешь долго-долго-долго красавицей…

На лице Селии появилась гримаска, она поёжилась.

— Что такое? Больно?

— Нет, но в боку словно тянет — очень тяжело Будто что-то стучится.

— Это, думаю, не он В той, в последней, книге, которую я принес, говорится, что после пятого месяца.

— Ты имеешь в виду этот «легкий трепет под сердцем», — Дермот? Это всегда звучало так поэтично и возвышенно. Я думала, и ощущение будет приятным. Нет, это не то.

Ребенок, подумала Селия, должно быть, очень энергичный. Всё время брыкается.

Поскольку он был таким спортсменом, они прозвали его «Панч».

— Панч сегодня очень расходился? — спрашивал, возвращаясь домой, Дермот.

— Ужасно, — отвечала Селия, — ни минуты покоя, но сейчас, по-моему, он отправился спать.

— Он очевидно станет профессиональным боксером.

— Нет, я не хочу, чтобы ему сломали нос.

Больше всего Селии хотелось, чтобы к ней приехала мама, но бабушке нездоровилось — легкий бронхит, который она объясняла тем, что по неосторожности было открыто окно в спальне. И хотя Мириам очень хотелось побыть с Селией, старушку она не могла оставить.

— Я несу ответственность за бабушку и не должна ее покидать — особенно раз она не доверяет прислуге, но, родная моя, я так хочу быть с тобой. Может быть ты ко мне приедешь?

Но Селия не оставит Дермота — в подсознании бродила мысль: «Ведь я могу умереть».

Вмешалась бабушка. Она написала Селии своим тонким паучьим почерком беспорядочно блуждая из-за плохого зрения по бумаге:

Дорогая Селия. Я настолько требовала, чтобы твоя мать поехала к тебе. В твоем положении очень плохо, когда желания не удовлетворяются. Твоя дорогая мама ехать хочет, я знаю, но ей не хочется оставлять меня на прислугу. Об этом я ничего не пишу, поскольку не знаю, кто читает мои письма.

Дорогое дитя, обязательно отдыхай побольше и помни, что нельзя рукой дотрагиваться до кожи, если в это время смотришь на ломтик лосося или омара. Моя матушка, когда была в положении, схватилась однажды за шею, хотя смотрела в это время на лосося, а потому тетушка твоя Кэролайн родилась с отметиной на шее похожей как раз на такой кусок лососины.

Вкладываю пятерочку (половинку — вторая половинка следует отдельно), не отказывай себе, покупай любое лакомство, какое захочется.

С нежной любовью

Твоя бабушка.

Приезд Мириам был громадной радостью для Селии. Они устроили ее на диване в гостиной, и Дермот был с нею особенно мил. Трудно сказать, правда, подействовало ли это на Мириам, но вот нежность его к Селии подействовала точно.

— Мне кажется, из-за моей ревности мне не нравился Дермот, — призналась она. — Ты знаешь, родная, даже сейчас я не могу любить человека, который отнимает тебя у меня.

На третий день Мириам получила телеграмму и поспешила домой. Бабушка умерла днем позже — чуть ли не последними ее словами была просьба передать Селии, чтобы она не спрыгивала с автобуса. «Молодые замужние женщины никогда о таких вещах не думают».

Бабушка и не догадывалась, что умирает. Она мучилась от того, что не получались у нее крохотные пинетки, которые она вязала для ребеночка Селии… Она умерла, даже мысли не допуская, что так никогда и не увидит правнучку.

8.

Смерть Бабушки не изменила существенно материального положения Мириам и Селии. Большую часть ее дохода составляли проценты с имущества ее третьего мужа, которые выплачивались ей пожизненно. Больше половины остальных денег была завещана разным людям по мелочам. Остальное было получали Мириам и Селия. Положение Мириам ухудшилось (поскольку содержание дома покрывалось в немалой степени бабушкиными процентами), а Селия получила по завещанию по сто фунтов в год. С согласия Дермота и с его одобрения, деньги были отданы Мириам, чтобы та могла содержать дом. Более чем когда-либо ей претила сейчас мысль о том, чтобы его продать. Мать согласилась с ее предложением. Она уже представляла себе, что будет загородный дом, куда смогут приехать дети Селии.

— И кроме того, родная, тебе, возможно, он понадобится и самой когда-нибудь — когда меня не станет. Мне хотелось бы, чтобы он был наш и мог стать для тебя пристанищем.

Селии подумалось, что слово «пристанище» звучит забавно, но ей по душе была мысль, что они когда-нибудь переедут сюда с Дермотом.

Дермот, однако, смотрел на всё это по-другому.

— Ты любишь свой дом, и это вполне естественно, но я не думаю, что нам будет когда-нибудь от него большой толк.

— Но мы могли бы туда переехать.

— Да, когда нам исполнится сто один год. Он слишком далеко от Лондона, чтобы от него была реальная польза.

— Даже когда ты выйдешь в отставку?

— Даже тогда мне не захочется сидеть на одном месте и гнить. Мне нужна будет работа. И я вовсе не уверен, что после войны захочу остаться в армии, но пока нечего говорить об этом.