Чаша Грааля. Софиология страдания - Отец Сергий (Булгаков)

и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет (1 Кор. 11:26).

Господь, хотя и в личном Своём присутствии установил таинство и совершил сакраментальное преложение, однако Он причастил учеников не Своим собственным Телом и Кровию, но та́инственно преложенными хлебом и вином («под видом»). Поэтому самоё причащение учеников, хотя и присутствовавших на Тайной Вечери пред лицом Христовым, постольку не отличалось в этом смысле от того причащения, которое имеют все христиане до скончания века, «в воспоминание» и «возвещение» смерти Господней. Таким образом, Тайная Вечеря продолжается во всех многочисленных литургиях, повсюду совершаемых как единое навеки данное таинство.

Однако остаётся то отличие Тайной Вечери от всех литургий, что эти последние совершаются после Христова Вознесения, после сошествия Святого Духа. Поэтому здесь мы имеем уже та́инственное присутствие Христа как Совершителя таинства в Духе Святом, силою Которого оно и совершается. Это выражается в восточных литургиях в эпиклезисе как призывании Святого Духа после произнесения установительных слов Христовых. И если на Тайной Вечери в известном смысле различается причащающий Христос от подаваемого Им же Своего причастия, хотя Он и един и тожественен, то и в литургийном таинстве Евхаристии мы должны различать эти оба та́инственные образа евхаристического Его присутствия: как Первосвященника, Совершителя таинства, и его же praesentia realis в Святых Его Дарах.

[Священник как совершитель Евхаристии]

Первый образ присутствия Христа соответствует Его священству по чину Мелхиседекову, хотя «литургисающий священник» не отождествляется здесь ипостасно со Христом и не есть в этом смысле «in persona Christi»[98] (по католическому учению), но он приемлет силу Богочеловечества в причастности Его Первосвященству «по чину Мелхиседекову» к совершению таинства Духом Святым.

Христос как Совершитель таинства на Тайной Вечери уже имеет в Себе помазание Святого Духа, которое и есть как [бы] рукоположение в полноту Его служения. Им же и священник рукополагается «по чину Мелхиседекову», т. е. действием Святого Духа получает силу Христову для совершения таинств, в частности Евхаристии. Однако священник является лишь посредником между та́инственно присутствующим в тайнодействии Христом и Его Церковью. Он принимает силу священства Христова, но не отожествляется с Его ипостасию. В таком случае он мог бы лишь причащать, сам не причащаясь. Важное заключение, которое отсюда проистекает, состоит в том, что совершение таинства силою Христовой отнюдь не заменяет и не устраняет та́инственного присутствия Самого Христа как Первосвященника, приносящего жертву.

[Приносяй и Приносимый]

Итак, в самом евхаристическом тайнодействии мы имеем, прежде всего, принесение жертвы великим Священником над домом Божиим (Евр. 10:21) со Своею Кровию, вошедшим однажды и не в рукотворённое святилище (Евр. 9:12), но в самоё небо, причём это жертвоприношение в единственности своей в небесах не повторяется, однако становится повторно доступным на земле. В то же время, потому как жертвоприношение сопровождалось вкушением жертвы мяса[99], так и евхаристическое приношение включает в себя причащение всех, таинство Евхаристии в собственном смысле.

В первом смысле мы имеем Первосвященническое служение Христа, которое выражается в действии, в самом жертвоприношении, а во втором же Он Сам есть и Жертва: «Ты бо еси Приносяй и Приносимый, Приемляй и Раздаваемый» (молитвы на литургии св. Иоанна Златоустого). Здесь свидетельствуется двоякое присутствие Господа на трапезе Господней: как жертвоприносящего и самой Жертвы. Однако первое присутствие, выражающееся лишь в невидимом действии силой Святого Духа, отличается от второго присутствия во Святых Дарах, в самой Жертве, к которой собственно применяется понятие praesentia realis.

Здесь утверждается хотя и таинственное, однако реальное пребывание в ней Христа на земле. Это последнее, конечно, отличается от присутствия во время Его земного служения, в котором Он был виден и доступен в Своём Богочеловеческом образе, как таинственное, т. е. этого образа не имеющее. Но в то же время оно связано с земным веществом, хлебом и вином, плотию этого мира.

[Западное богословие Евхаристии]

Вопрос об евхаристическом присутствии Господа чрезвычайно запутан и извращён в западном богословии. В течение первого 1000-летия восточное богословие довольствовалось общим утверждением, что в евхаристическом вкушении хлеба и вина верующие причащаются истинного Тела и Крови Христовых и чрез то благодатно соединяются со Христом. Евхаристическое сомнение, которое впервые появилось на Западе в XI веке (в ереси Беренгария[100]), относится к истинности этого верования, которое подменяется, отвергается, умаляется на разные лады, в особенности начиная с Реформации. Защита же этого верования в богословии Фомы Аквината, а далее в определениях Тридентского Собора направлена к тому, чтобы не только утвердить, но и разъяснить (в терминах философии Аристотеля), что в таинстве Евхаристии происходит «трансубстанция».

Догмат получил следующее выражение: in sanctissimae Eucharistiae sacramento vere realiter et substantialiter corpus et sanguine una cum anima et divinitate Domini nostri J. Christi, ac proinde totum Christum[101], причём в каждой отдельной части его и под каждым видом[102]. Поэтому в таинстве Евхаристии Единородный Сын Божий должен быть поклоняем и внешним Богопочитанием[103]. Отсюда проистекает, что Божественная Евхаристия может быть сохраняема в святилище после освящения Святых Даров[104] не только для причащения больных (reservatio), но и для такого поклонения. Церковная догматика имела здесь в виду утвердить всю силу и подлинность причащения Тела и Крови Христовых во вкушении евхаристических хлеба и вина, что подвергалось сомнению и отрицанию со стороны противников.

Однако в течение векового спора незаметно получился подмен его первоначальной темы (ignorantia [нрзб.][105]). Вместо того, чтобы утверждать подлинность причащения согласно повелению Господню: приимите, ядите, сие есть Тело Мое и пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя, стали утверждать не только это, но и гораздо большее и даже существенно иное: присутствие в каждой части Святых Даров totus Christus[106].

Евхаристический догмат по существу относится к истинности причащения: Господь и после Своего Вознесения «на небо», т. е. удаления из мира, сохраняет с ним связь, в такой мере, что вещество этого мира силою Духа Святого становится Телом и Кровию Христовыми, включаются в Его человечность, и вкушающие этот хлеб жизни (Ин. 6) соединяются со Христом. Но в католической доктрине о totus integer Christus, как присутствующем в каждой части Святых Даров со всеми частями тела, которое Ему было свойственно на земле и с которыми Он пребывает на небе одесную Отца, заключается скрытое отвержение или, по крайней мере, умаление силы догмата Вознесения, причём евхаристическое присутствие Христа уподобляется Второму Его пришествию, в качестве возвращения на землю. Собственно [по]этому преувеличенно развивается и «latria» – нарочитое поклонение Святым Дарам как пребывающему на престоле Христу.

[Святые Дары –