Талтос - Энн Райс

— Спустимся вниз, Стюарт, — сказал Марклин. — Давайте вместе поужинаем, мы озябли и голодны.

— Если бы мы смогли сделать все заново, — сказал Томми, — мы бы поступили гораздо осмотрительнее. Мы не должны были лишать людей жизни. Наш успех был бы более достойным, как вы понимаете, если бы мы достигли тех же результатов, не причиняя серьезного вреда другим

Казалось, Стюарта полностью поглотили размышления, а потому он лишь рассеянно взглянул на Томми. Снова поднялся ветер, и Марклин поежился от озноба. Если ему стало холодно, то что должен чувствовать Стюарт? Им следовало спуститься к гостинице. Они должны вместе преломить хлеб.

— Нам всем не по себе, можете поверить, Стюарт. — Марклин смотрел вниз, на город, и сознавал, что двое других наблюдают за ним. — Объединившись вместе, мы создадим некую новую личность, которую, вероятно, никто из нас не знает достаточно хорошо, некое четвертое реальное существо, которому мы должны дать имя, так как оно значит более, чем наши объединенные «я». Возможно, нам придется научиться контролировать его. Но уничтожить его теперь? Этого мы не можем сделать, Стюарт. Если мы так поступим, то предадим друг друга Трудно смотреть правде в глаза, но смерть Эрона не имеет никакого значения.

Он разыгрывал свою последнюю карту. Он выкладывал свои глубочайшие мысли, и самое трудное заключалось в том, что он должен был говорить здесь, на пронизывающем ветру, и без всякого предварительного обдумывания, — им руководил сейчас только инстинкт. Наконец он поглядел на них — на своего учителя и на ближайшего друга — и понял, что произвел впечатление на обоих, возможно даже большее, чем рассчитывал.

— Да, и это четвертое реальное существо, как ты назвал его, как раз и убило моего друга, — спокойно произнес Стюарт. — В этом ты прав. И мы знаем, что могущество и будущие возможности этого четвертого существа невообразимы.

— Да, именно так, — невозмутимо пробормотал Томми.

— Но гибель Эрона — ужасная трагедия! Вы не должны никогда, вы, оба, слышите, никогда говорить о ней снова — ни со мной, ни с кем-либо другим — как о чем-то несущественном.

— Согласны, — сказал Томми.

— Мой безвинно погибший друг… — проговорил Стюарт. — Ведь он только хотел помочь семье Мэйфейр.

— В Таламаске нет ни одного истинно невиновного, — заявил Томми.

Стюарт напрягся, сперва разъяренный, а потом застигнутый врасплох таким простым утверждением.

— Что ты подразумеваешь под этими словами?

— Я имею в виду то обстоятельство, что любой овладевший знаниями человек не может не измениться. Как только узнает что-то, он сразу начинает действовать в соответствии с этими познаниями либо для того, чтобы скрыть их от остальных, либо чтобы поделиться этим с другими. Эрон понимал это. Таламаска порочна по своей природе: это цена, которой она расплачивается за свои библиотеки, каталоги и компьютерные документы. Скорее, они уподобляются Богу, не правда ли, который знает, что одни его создания будут страдать, а другие одержат триумфальные победы, но притом скрывает от них свои знания? Таламаска — большее зло, чем Вседержитель, так как она не создает ничего.

Воистину так, подумал Марклин, хотя и не смог высказать вслух ничего подобного Стюарту, опасаясь того, что мог бы сказать Стюарт в ответ.

— Возможно, ты прав, — едва слышно произнес Стюарт. Он говорил как побежденный или доведенный до полного отчаяния человек в поисках какой-либо приемлемой точки зрения.

— Это выхолощенное духовенство, — сказал Томми голосом, абсолютно лишенным каких-либо эмоций. Он одним пальцем поправил очки с толстыми стеклами. — Алтари пусты, статуи хранятся в запасниках. Ученики учатся только ради самого обучения.

— Не говори больше ни слова

— Тогда позвольте мне сказать о нас самих: мы не выхолощенные исследователи, и мы увидим, как возникнет священный союз, и мы услышим голоса памяти.

— Да, — подтвердил Марклин, не способный говорить таким же бесстрастным голосом, — да, теперь мы настоящие священнослужители! Посредники между землей и силами неведомого. Мы обладаем словом и могуществом.

И снова наступила тишина

Удастся ли Марклину когда-нибудь увести их с этого холма? Он победил. Они снова были вместе, и он мечтал опять оказаться в тепле и уюте «Джорджа и Пилигримов». Он мечтал о супе и эле, о свете. Он мечтал отпраздновать свою победу. Он снова был чрезвычайно взволнован.

— А Тесса? — спросил Томми. — Как она себя чувствует?

— Так же, — ответил Стюарт.

— Известно ли ей, что мужчина-Талтос мертв?

— Она никогда не знала, что он был жив, — ответил Стюарт.

— Ах вот как?

— Пойдемте, учитель, — сказал Марклин. — Спустимся вниз, к гостинице.

— Да, — подхватил Томми, — мы все слишком замерзли, чтобы продолжать разговор.

Они начали спускаться. Оба, Марклин и Томми, помогали Стюарту передвигаться по скользкой грязи. Когда они добрались до машины Стюарта, то предпочли воспользоваться ею вместо длинной пешей прогулки.

— Все очень хорошо, — сказал Стюарт, передавая ключи от машины Марклину, — но я должен, как всегда, посетить Святой источник перед уходом.

— С какой целью? — спросил Марклин, пытаясь говорить спокойно, с уважением и с любовью, которую питал к учителю. — Вы желаете омыть руки в Святом источнике, чтобы смыть с них кровь? Вода и без того кровавая, учитель.

Стюарт горестно рассмеялся.

— Ах, но ведь это кровь Христа, не так ли?

— Это кровь признания виновности, — сказал Марклин. — Мы отправимся к Святому источнику после обеда, но еще до темноты. Обещаю вам это.

Они поехали вниз с холма — все вместе.

8

Майкл сказал Клему, что хочет выехать через передние ворота. Он вынес на улицу свои небольшие плоские чемоданы. Их было всего два — один с вещами Роуан, другой — с его собственными. Они уезжали не на отдых, и им не требовались дорожные сундуки и складные саквояжи для платьев. Он заглянул в свой дневник, прежде чем закрыть его. Это было пространное изложение его философской системы, написанное ночью, во время празднования Марди-Гра, еще до того, как он не смог бы даже представить себе, что позже его разбудят жалобные звуки граммофонной пластинки и пред ним предстанет видение Моны в виде танцующей нимфы в белом ночном халате. Бант в волосах, благоухание теплого хлеба, свежего молока и земляники.

Нет, сейчас нельзя думать о Моне, надо ждать телефонного звонка из Лондона.

Кроме того, в дневнике был отрывок, который ему хотелось перечитать:

«Я полагаю — и я верю в это, — что в конечном счете мир в душе можно обрести даже перед лицом ошеломляющего ужаса и тяжелейших потерь. Его можно обрести, если верить в перемены, в волю и в случай. Веря в самих себя перед лицом превратностей судьбы, в трудных обстоятельствах мы чаще поступаем правильно, нежели проявляем малодушие».

Шесть недель прошло после той ночи, когда в болезни и печали он записал эти сентиментальные строки. Он оказался пленником в этом доме, тогда и теперь, вплоть до этого самого момента.

Он закрыл дневник, положил его в кожаную сумку, которую зажал под рукой, и поднял чемоданы. Он спустился по лестнице, несколько обеспокоенный, так как руки были заняты и он не мог держаться за перила. Но напомнил себе, что теперь не испытывает ни приступа головокружения, ни проявления слабости в любой другой форме…

А если он был не прав, что же, лучше умереть в действии.

Роуан стояла на веранде, разговаривая с Райеном, и Мона была тоже там, со слезами на глазах всматриваясь в Майкла с прежней преданностью. Одетая в шелк, она выглядела столь же изумительно, как и во всем другом; и, когда он смотрел на нее, видел то же, что видела и Роуан, то, что он когда-то увидел, впервые встретив Роуан: юные выпуклости грудей, яркий румянец на щеках и блеск в глазах Моны, а также свойственную только ей ритмику едва уловимых движений.

Мое дитя.

Он поверил ей, когда она сказала о своей беременности. Он будет беспокоиться о чудовищах и генах, когда это будет необходимо. Он будет мечтать о сыне или дочери, когда такая возможность станет реальностью.

Клем быстро подхватил чемоданы и вынес их через открытые ворота. Майклу нравился этот новый водитель гораздо больше, чем предыдущий: ему пришелся по душе его добродушный юмор и разумное отношение к реальной действительности. Он напоминал музыкантов, которых Майкл знавал когда-то.

Багажник машины был закрыт. Райен расцеловал Роуан в обе щеки.

Только теперь Майкл услыхал голос Роуан:

— …Любое, что ты в дальнейшем сможешь сообщить мне.

— Только то, что такая ситуация не продержится долго, — попытался успокоить ее Райен и тут же с волнением в голосе добавил — Но ни на миг не думай, что можно без риска отпускать охрану. И не оставляй Мону одну, ни при каких обстоятельствах.

— Можете приковать меня цепями к стене, — пожав плечами, предложила Мона. — Так нужно было бы поступить с Офелией, чтобы она не утопилась.