Роль, заметная на экране - Серафима Полоцкая

— Наше дело маленькое! — уклончиво сказал бригадир осветителей Виктор, искоса поглядывая на меня.

— Зато ты — дурак большой! — крикнул маленький курносый осветитель Сережа. — Тебе только твоя шкура интересна, а если по справедливости…

— Ты больно справедливый! — Виктор оглядел свою бригаду и насмешливо спросил: — Наверное, имеете предложения, как нам теперь заместо ревизоров выставляться, порядки на студии наводить?

Осветители, как всегда, начали говорить все одновременно, размахивая руками. Откуда-то появилась костюмерша Галя, которой еще так недавно я самонадеянно хотела «открыть глаза» на Виктора. Она, слегка оттолкнув меня, подошла к осветителям и запальчиво спросила:

— Опять на него всю вину валите? Шли бы на директора кулаками-то махать!..

— Погоди верещать, — досадливо наморщил лоб Виктор. — О кулаках разговор пустой… Против хитрых людей не годится…

Галя села рядом с ним, и опять на ее пухлом лице можно было ясно прочесть, каким умным и прекрасным считает она этого грубоватого щеголя. Только теперь я жалела не ее, а себя и поспешила отойти.

— Вот, выходит, каково молодежь себе место в жизни зарабатывает! — услышала я уральский говор дяди Степы. — Уж как перед режиссером пластался… А теперь обратно пластается, только перед другими!..

Ни о ком, кроме Вадима, нельзя было так сказать. Всем бросалась в глаза его предупредительная вежливость, заменявшая ему благородство и доброту. Дядя Степа метко назвал эту манеру Вадима, обращаясь к стоявшему рядом Ивану Дмитриевичу.

— Р-разве за таких м-мы в-в-воевали? — с горечью поддержал разговор наш шофер.

Маленький «лихтвагенщик» гневно воскликнул:

— Вырастили на свою шею!

— Не все же такие, — дрожащим голосом вступила в разговор я, обернувшись к ним.

Они посмотрели на меня со странным удивлением.

— Да-а, — пробормотал Иван Дмитриевич. — Я п-п-по-ехал, Степан…

Они прошли мимо вместе. Я, не понимая, в чем дело, двинулась за ними, но ко мне бросилась Альфия и, ласково прижавшись, спросила:

— Ты не знаешь, что случилось? Я проснулась… Все шумят…

— Альфия, сейчас же иди сюда! — срывающимся голосом крикнула ей мать.

Она схватила девочку за руку и с силой отдернула от меня. Вместе с Фатымой и Розой они прошли мимо, старательно отворачивая лица.

Они думали, что я заодно с теми!

И дядя Степа, и тихий Иван Дмитриевич думали так же!

«Что делать? — мелькнуло в голове. — Кричать, как мне омерзительна эта история? Разве мне поверят? Слишком долго я была другом тех двоих…»

Я повернулась и молча пошла к пароходу.

— Что делать? Что делать? — повторяла я, глядя на реку.

Но сегодня она оставляла мою душу холодной. Неласково отливая сталью, вода рябила на резком ветру. От выброшенных на берег коряг и водорослей тянуло гнилью.

На полдороге меня догнал Зяма.

— Раечка, постойте! Вася сегодня невменяемый… Все с утра какие-то ненормальные… Там сейчас тоже пух и перья летят!..

Я села на черную, высунувшуюся из воды корягу.

— Зямочка, дорогой, мне сейчас кажется, что либо я заболела, либо все остальные больны и бредят…

— Какая-то неразбериха! — развел он руками. — А ведь Вадим помог мне поступить в группу. Он знал меня еще кинолюбителем. И сценарий, который я пробую написать, он консультирует… Обещал помочь! А теперь что же будет?

— Зяма, о чем вы? Я не понимаю!..

— Я и сам ничего не понимаю! — воскликнул он растерянно. — Только не могу же я с этим согласиться!

— С чем, Зямочка?

Он вздохнул.

— Вася хороший парень!..

— Вы находите? — не удержалась я от горькой иронии.

Он опять вздохнул.

— Вчера операторов неофициально спросил директор студии, как они смотрят, чтобы закончить картину с Вадимом и Анной Николаевной. Васька назвал его кретином…

— Кого? Вадима?

— Нет, директора нашего. Ну, не совсем прямо… Сказал, что только кретин может согласиться на это! А Вадима он обозвал… Ну, словом… Это деталь… Васька начал бушевать со вчерашнего дня. Сегодня на вас накинулся…

Я пристально посмотрела в растерянные близорукие глаза Зямы.

— Все. Не только он…

Зяма понял и с ужасом воскликнул:

— Но… Нет… Вы…

Мне стало тяжело смотреть на его смятенное лицо, и я перевела взгляд на воду у своих ног. Хотя бы ему надо было все объяснить, но где найти такие слова…

— Разве я могу быть за тех?.. Зямочка, я люблю свою работу!.. Всегда и в училище относилась серьезно…

Я почему-то вскочила и протянула к нему ладонь, будто он мог положить туда доверие людей.

— А теперь я живу этим! Не могу примириться, чтобы только повыше прыгать и крутить семьдесят фуэте… Нет, все это необходимо… Фуэте и прыжки обязательно! Но не только они… — сбивчиво пыталась объяснить я все то, что думала ночью. — Каждое свое движение хочется осмыслить, вложить в него душу. Понимаете? Теперь, когда я поднимаюсь в балетных туфлях на пальцы, то становлюсь девушкой, родившейся в шалаше среди леса… Понимаете?.. Для меня Евгений Данилович, давший эту новую жизнь…

— Зяма, Зяма! — послышался издали со съемочной площадки голос Лены. — Начинаем снимать!

— Идемте… Скажем там…

— Не могу, — ответила я. — Как же я выйду на середину площадки и начну все объяснять? Это в театре хорошо, когда Катерина в «Грозе» кается!.. А в жизни… просто насмешишь людей. — Я усмехнулась и добавила: — Да они и не поверят… Все уже сыты по горло красноречивыми разговорами и показной искренностью…

— Чего, чего, а хороших слов было много… — вздохнул мой собеседник.

— Зяма-а! — кричали с площадки.

— Дело в том, — заторопился он, — Евгений Данилович и Лена, как парторг киногруппы, сами вызвали начальство. Показать трудности съемок в непогоду… Ну и Анну Николаевну обуздать… Лена, вы знаете, необыкновенный человек! Настоящий друг, умница…

— Зяма-а! — кричала уже в рупор Лена. — Съемка!

Он виновато развел руками и побежал на зов.

— Лена будет говорить с начальством начистоту! Назначено партсобрание! — крикнул он, уже отбежав.

Я приободрилась. Все были возмущены, все хотели справедливого решения, а когда дело выяснится, они сами увидят, что я не заодно с «теми».

* * *

Прошел еще день. На «Батыре» почти не было слышно голосов. Только из машинного отделения доносилось такое пыхтение, что становилось страшно, не взорвется ли от натуги наш котел.

Иногда мне казалось, что и я не выдержу. Только уверенность, что скоро все кончится, прибавляла терпения. Мне не понадобилось рассказывать о планах, составленных «теми». Все уже знали, что они собираются закончить картину без Евгения Даниловича, и общее возмущение было залогом того, что это им не удастся. Может быть, и мне придется отвечать за дружбу с «теми», но я готова была все объяснить, если меня спросят.

А пока я, словно зачумленная, не выходила из каюты, чтобы не увидеть, как честные люди поворачиваются ко мне спиной, не испытать снова, как насильно разжимают обнимающие меня руки маленькой подружки. Я опять коротала время у окна боцманской каюты.

Река обмелела, песчаная коса противоположного берега вытянулась почти до середины. Буксирные катера шли теперь подальше от мыса, а течением и ветром конец плота относило к самому нашему берегу. Люди, стоя на крайних бревнах, долго упирались и отталкивались баграми, а буксирчики, дымя, пыхтели на одном месте, пока не освободится застрявший у берега длинный бревенчатый хвост речного дракона. Наш поворот стал опасным.

Под вечер около самого «Батыра» чуть не разорвало небольшой плот-самосплавку. Мужчина, сбросив брезентовый плащ, вцепился в тяжелый конец бревна, заменяющего руль, и, положив его к себе на плечо, старался выправить плотик. Ему помогала девушка. Они вместе потащили руль налево, преодолевая сопротивление воды. Их костер тлел прямо у моего окна, и видны были войлок и полушубок, постеленные в шалаше. Я решила, что буду считать до десяти и, если за это время положение не изменится, побегу к капитану за лодкой.

Все-таки они выпрямили плот.

Я вздохнула с облегчением и только тут заметила, что не одна в каюте.

— Молодцы, справились! — сказал Анвер каким-то чужим, тягучим голосом, глядя вслед плоту. — Я уже за лодкой бежать собрался…

— Я тоже!

Он обернулся ко мне, и я увидела в его лице что-то необычное. Взгляд, рассеянный и упорный в одно и то же время, окинул меня с головы до ног.

— Ты нарочно заставила меня тогда так танцевать во время съемки? — спросил он. — При начальниках…

— Анвер, ты пьяный! — ахнув, догадалась я.

— Ты нарочно заставила меня танцевать с таким чувством, чтобы выручить ее перед начальством? — повторил он.

— Анвер, ты пьяный! — повторила я.

— Ну и что? — спокойно сказал он и тем же эпическим тоном добавил: — Сейчас я пойду и всё им выскажу, хотя я и не так красноречив, как некоторые молодые специалисты… Я набью морду обоим…