Овертайм - Вячеслав Фетисов

я поглядел, моя статья уже вся перечеркнута: «Значит, работать не будем?» — «Ну хорошо, — мучается он, — раз пришел, давай, но я не знаю, выпустят этот номер или нет. По-моему, решили совсем закрыть нашу газету. Ты понимаешь, мы в списках тех газет, которые должны закрываться!.. Не знаю, что делать. Начальникам звоню — никого на работе нет». Я прочитал свое интервью. Оно уже до меня оказалось правленным, были вычеркнуты острые моменты, спорные факты. Я сказал: «В таком виде беседу нет смысла выпускать, кому она нужна?» — «Да ты понимаешь, время какое? Ты что? Народу важно знать твое мнение. Ты подписывай». — «Нет, — говорю, — даже не подумаю, и ничего выпускать не надо, мне это ни к чему». Попрощался. Сел в «Жигули» и опять по бульварам, от Покровки до дома, до Тверского, часа полтора.

Когда «Советский спорт» вновь легализовали, они напечатали мое интервью, правда, все равно с сокращениями и без моей визы. Наверное, в тот день во многих местах такой бардак творился, я рассказал же о том, чему сам был свидетелем.

У отца 19 августа 60-летие. Делать нечего, я уже заказал ужин в «Узбекистане». Позвонил близкому другу, полковнику Коле Домарацкому. Коля обещал взять комендантскую машину и еще пару машин с военными номерами, чтобы нас отвезли в ресторан, а потом обратно привезли домой. В зале ресторана, конечно, ни души. Остались пара официантов да директор — мой старый знакомый. Но родственники каким-то образом собрались, друзья подтянулись. Получилось, как пир по время чумы, но по-русски, так как плясали под гармошку. Валера Лавров, который долгое время в «Узбекистане» проработал музыкантом, пришел с гармошкой. Так наша семья встретила путч. Как полагается, с еще хорошим грузинским вином. Расплатился я долларами, так как днем решил: надо скидывать «зелень», пока не поздно. Отдал доллары, не знаю уж по какому курсу, и вздохнул свободно. Комендантский час уже назначили, и такой кавалькадой — впереди комендантская машина, за ней мы с гармошкой, Домарацкий с нами, сзади две машины с солдатиками — поехали домой. Кто посмелее, зашел, остался до утра у нас.

В те дни я ходил тренироваться в ЦСКА к своему первому тренеру Юрию Александровичу Чабарину. Там тоже происходили какие-то чудеса, у людей уже появилось оружие. Звонит Макаров: «Ну чего, пойдем в баню? Я баню заказал» — это 20 августа. Приезжаем в Северный порт, там какой-то «высокий начальник» построил себе шикарную баню. Он тоже рассказывает свою версию, как подплывали баржи с оружием под видом гражданских судов, какой-то то ли отравляющий, то ли усыпляющий газ разгружали. Не знаю, что уж тут была правда, а что вранье и слухи, но такая ситуация всегда рождает легенды.

Вечером прибегает друг: «Если надо оружие, то звони туда-то». Сидим, вечереет, у нас — гости, тут выстрелы начались, мы ж все-таки в самом центре. Говорю: «Ну, я пошел». Жена: «И я с тобой». Я ей: «Нет, ты со мной не пойдешь — с ребенком останешься». Теща тоже собралась, я ее спрашиваю: «Ты-то куда?» — «Я тоже пойду, может быть, пригожусь». Это уже черт знает что: баррикады, обстрел, и они со мной собрались. «А кто с ребенком?» А у нас была Ладина бабушка, Анна Ивановна, которой за 80, мама тещи. Она, говорят, и будет с ребенком. Еще Ирину, американку, мы оставили. «В случае чего, — я отдаю ей последнее распоряжение, — посольство недалеко, беги. Бери ребенка, а бабку не бери, с ней проблемы будут, она не гражданка США, а наша».

Не знаю, что могло случиться с нами, повернись все по-другому, но мы пошли к Белому дому, а тут как раз и началась кульминация всех событий. Идем мы по Калининскому проспекту к Кутузовскому, встретили Сашу Якушева. Я смотрю: люди бегут, кричат, что «Альфа» уже на подступах, сейчас будет стрелять. Кто-то уходит, кто-то, наоборот, приходит, кто-то рядом говорит: «Терять нам нечего, мы здесь и умрем». Большинство — безоружные. Жена рядом за руку ухватилась, теща сзади. В таком порядке мы всю ночь продержались. Какие-то люди меня узнали, автографы попросили, потом подходит мужичок и говорит: «Я твой тезка полный». — «Как полный?» — «Я Фетисов Вячеслав Александрович». Откуда-то с Урала человек. Показал документы, я расписался, по-моему, прямо на его паспорте. Мы дошли до Белого дома, до последнего кордона, там ребята стояли в оцеплении, пропускали дальше по какому-то паролю. Сообщили, что едет много бронемашин, попросили разойтись, мол, серьезные дела завариваются. Но все стоят, началась эйфория, уже никто из рядов не выходил. Народу много, кто-то предлагал выпить, кто-то — покушать. Кооператоры привозили кто что мог, кто соки, кто колбасу, в общем, закуска была. Сидели мы рядом с перевернутыми троллейбусами на поваленных столбах. У нас в Нью-Джерси есть снимки семейного пребывания на баррикадах. Потом пронесся слух, что Горбачев едет, народ расступился — образовался коридор, проехали два ЗИЛа с охраной. Какое-то расслабление пошло по рядам. Стало ясно, что это конец, коммунисты не победят. Информации никакой не поступало, но вроде вокруг все успокоилось, народ повеселел, и мы потихоньку пошли домой. Наступало утро 21 августа.

Остальные события известны, а мы в этот день улетали в Америку, но не потому, что спешили убежать из. Москвы, а просто у нас давно был заказан на этот день обратный билет. Как Ельцин стоял на танке, мы видели уже в Нью-Джерси по телевидению.

В Нью-Йорке за пять лет мы с Ладой познакомились со многими интересными людьми, с известными и даже знаменитыми. Нью-Йорк — особая точка мира, где можно встретить кого угодно. Конечно, одна из самых ярких фигур — Миша Барышников. Мы вместе праздновали старый Новый год. Постоянно кто-то приезжал, звонил. Наш телефонный номер не держался в секрете ни от кого, и каждому, кто звонил, мы старались уделить внимание и обязательно приглашали на хоккей, если я играл в это время в Нью-Джерси. В общем, как здесь говорят, социальная жизнь, то есть общение с людьми, была за все годы жизни в Нью-Джерси довольно-таки полная. Родилась дочь. Жизнь в Америке стала привычной. Мы забыли первые неудобства от непонимания чужих правил. Казалось, все наладилось, но вдруг в какой-то момент почва закачалась под ногами. Кстати, это тоже типично для Америки. Здесь расслабляться нельзя.

Первый трехгодичный контракт с «Нью-Джерси Дэвилс», который я подписал еще в Москве, заканчивался весной 1992 года. За неделю или две до окончания сезона команда тренировалась дома на «Бренден Берн арене». Только закончилась тренировка, ко мне бежит Дмитрий, тогда он еще работал в клубе, его уволили сразу после окончания сезона. Дмитрий заметно нервничает: «Слава, за тобой приехали маршалы (маршалы — это те, которые по решению суда арестовывают людей), не знаю, по какому поводу. Ты должен подчиниться и ехать туда, куда они тебя заберут». Но я вышел через другую дверь, приехал домой и сразу позвонил своему адвокату — Володе Злобинскому, он американец русского происхождения.