Овертайм - Вячеслав Фетисов

Я не думал уходить в другой клуб. Но я впервые встретился с требованиями, что нужно действовать по чужому плану, это уже был уровень взрослой команды, а я по-детски все еще считал, что игра — это прежде всего то, от чего я должен получать много удовольствия. Конечно, это чисто мальчишеское желание, но мне должны были дать шанс проявить себя там, где я ощущал себя сильнее. В общем, пришел момент, когда мне захотелось (знала бы об этом Мария Андреевна) покончить со спортом. Александру Николаевичу Виноградову пришлось долго со мной разговаривать, и Вениамин Михайлович Быстров — тогда директор школы ЦСКА — тоже потратил на меня не один час. Вот они-то меня и уговорили не прощаться с хоккеем. В конце концов все образовалось, я смог свою игру объединить с действиями команды.

Постепенно поездки и турниры, а я уже играл за молодежную сборную СССР, стали вытеснять школу, но в вечернюю я не перешел, закончил обычную. В какой-то момент и улица тоже стала соперничать с хоккеем: взрослеешь, начинаешь поглядывать на девочек, на компании, которые сидят допоздна с гитарами и сигаретами. Это твои друзья, и они тебя постоянно дразнят. Они развлекаются, а ты с мешком хоккейным, с клюшкой мотаешься туда-сюда. Но отец со мной был строг. Он сказал: выбирай, или ты занимаешься серьезно хоккеем, или заканчивай с ним, потому что в школе ты уже почти перестал учиться так, как надо, в спорте у тебя вроде что-то получается, а улица подождет. Я очень уважал мнение отца.

Кстати, то же самое чувство уважения я испытывал и к ЦСКА. Это одна из лучших хоккейных школ в мире. Ее традиции заложил великий Анатолий Владимирович Тарасов. Отдельная тема — как проводились общеклубные собрания, когда все мальчишки приходили на подведение итогов сезона. Тарасов, тренер основной команды ЦСКА, команды чемпионов, тренер непобедимой сборной, ни одного такого собрания не пропустил. Это и укрепляло дух клуба, потому что для нас Тарасов был божеством. Любое место, кроме первого, расценивалось им как катастрофа. В детской спортивной школе десять или двенадцать команд, а он обсуждает каждую, высмеивает команды, которые плохо играли на чемпионате Москвы или на юношеском чемпионате страны, хвалит тех, кто выступали хорошо. Мы ждали эти собрания с трепетом, выступления были долгими, но Тарасов сразу никуда не убегал, досиживал до конца. Такая была атмосфера в школе, куда я попал с самого детства, и она, я уверен, была правильной. Никогда не забуду плакат у входа в тренерскую, который гласил: «Ты записался в ЦСКА?»

Когда я начал играть в основном составе ЦСКА и получил право присутствовать на взрослых собраниях, которые проводил Анатолий Владимирович, я понял, что в армейском клубе не только школа, абсолютно все было подчинено многолетним традициям. Это не просто слова — ЦСКА действительно существовал как одна семья, в нем собрались лучшие тогда специалисты, и уже потому школа клуба создавала великих игроков. Вся система подготовки в школе ЦСКА была направлена на отбор лучших из лучших. Мы тренировались без каникул. Летом на три недели ездили в лагеря под Серпухов. Там, в лагере, у меня завязалась мальчишеская дружба с Ваней Авдеевым и Андреем Шуйдиным, сыном знаменитого клоуна Шуйдина, напарника Юрия Никулина. Михаил Иванович Шуйдин — уникальный человек, порядочный и добрый, обгоревший на фронте танкист. Нет ничего для мальчишки лучше, чем встретить в жизни такого человека.

Так летом образовалась наша «тройка». Мы дружили крепко, присутствовали на всех играх школы, уходили со стадиона, по-моему, только поспать, и сами старались как можно больше времени провести на льду. Какая бы команда ни тренировалась, мы клянчили у тренеров, чтобы они нам разрешили тоже покататься. В общем, мы в ЦСКА почти поселились, а пообедать бегали через дорогу в пельменную на Песчаной или в кафе «Сокол». Но если нас не могли найти в ЦСКА, значит, мы переместились в цирк на Цветном. Я парень с московской окраины, а тут рядом и Никулин и Шуйдин, разве можно даже сейчас объяснить, что такое свободно заходить в их гримерные, бродить за кулисами, кормить редких животных, хищников и гулять во дворе цирка с мартышками. Такое чудо сперва не укладывалось в сознании, а потом, как любое привычное чудо, стало повседневностью. Я уже не поражался, наблюдая за подготовкой к репризам, глядя, как, например, стрела пробивает насквозь клоуна. Эти «тайны» открывались мне в гримерной великих клоунов. Но когда я в школе рассказывал о том, как делаются номера в цирке, на меня смотрели так, будто меня допустили к государственным секретам.

Андрей Шуйдин параллельно учился в училище циркового и эстрадного искусства. Там наша «тройка» тоже часто болталась. Нередко, сидя у Андрея дома, я слышал, как Михаил Иванович говорил: «Андрей, ну что ты с шайбой носишься, я уже старый, пора менять меня на манеже». Я помню, как Никулин и Шуйдин вернулись из поездки по Америке и Михаил Иванович привез бейсбольную «ловушку», — это сейчас я знаю, для чего она, а тогда мы ее приспособили для ловли шайбы или теннисного мяча. Как же интересно Шуйдин рассказывал нам про гастроли! Какой же он был замечательный человек! И хотя он постоянно твердил: «Андрюшка, забирай номер», Андрей отбивался: «Нет, я хочу быть хоккеистом». Андрей любил хоккей и старался в нем достичь вершины, хотя мог уже в 18 лет иметь безбедную профессию. Но он пытался до последнего использовать все шансы, чтобы стать классным хоккеистом. Зная, чего это стоит, я испытываю к Андрею огромное уважение. Сейчас он пришел в цирк, старается закрепиться в цирковом бизнесе.

Андрей играл в первой лиге, в высшую так и не попал, понял, что надо менять профессию, пока не поздно. Я сейчас говорю о Шуйдине, и перед глазами — как мы втроем шли по аллее ЦСКА на каток посмотреть тренировки мастеров.

Иван Авдеев, третий наш товарищ, наверное, был самый талантливый из нас. Я уже говорил, что даже в детской команде его звали Иван Иванович. На переходе от молодежной команды к команде мастеров он потерялся. Не знаю почему, но часто талантливые ребята психологически не в состоянии перейти этот рубеж. Мы никогда не разговаривали с ним на эту тему. Могу только догадываться, что, возможно, не пошла сразу игра и он не смог справиться с этой ситуацией.

А самая моя большая в жизни благодарность — к Александру Павловичу Рагулину, который тренировал нашу молодежную команду. Рагулин — великий защитник и к тому же совершенно потрясающая личность. Его авторитет был для нас настолько огромен, что мы не смели даже думать проиграть. Однако все в команде он построил на полном доверии к ребятам, хотя возраст самый непростой, семнадцать-девятнадцать, но мы настолько уважали этого человека, что на каждой игре готовы были умереть, только бы его не подвести. Незабываемое время. Рагулин, возможно, не столько как тренер, сколько как Великая личность многое нам дал. В нем такая уверенность, он такой большой, такой честный. Мог с нами сесть в карты играть, один раз проиграл все деньги, что отложил на билеты на обратную дорогу. Наутро приходит ко мне: «Слушай, Филя, дай денег, билеты не на что покупать». Деньги у меня лежали под подушкой, я: «Конечно, Палыч, забери». Он обещает, что в Москве отдаст. «Палыч, это не важно, забирай деньги». Через неделю приносит сколько взял.