Овертайм - Вячеслав Фетисов

По-моему, мне отказал Станислав Петухов — в то время начальник динамовской школы: «Мальчик, приходи через пару лет, у нас не набирают таких маленьких». Я возразил, что слышал, будто и в таком возрасте берут. Петухов сказал: «Только в ЦСКА». — «А где ЦСКА?» — спросил я. «Садись на трамвай, тройку остановок проедешь, выходи. Попытай счастья, может, там тебе повезет».

Я сел на трамвай, доехал до ЦСКА. Комплекс мне показался громадным, долго по нему бродил, пока не нашел Дворец. Но меня в него не пустили, сказали: видишь, там какая-то группа тренируется на настиле, иди к ним. Около гимнастического зала лежал деревянный настил и на нем детская хоккейная школа занималась атлетизмом. Я постоял, посмотрел, как мальчишки, которые постарше меня, разминаются. Подождал, пока у них кончатся занятия, подошел к тренеру, поздоровался. Тренировал мальчишек, которые были на три года старше меня, Александр Николаевич Виноградов. Он сразу спросил, сколько мне лет. Я уже смекнул, если в «Динамо» сказали, что рано, накину здесь себе годок. Сказал, что мне девять, и в ответ услышал, что таких старых уже не берут в ЦСКА. Я чуть не заплакал, зачем соврал! Но Александр Николаевич меня успокоил, оказывается, чуть позже, осенью, будет дополнительный набор в младшую группу. «Приезжай, — говорит Виноградов, — может, ты попадешь в команду». Я, конечно, приехал, но не прошел отбор: очень много детей собралось, очередь стояла от билетных касс ЦСКА до Дворца, чтобы внутрь зайти, надеть коньки и прокатиться перед тренерами. Запускали нас большими группами, но я не произвел никакого впечатления.

И вот второй шанс! Может быть, если б я играл в нападении, Юрий Александрович меня бы не заметил. Может быть, ему нападающие были не нужны, а требовался именно защитник? Так, с трех попыток, я попал в организованный хоккей, и то благодаря «Золотой шайбе». Но меня все же разозлило, что я не прошел конкурс. С утра до вечера я катался на коньках во дворе, благо до льда надо было пройти сто метров от подъезда. Отец с мамой не запрещали, но, идя с работы, отец всегда спрашивал, сделал ли я уроки? Пообедал или нет? Если все нормально — катайся. Может, не совсем допоздна, но часов до десяти я катался каждый день. Это не прошло даром, потом в детской команде я хорошо стоял на коньках.

Я рос не очень уж послушным малым, но хорошо учился, потому что знал: учеба пригодится в дальнейшей жизни — отец постоянно втолковывал мне эту истину. Но я бы не сказал, что у меня был покладистый характер. В пионеры, во всяком случае, меня со всеми вместе не приняли, я нахулиганил в школе. Всех возили на Красную площадь, а меня уже приняли прямо в школьном зале. В комсомол в школе я тоже не вступил, наш комсорг Владик Третьяк записал меня в славные ряды передовой молодежи, когда я уже в основной команде ЦСКА играл. Владик тогда сказал: «У нас партийно-комсомольская организация, некомсомольцам нельзя в команде играть». Через неделю мне принесли комсомольский билет. Я не хочу строить из себя отверженного Системой, так сложилась моя жизнь. В карты мы резались, любил «трясучки» на деньги. Ведь вырос я в рабочем районе, хотя и старался не хамить взрослым. С самого раннего детства отец прививал мне уважительное отношение к старшим.

В новой трехкомнатной квартире я спал в общей комнате, ее в семье называли «зала», шестнадцать квадратных метров — необъятная площадь. Комнатка в восемь метров — там бабушка с дедом жили. Дед, правда, умер вскоре, года через три, как получили квартиру. Дальняя комната — спальня родителей. Зала — проходная, только через нее можно пройти и к бабушке, и к родителям. Телевизор отец купил, когда мы еще жили в бараке. КВН, с линзой. Потом что-то поновее поставили в зале. В то время на такие вещи, что рядом спит ребенок, не обращали внимания. Впрочем, Анастасия тоже спокойно спит при работающем телевизоре.

За нашим домом находился заболоченный пустырь, и там я умудрился утонуть в болоте. Хорошо, мужики вытащили, еще немного — и меня бы засосало. Кладбище рядом было, потом его снесли, но мы проводили там все время. Те места вскоре стали неузнаваемы — ни кладбища, ни пустыря, ни болота. Зато во дворе разбили настоящий парк. Там мы играли в бадминтон, в казаки-разбойники, в футбол. У нас, кстати, не только хоккейная, но и неплохая футбольная команда была. Мы выиграли первенство Москвы в дворовом турнире «Кожаный мяч» и поехали в Краснодар на всесоюзный финал «Кожаного мяча». Мне тогда стукнуло лет десять. Это была моя первая поездка на поезде в другой город. С нами отправился Борис Николаевич.

Все мои впечатления от Краснодара — сплошной праздник. Единственное, что его омрачило, — это команда Грузии, там ребята уже брились, на голову выше нас, из себя видные. Всем в подгруппе они позабивали по десять мячей, особо не церемонясь. По правилам нельзя было играть в турнире тем, кто занимается в детских спортивных школах или старше определенного возраста. Что для кавказских ребят какие-то правила! Они и выиграли турнир. Но и для нас, верных лозунгу Кубертена, главным была не победа, главное — участие. Пацанам с московской рабочей окраины попасть на всесоюзный турнир! В Краснодар!.. Жили мы в общежитии. Арбузов — море, и дешевые, мы ими просто объедались. Куда-то нас на экскурсии возили, но самое большое впечатление: мы все в поезде, мы — одна команда, тем более в таком сопливом возрасте.

Вот такой обычный двор с московской окраины, необычный только тем, что в нем соорудили «коробку».

Я и сейчас благодарен людям, которые ее сделали, которые следили за ней, которые невольно воспитывали нас. И вдруг все в один день разломали. Я приехал в свой старый двор, а на месте площадки — гаражи. Сейчас в Москве дворы — унылое зрелище, энтузиасты повымерли, катков почти не заливают. А без льда в детстве стать хорошим хоккеистом почти невозможно. Тем более что и сейчас в московских спортивных школах не так уж и много искусственного льда. Впрочем, и зимы в Москве не такие крепкие, как раньше, чтобы несколько месяцев можно было кататься на естественном льду.

Я забегу немного вперед. Когда я уже играл в юношеской команде ЦСКА, нас пригласили в Канаду. Долго боялись выпускать, сомневались, все же первый раз в истории хоккея юношеская команда из Европы приедет играть с юношами Канады. Шел 1974 год, мне еще не исполнилось шестнадцати. Но вот летим, и когда подлетаем к Монреалю, стюардесса рассказывает, что из себя представляет этот город, и называет фантастическую цифру: не то 200, не то 300, а может, даже 400 искусственных катков! В одном городе Монреале! В то время на весь Советский Союз их было, наверное, всего несколько десятков.

Те ушедшие в историю дворовые площадки давали постоянный приток в советский хоккей. Я не был от рождения хорошим конькобежцем и, возможно, не очень хорошо владел коньками. Но благодаря тому, что мог часами крутиться на льду, я стал вполне прилично кататься.