Совьетика - Ирина Маленко

Я узнала ее по конопушкам, кирпично-красному лицу и рыжим кудрям. А кроме того, она назвала мне пароль:

– Скажите, а на Кюрасао акулы бывают?

– У северного берега встречаются, но скоро мы их всех повыведем.

Не знаю, кто их там придумывал, эти пароли, но этот звучал не просто почти анекдотически, а еще и имел двойной смысл. Если бы нас слышал кореец (а корейцы -непревзойденные в мире специалисты по поиску скрытого смысла!), он сразу бы заподозрил, что здесь речь идет о чем-то еще. Американская база на Кюрасао располагалась именно недалеко от северного его побережья…

Сирше присела за мой столик, и мы заказали себе по салату из холодных макарон.

– Посмотрите, какая интересная статья в последнем «Космополитене» о модных в этом сезоне туфлях, – и я протянула ей журнал.

Этот злосчастный «Космополитен» напоминает мне колхозное сельпо, где все на одном прилавке – от селедки до тетрадок и конфет. Так и там – диапазончик от гороскопов до заразных венерических болезней и от ботинок до любви (точнее, до того, что подразумевается под этим словом у «свободных» одноклеточных.). Но в него у меня была вложена шифрованная сводка о полетах американских самолетов с Кюрасао за последний квартал. Остальное я должна была рассказать ей словами.

Мы еще минут двадцать болтали о «Космополитене» и о том, как находить у себя разные точки, причем Сирше проявила удивительную в этой сфере осведомленность. Наверно, бедняжка и вправду читает всю эту белиберду. Я с отвращением ковыряла вилкой у себя в тарелке, ожидая, когда она предложит нам пройтись погулять. Наконец Сирше исчерпала тему и действительно предложила пройтись – подышать свежим воздухом.

– Ну здравствуйте, товарищ Совьетика! – прошептала она мне, когда мы вышли из ресторана. Я и понятия не имела, что Хильда с Доналом запомнили тот наш разговор и всерьез решили дать мне такое боевое прозвище.

– Здравствуйте, Сирше! Письма какие-нибудь мне есть? – с замиранием сердца спросила я. Она покачала головой:

– Не успели передать в этот раз. Но Вы не расстраивайтесь, скоро Вы увидите своих. В начале марта Вам полагается отпуск. Поедете в Португалию, к старым знакомым. Там вам дадут инструкции, что и как. Адрес помните?

Адрес я помнила. Но расстроилась все равно… До марта оставалось еще два с лишним месяца. Я отдала Сирше написанные мною для мамы и для Ри Рана письма.

Иногда у меня было такое чувство, что еще немного – и я совсем растворюсь в Саскии и ее жизни и перестану быть сама собой. Наверно, для разведчика это хорошо. Но я не хотела становиться Саскией. Я хотела оставаться самой собой – тем более что я только сравнительно недавно наконец твердо осознала, кто же я. Хорошо, что Сирше произнесла это слово еще раз вслух – Совьетика. Даже просто услышать его придавало мне сил.

****

Мы с Ойшином практически не отмечали ни Рождество, ни Новый год – хотя дом был украшен елкой: на случай, если к нам кто зайдет. Под праздники я совсем забегалась по американским пиаровским делам: именно к ним было приурочено ныряние за мусором в местную бухту. Имевшее, к слову, благодаря нашим с Тырунеш стараниям такой успех, что об этом эпохальном событии сообщили даже американские телеканалы. Я говорю «даже» вовсе не из какого-то глупого благоговения перед американцами, как у Сонни, а потому, что у этих каналов гораздо больше зрителей, чем у маленького ТелеКюрасао.

Вздохнула немного я только ближе к сезону, когда на Кюрасао идет карнавал.

На свой день рождения – именно свой, а не Саскии Дюплесси! – я вдруг получила по почте открытку. Правда, когда я вскрыла конверт, оказалось, что она не с днем рождения и не с карнавалом даже, а просто из серии «Спасибо за то, что ты есть», но такое совпадение здорово меня напугало. Недоумевая, от кого бы это могло быть, я развернула ее и прочла:

«Вся жизнь миновала,а я не добрался до улочки Друга .

Конец карнавала , а где же лицо столь желанного Друга ?

Рай запахов, ибо все розы цветут , извещая о Друге,

Но сердце устало ждать Друга в цветущей весенней округе .

Да , Друга лицо -словно вечное утро для мыши летучей

Всегда так бывало : ослепшая мышь не увидела Друга».

– Ого! Это чьи же такие красивые стихи? -сказала я вслух, обращаясь к зеркалу.

– Имама Хомейни, – ответил Ойшин у меня за спиной. И вышел, прежде чем я успела опомниться.

– Что-о?

Я выбежала вслед за ним на веранду, чтобы потребовать объяснений. И увидела, как он пытается улизнуть от меня в гараж.

– Постой-ка, Чаки Армани ! Что все это значит? При чем здесь аятолла Хомейни? И зачем ты послал мне это?

Он ответил нехотя, отводя глаза в сторону.

– Просто очень красивые стихи. Они мне случайно попались. Когда мой старший брат готовил подборку для книги с революционными цитатами…Я там прочитал еще, что в Тегеране есть улица имени Бобби Сэндса… Я знаю, что у тебя сегодня день рождения. Ну вот, и мне захотелось сказать тебе что-нибудь приятное… потому что я был таким ослом в свое время, и…

Мне почудилось, что я брежу. Я даже потрясла головой, чтобы очнуться.

– А откуда ты знаешь, когда у меня день рождения? – спросила я с подозрением.

– Спросил у Дермота.

– Дермот? И он это помнит? И не спросил тебя, для чего тебе это нужно? – поразилась я. Я привыкла считать, что мужчины вообще плохо помнят годовщины любых событий. Многие даже не знают точно, сколько лет их маме – хотя и поздравляют ее с днем рождения ежегодно.

– Спросил, но я ему наплел чего-то… сейчас даже сам не помню. Что, он мне наврал?

– Нет, не наврал…- я все еще приходила в себя от услышанного.- А ослепшая мышь- это кто, ты?

И тут же пожалела, что это сказала. Ведь я хотела-таки узнать, что все это значит. А от моей реплики Ойшин захлопнулся- как створки раковины у моллюска, чувствующего опасность.

– Ну, в общем, извини, если я это не к месту… – пробормотал он и убежал.

– Иди чай пить с тортом… я вообще-то не отмечаю этот день уже давно, но уж раз ты о нем знаешь… – сказала я ему, когда он вернулся – часов через шесть.

– Давай!- обрадовался он. У Ойшина была маленькая слабость- к сладкому.

И больше мы о стихотворении Хомейни не говорили.

… Через некоторое время я заметила, что каждую ночь, возвращаясь из своей мастерской, Ойшин подходит к моей двери и подолгу смотрит на меня с порога, думая, что я сплю. Лицо у него было при этом задумчивым и почти мечтательным. Что я могла на это сказать? То, что странный он человек. Или это весна на него так влияет? Но ведь здесь круглый год – лето!

****

Прошло полгода с нашего приезда на Кюрасао, и наконец-то настал тот день, когда мне можно было поехать в отпуск и увидеться с ребятами и с мамой. Мне не сказали, где – втайне я надеялась, что это будет в Корее и мечтала о том, как увижу и Ри Рана : чем дальше, тем больше мне не хватало его. Но когда я прилетела в Лиссабон, а оттуда доехала в другой европейский город, там мне сказали, что наша встреча состоится… на Мальдивах: российским гражданам не нужна виза для поезки туда, и кому-то показалось, что так будет проще для мамы и приятнее для нас всех. Увидев мое кислое лицо, сообщивший мне эту новость очень удивился:

– А мы-то хотели сделать тебе приятное!

Но мне не нужны были Мальдивы. Дайте мне мой прекрасный Пхеньян!

…В самолете было невыносимо холодно. И некуда девать ноги. Я пыталась то поджать их под себя, то вытянуть, но ничего не получалось. Как не получалось и согреться, даже под шерстяным пледом. И заснуть поэтому было невозможно.

Я постаралась заняться чем-нибудь, чтобы не думать о том, где именно мы летим. Попробовала читать модную российскую книгу о «ночном дозоре». На английском – чтобы не бросаться в глаза. Книга читалась легко и затягивала, но – как затягивает жевание жевательной резинки, ибо все приключения в ней были пустые, как пустыми были и ее положительные герои, у которых, как у настоящих современных «цивилизованных» людей, не было никаких идеалов. Ни хороших, ни плохих, просто никаких. Они, наверно, были отдаленными родственниками знаменитого щедринского «премудрого пескаря»: главное – не вмешиваться и не высовываться. А то хуже будет. Причем – обязательно всему человечеству. Примитивненькое кредо героев ХХI столетия: не делать добра, а то в мире только будет больше зла…

Подобно современным политикам, герои эти громогласно заявляли, что главное для них – это забота о людях, хотя если вникнуть в то, чем они занимались на практике, становилось очевидно, что волновала их только своя собственная жизнь. Жизнь своих собственных жен, мужей, любовниц, детей и внуков. И именно из-за этого и занимались они исключительно разборками друг с другом, по-прежнему искренне веря, что живут на благо человечества. Подлинное вдохновение осеняет их только когда дело доходило до описаний вкусов различного пива (Основоположником и корифеем подобной литературы у нас был Михаил Жванецкий: помните? «Достал из холодильника помидоры, лук, салат, яйца, колбасу, сметану. Снял с гвоздя толстую доску. Вымыл все чисто и начал готовить себе завтрак. Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу. Нарезал перцу красного мясистого, нашинковал луку репчатого, нашинковал салату, нашинковал капусту, нашинковал моркови, нарезал огурчиков мелко, сложил все в вазу поверх помидор. Густо посолил. Залил все это постным маслом. Окропил уксусом. Чуть добавил майонезу и начал перемешивать деревянной ложкой. И еще. Снизу поддевал и вверх. Поливал соком образовавшимся и – еще снизу и вверх…»). Вот в чем, собственно, и весь смысл их жизни.