Совьетика - Ирина Маленко

Это она верно подметила. Я вспомнила, с каким восторгом реагировал Сонни на день открытых дверей на базе ВВС у нас под городом, когда ему удалось посидеть в «настоящем русском военном вертолете». Он потом затер свою фотографию в этом вертолете чуть не до дыр, показывая ее всем знакомым без разбора…

– После этого, мы считаем, инциденты с местными детьми должны будут прекратиться.

– Ну, а уж вовремя оповестить СМИ, подготовить пресс-релизы, подобрать спонсоров и все такое – поручите это нам! – добавила я…

Когда мы закончили излагать свой план майору О'Лири, он просиял – как сказал бы Василий Шукшин, «точно голый зад в лунную ночь» .

– Дамы, это гениально! Мы и сами подумывали над чем-нибудь подобным, но у нас не было точных данных, что именно является приоритетным направлением в местных головах. Мы сейчас же займемся детальными разработками вашего плана…

В этот момент в дверь постучали, и вошел голландский полковник Ветерхолт. Я не без удивления заметила, что на американской базе он чувствует и ведет себя как дома.

– А, Геррит! – приветствовал его майор О'Лири,- Ты слышал, какой замечательный план предлагают наши дамы? Да, кстати, это миссис Саския Дюплесси, познакомься…

– Мы уже знакомы, – сказал ему полковник, протягивая мне руку,- Увидев такую женщину один раз, уже больше ее не забудешь.

«Вот это уже плохо», -подумала я – «Что не забудешь. Лучше бы увидел – и забыл. Именно поэтому у нас все работники КГБ обычно такой невзрачной внешности. Чтоб не запоминались». Но я сделала вид, что не расслышала его неуклюжего комплимента.

– Как Ваши дела, полковник? Вы очень энергично сегодня выглядите.

– Как же мне не выглядеть энергично, когда вы, наконец, почтили нас своим визитом?

Вообще-то это мы не его почтили, а американцев. Но раз он так настаивает, я не буду спорить…

– Пойдемте, я покажу Вам базу – с твоего позволения, Джозеф! Вы ведь здесь в первый раз? Познакомитесь со здешними ребятами…

При этих словах мне почему-то вспомнился голландец Виллем, так хотевший познакомить меня когда-то с младшим Пейсли.

База действительно по размерам была небольшая и показалась мне ужасно знакомой- это потому, что я уже видела ее в видеороликах, размещенных на сайте Youtube.

Когда меня знакомили со «здешними ребятами» – за обеденным столом, потому что наступило время обеденного перерыва, – я внутренне мысленно поеживалась. Киран говорил мне когда-то, что когда ты так поеживаешься, это значит, что кто-то наступил в это время на твою будущую могилу: у ирландцев свои суеверия и предрассудки. На кладбище, на котором сейчас похоронен Киран, часто что-нибудь устраивали республиканские диссиденты: прятали свои бомбы и тому подобное. И когда Киран был еще жив, я часто посмеивалась, если он поеживался: «Что, опять диссиденты по могилам прыгают?» А теперь он умер, теперь о таких вещах шутить не хочется… А интересно, где будет моя будущая могила? В какой стране? И я вдруг ощутила сильное желание умереть и быть похороненной именно в советской земле.(Без нее и жизнь-то моя, по большому счету, оказалась лишенной смысла.) Умереть в такой момент, когда вокруг все хорошо и спокойно. Когда можно умирать с чистым сердцем и с легкой душой, потому что не страшно за то, что будет после тебя с твоими близкими….И со всем твоим народом и страной.

Я тряхнула головой, пытаясь отогнать от себя похоронные мысли. Если так, если это действительно мое желание, то мне предстоит еще очень долгая жизнь!- сказала я себе. Я просто не имею права умирать, пока снова не будет на моей земле Советского Союза! И эта мысль -какой бы фантастической она сейчас ни казалась – здорово взбодрила меня.

«Ребята» были всякими. Кто-то- типичным американским воякой, заносчивым, недалеким и наглым, словно с карикатуры, а кто-то – обыкновенным мальчишкой, почти школьником, без гонора и выкрутасов, и этих попавших во щи (или в ощип? Этого я так никогда в родном языке и не выяснила), мне становилось жалко.

Особенно когда один из них – по имени, кажется, Арон – передал мне тарелку с гамбургером. У него было такое открытое лицо, и смотрел он на меня почему-то доверчиво, почти как ребенок на маму, – что мне просто захотелось спросить его, как его угораздило вляпаться во всю эту дрянь. Но, естественно, я не стала этого делать.

Да и что бы он мне рассказал? Наверно, жалобную историю о том, как у него в городе нет работы или о том, как ему нужны деньги на поступление в университет. Сейчас модно стало жалеть таких на основе «общечеловеческих ценностей» и даже оправдывать. Новые вьетнамские фильмы – и те провозглашают, что, оказывается, в войне во Вьетнаме «никто не победил» (ага, может, еще и во Второй мировой тоже?!), и что «американцы-тоже люди».

Конечно, люди. Но не в том дело. Фашистские солдаты ведь тоже были людьми, и среди них тоже были такие вот жалкие пацаны, от взгляда на которых хотелось, наверное, погладить их по голове, как младенцев, и сказать, что ничего, ребята, все будет хорошо. Тем более, что они – в отличие от сегодняшних американцев!- шли в армию не добровольно.

Но дело не в этом, а в словах Льва Толстого – о том, что для того, чтобы на Земле не было зла, каждый из нас должен прежде всего во зле сам не участвовать. Некоторые вещи нельзя оправдать ничем – никаким желанием поступить в университет. Такой человек сделал свой выбор – и не на основе «общечеловеческих ценностей», а думая только об одном себе. И соответственно утратил право на то, чтобы и с ним считались другие люди…

Вот о чем я думала, когда мы с Тырунеш возвращались к себе в офис.

– Саския, ты спишь, что ли?- окликнула она меня вдруг.

– Ой, извини, я задумалась…

– Завтра вечером у нас будет собрание. У нас – у боливарийского кружка. Алана пока с собой не бери, приходи одна. Его приведешь в следующий раз. Надень какое-нибудь платье покрасивее: кружок у нас собирается под вывеской школы латиноамериканских танцев…

… Назавтра, в назначенный час, Ойшин как обычно отправился чинить свою мебель, а я постучала в дверь небольшого домика в Домингиту. Тырунеш сказала, что будет меня уже ждать внутри.

Дверь отворилась – и я невольно отпрянула: на пороге стояла немного постаревшая, но хорошо узнаваемая Кармела. Колумбийская бывшая домработница Сонниной бабушки, которой удалось когда-то прибрать к рукам его красивого,но такого занудливого дядю Томаса….

– Сеньора! – воскликнула она с удивлением.

Моей первой реакцией было замешательство. Бежать куда-то было глупо, глупо было и отпираться, что это не я (получилось бы как в «Трембите»: «А может, это не он, Богдан, помер, а я, Василий, царство мне небесное?») – раз она узнала меня вот так, сразу, не задавая даже вопросов, не говоря, что я похожа на кого-то из ее знакомых. Но и признаться в том, что я – это я означало по меньшей мере поставить нашу миссию под сомнение, а по большей мере… Мне не хотелось даже думать, что могло это означать по большей мере!

И вот так мы с Кармелой стояли, смотрели друг на друга, улыбались (она ведь не сделала мне ничего плохого, она не виновата в том, что узнала меня) и не знали, что делать дальше. И я понятия не имею, чем бы все это кончилось, если бы не Тырунеш.

Как она и обещала, она уже ждала меня внутри. Услышав восклицание Кармелы и наступившеее после этого длительное молчание, она вышла мне навстречу. И с полувзгляда поняла, в чем дело…

… Через полчаса мы с Кармелой уже сидели в небольшом, уютном зале, который она снимала для своей школы латиноамериканских танцев, и разговаривали. Это было удивительное чувство – разговаривать с ней, если вспомнить, что в прошлый раз, 16 лет назад, мы объяснялись только отдельными словами и жестами! За прошедшее с тех пор время Кармела, вышедшая замуж за занудливого дядю Томаса, выучила не только папиаменто, но и в достаточной степени голландский. А я научилась неплохо понимать по-испански. И сейчас мы разговаривали с ней, употребляя все эти 3 языка одновременно – перемешивая испанские, голландские и папиаментские слова, в зависимости от того, слово на каком языке вспомнится быстрее

Я узнала о ней то, чего не знает и по сей день даже дядя Томас. Оказывается, все эти годы – даже еще будучи домработницей бабушки Май, – Кармела была представителем Революционных Вооруженных Сил Колумбии на Кюрасао…

Собственно говоря, она приехала сюда уже достаточно зрелым человеком. Я вспомнила, как заметила тогда первую седину в ее волосах – во время ее такого чувственного медленного танца с дядей Томасом в «Форте Нассау» с его дорогими коктейлями. Но никто не задавал Кармеле вопросов о том, кем она была в молодости. На нее вообще не обращали внимания (кроме дяди Томаса, но его внимание было совсем иного характера) – как не обращают его на прислугу. А Кармела всю свою юность провела в джунглях, в рядах партизан…

– Тогда, 16 лет назад, еще не было такой острой нужды в моем здесь пребывании, как сейчас, – рассказывала она мне спокойным, будничным тоном – как будто бы мы вели речь о приключениях героев какой-нибудь теленовелы, а не о самой что ни на есть реальности.