Александрия - Дмитрий Барчук

Смотрите, Ланский копает под вас. Он сам замыслил стать во главе государства. Он слишком контролирует нефтяной рынок. У него слишком много денег. Он хочет рулить Государственной думой. Он становится неуправляемым. Того и гляди, продаст свою компанию американцам, и Россия потеряет контроль над своими природными ресурсами. Его надо остановить. Любой ценой.

Ежегодная встреча президента в Российском союзе промышленников и предпринимателей с деловой элитой страны.

Мое выступление посвящено строительству нового нефтепровода в Китай. Я отстаиваю именно этот вариант прокладки трубы. Ибо он дешевле. Моя компания в состоянии сама в короткие сроки за счет собственных средств построить его. Только согласуйте проект, только разрешите.

Я детально и аргументированно на графиках и цифрах доказываю обоснованность нашего проекта.

Моим оппонентом выступает вице-премьер.

– При всей экономической привлекательности проекта господина Ланского правительство не может согласиться с ним. Да, построить нефтепровод в Китай значительно дешевле, чем до Находки, но в этом случае мы будем иметь дело с одним монопольным покупателем, который в случае чего в любой момент может начать диктовать нам свои условия. Мы живем в сложном, быстро изменяющемся мире. Китай развивается чрезвычайно интенсивно, российская нефть будет только способствовать укреплению его могущества. Поэтому правительство рекомендует проложить нефтепровод за счет средств стабилизационного фонда в порт Находку, чтобы затем из него экспортировать нефть и в Китай, и в Японию, и в Южную Корею, и в другие страны Юго-Восточной Азии.

– Но это же в два с половиной раза дороже! – не выдержал я.

Президент сурово посмотрел на меня и громко, на весь зал, сказал:

– Ведите себя прилично, Михаил Аркадьевич. Мы вас внимательно слушали. Создается впечатление, что вы неспроста так рьяно отстаиваете китайский проект.

Все олигархи и министры дружно посмотрели в мою сторону. Кто-то с сочувствием, кто-то со злорадством.

Я сел как оплеванный на свое место. Теперь я еще стал и китайским шпионом.

Через два дня меня арестовал вооруженный спецназ ФСБ в аэропорту Новосибирска и как государственного преступника под конвоем доставил в Москву, в «Матросскую Тишину».

– Самая страшная тюрьма – не эта. И даже не сталинский лагерь где-нибудь за Полярным кругом, в вечной мерзлоте. Из неволи, определенной другими людьми, все-таки есть надежда когда-то выбраться. Для человека страшнее тюрьма душевная, внутренняя, из которой уже нет выхода. Самый страшный судья – это ты сам или та часть Бога, которая находится внутри твоего сердца. От этого суда уже никуда не скроешься.

Самовластительный злодей!Тебя, твой трон я ненавижу,Твою погибель, смерть детейС жестокой радостию вижу.Читают на твоем челеПечать проклятия народы,Ты ужас мира, стыд природы,Упрек ты Богу на земле…

Александр Павлович прочитал отрывок из рукописной оды и спросил графа Аракчеева, в гостях у которого в новгородском имении Грузино пребывал уже третий день:

– Скажите, Алексей Андреевич, неужели молодому поколению я представляюсь таким тираном, что они столь яростно и люто ненавидят меня?

– Ваше Величество, не принимайте близко к сердцу неуклюжий мальчишеский пасквиль. Этот жалкий рифмоплет Пушкин и на меня тоже написал эпиграмму. Ее все мои враги тут же заучили наизусть. Подождите, дай Бог памяти, сейчас вспомню… А, вот…

Всей России притеснитель,Губернаторов мучительИ совета он учитель,А царю он – друг и брат.Полон злобы, полон мести,Без ума, без чувств, без чести…

Аракчеев подошел к чайному столику, посмотрел на него и укоризненно покачал головой:

– Зря вы не едите, это совсем плохо. Чай совсем остыл и ваши любимые поджаренные гренки тоже. Не надо так убиваться, Ваше Величество, слезами горю не поможешь. Бог дал, Бог взял. Все в руках Божьих. Лучше помолитесь за упокой ее невинной девичьей души.

– Я и так часами молюсь за нее, мой друг. Но за что небеса так суровы ко мне? Я легче пережил гибель законных малолетних детей. Хотя каких законных? Тебе ли не знать всей моей семейной драмы! Отцом Марии был Адам Чарторыйский, Лизы – Алексей Охотников. Да ладно об этом. Но смерть Софьи в самый канун ее свадьбы с князем Шуваловым меня потрясла до глубины сердца. Это же моя кровинушка, Алексей. Моя родная доченька! Умница! Красавица! И ее Господь отнял у меня. Вот она, кара Господня за мой юношеский грех! Я взошел на трон, переступив через труп собственного отца. Я должен страдать! Я готов претерпеть любое наказание. Но при чем здесь Софи? Нет мне прощения на этой земле. Прости меня, Господи, за все мои прегрешения! Прости меня, моя дорогая, моя маленькая Софи!

Последние слова государь произносил уже стоя на коленях перед иконой Спасителя. Хозяин намерился уйти, чтобы оставить своего высокопоставленного гостя наедине с его горем, но царь вовремя его остановил, встал с колен, вытер слезы и спросил:

– А где сейчас этот Пушкин?

Благо на память глава Собственной канцелярии его Величества не жаловался.

– Его еще четыре года назад отправили в ссылку на юг, чтобы он вдали от столицы задумался, о чем можно писать, а о чем нет. Служит по линии министерства иностранных дел, кажется, в Кишиневе.

– Распорядитесь, чтобы Пушкина уволили со службы. Мне не нужны такие помощники, – твердо и громко высказал царь свою волю, а про себя добавил. – Обо мне он может сочинять любые нелепицы, но радоваться погибели моих детей – это уже слишком.

Только через двое суток государь, сильно исхудавший, с темными кругами под глазами, вышел из гостевой комнаты к обеду.

Настасья, так звали любовницу графа, заправлявшую всеми делами в имении, на всякий случай поставила прибор и для дорогого гостя и не ошиблась.

Обедали втроем. Царь, хозяин и его гражданская жена. Несчастливого в браке Алексея Андреевича с домоправительницей, полной и рябой, но очень чувственной женщиной, связывали долгие годы нежной дружбы и совместной жизни, как Александра Павловича с княгиней Нарышкиной, матерью покойной Софи. Поэтому ни о каком стеснении присутствием дамы не могло идти и речи, мужчины говорили прямо и открыто, словно были одни в рабочем кабинете.

Находясь еще под впечатлением недавнего разговора о Пушкине, царь первым спросил своего негласного премьер-министра о тайных обществах:

– Что, заговорщики по-прежнему готовят переворот?

– Да, Ваше Величество, червь французского вольнодумства подтачивает устои православного государства. Мои осведомители доносят, что тайных обществ по меньшей мере два: Южное и Северное. Южане настроены наиболее радикально. Они – сторонники вооруженного революционного переворота и установления революционной диктатуры. Руководит ими полковник Павел Пестель.

– Герой войны 1812 года?

– Так точно, Ваше Величество. Во главе Северного общества стоит капитан гвардии Никита Муравьев. Планы северян более умеренные. Они не хотят окончательно свергать самодержавие, но намерены сделать из императора верховного чиновника, который бы получал из казны большое жалованье. А всем в стране, по их мнению, должно заправлять Учредительное собрание.

– Господи, какие же они наивные! – в сердцах воскликнул царь. – Да нельзя народ освободить больше, чем он сам себя чувствует свободным изнутри!

– Истину глаголят ваши уста, государь! – вставила свое веское слово домоправительница. – Крепостные, они ж, как дети малые, сами не знают, в чем их счастье. Третьего дня посватался к моей дворовой девке Агафье купец второй гильдии. Человек уже не молодой, но весьма состоятельный. Хороший выкуп за нее давал. А она, дура, ни в какую! Мол, люблю Ваську-конюха, и никакое мне богатство не нужно.

– Ну это вы уж чересчур. Сердцу ведь не прикажешь, – вскользь заметил Александр Павлович.

Настасья еще хотела сказать нечто, на ее взгляд, важное, но граф перебил ее.

– Прикажете арестовать заговорщиков, Ваше Величество? – вернул он разговор в русло большой политики.

– Ни в коем случае, Алексей Андреевич! – воспротивился царь. – Разве мы с вами в их возрасте не жаждали перемен? Это же возрастное. Оно пройдет. Правильно говорят англичане: кто в двадцать лет не был романтиком – у того нет сердца, а кто в сорок не стал консерватором – у того нет ума. Глядишь, сами образумятся. Только следите за ними и не давайте им натворить глупостей. Если же мы их сейчас всех арестуем, то придется, чтоб другим неповадно было, их примерно наказать. А вот этого я как раз и не хочу. Ибо не мне подобает карать! Лучше расскажите, как продвигается административная реформа. Как там дела у Балашова с его округом?