План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945 - Алан Кларк

Жуков и Шапошников ожидали, что немцы предпримут еще одну попытку, и они также правильно догадались о том, что немцы используют ортодоксальный план а-ля Канны, когда танки сосредоточиваются на флангах. Они разместили на флангах сильнейшие войска. 1-ю ударную армию – у Загорска к северу от Москвы; 10-ю армию и очень сильный 1-й гвардейский кавалерийский корпус – на юге, у Рязани и Каширы. 26-я армия была оставлена у Егорьевска, к востоку от столицы, а 24-я и 60-я армии «резервного фронта» – у Орехово-Зуева. Но основная масса этих сил и все сибирские части, влитые в них, удерживались от боевых действий. Они не должны были перенапрягаться, блокируя германские бронетанковые войска, а должны были дать Готу и Гёпнеру на севере и Гудериану на юге развернуться и зайти флангом к Москве, разбиваясь о русские стрелковые части, занявшие внутреннее кольцо оборонительных сооружений. Это была тонкая и опасная операция.

15-го и 16 ноября группа армий Бока двинулась в свой последний бросок в направлении на русскую столицу. Земля побелела, прикрытая снегом, и была тверда, как камень. Солнце, еле заметное даже в полдень, виднелось в небе «ни голубом, ни сером, но каком-то странном, кристаллически светящемся, лишенном всякого тепла или поэзии». Воздух застыл, метелей не ожидалось вплоть до декабря, и звуки стрельбы, оранжевые вспышки 75-мм орудий воспринимались с поразительной отчетливостью. Движение по твердому грунту в течение нескольких дней приводило к мысли о том, что танковые войска вновь обрели прежнюю свободу действий. На северном фланге, в особенности где промерзли лесные дороги, высокая плотность сосредоточения танков, которая так мешала немцам в октябре, начала давать результаты. 23 ноября Гот вошел в Клин. 7-я, 15-я и 11-я танковые дивизии двинулись друг за другом в прорыв, как гигантская бронированная «фомка», которая вскоре угрожала взломать всю русскую позицию на северо-западе. Спустя два дня Рокоссовский был вынужден оставить Истру, а 28 ноября танки 7-й дивизии, вздымая облака снежной пыли, достигли канала Москва – Волга. Эта дивизия подчинялась Рейнгардту и состояла из тех же солдат, которые взломали оборону Ленинграда в сентябре и видели, как сверкает солнце на шпилях города. На этот раз колебаться было нельзя.

После двадцати четырех часов непрерывного хода под непрекращающимися атаками русской авиации 7-я танковая дивизия застигла врасплох саперный отряд у Дмитрова и перешла мост, прежде чем он был уничтожен. К вечеру 400 человек закрепились на восточном берегу вместе с 30 танками и двумя батареями 37-мм противотанковых пушек. Они не знали, что вошли в район расположения сибирских дивизий.

Тем временем Гудериан на юге пробивался к переправам через Оку. Трехнедельная передышка, которую обеспечили для гарнизона Тулы успехи Катукова, прошла не даром, и советская пехота 50-й армии, усиленная четырьмя тысячами людей в рабочих батальонах, превратила город в крепость, для овладения которой потребовалось бы не менее армейского корпуса. Танки Гудериана не имели ни времени, ни достаточной огневой мощи, чтобы отважиться на такую задачу. Вместо этого Гудериан повернул их на восток, затем на север, описав петлю вокруг Тулы в попытке достичь железной дороги на Серпухов и совершив обход по дуге в 120 градусов. Для защиты своего фланга он направил 4-ю танковую дивизию на Венев и, оставляя по дороге свои пехотные дивизии, образовал защитное прикрытие вдоль верховий Дона.

Для германских армейских пехотных дивизий условия были близки к невыносимым. У многих солдат не было более теплой одежды, чем хлопчатобумажные брюки. Их натягивали прямо на форму, причем особенно ценились большие размеры, потому что в них набивали бумагу для утепления. «Лучше всего подходили газеты, но их почти не было. Правда, были листовки. Я помню, как целую неделю пытался греться прокламациями о том, что «сдача в плен – это единственный здравый и разумный путь, ибо исход уже решен», – вспоминал один очевидец. Несомненно, русские наслаждались этой иронией, когда брали в плен страдавших от холода людей. Влияние холода усиливалось из-за полного отсутствия убежища; промерзлую землю невозможно было копать, большинство зданий было уничтожено в боях или взорвано отступавшими русскими. Военный врач из 276-й дивизии сравнивает солдат этих двух армий:

«Русский… чувствует себя в лесу как дома. Дайте ему топор и нож, и через несколько часов он смастерит что угодно – сани, носилки, шалаш… сделает печку из пары старых канистр. Наши солдаты стоят с несчастным видом и жгут драгоценный бензин, чтобы согреться. Ночью они набиваются в те немногие деревянные дома, которые еще уцелели. Несколько раз мы обнаруживали наших часовых заснувшими… на самом деле они замерзли до смерти. Ночами вражеская артиллерия бомбила деревни, принося большие потери, но солдаты не решались рассеяться из страха попасть в руки мародерствующих конников».

112-я дивизия, одна из пехотных частей, охранявшая правый фланг наступления 4-й танковой армии на Венев, понесла к 17 ноября в каждом из своих полков до 50 процентов потерь в связи с обморожениями. 18 ноября ее атаковала сибирская дивизия из русской 10-й армии и танковая бригада, только что прибывшая с Дальнего Востока с полным комплектом танков Т-34. Немцы обнаружили, что их автоматическое оружие настолько замерзло, что стреляло только одиночными выстрелами; 37-мм противотанковые снаряды – непригодные для стрельбы по Т-34 – приходилось очищать ото льда, прежде чем они входили в казенную часть, настолько замерзала упаковочная смазка. Этих дрожавших от холода и практически беззащитных солдат вид сибиряков в белых полушубках, с ручными пулеметами и гранатами, несшихся со скоростью 30 миль в час на внушавших ужас «тридцатьчетверках», приводил в ужас, и дивизия морально разлагалась. «Паника, – как мрачно отмечали сообщение по армии, – охватила войска. Это было первым случаем подобного рода в русской кампании, и это предупреждало о том, что боеспособность нашей пехоты исчерпана и что больше нельзя ожидать, что она сможет выполнять трудные задачи».

Очевидно, русская Ставка была полна решимости ограничить наступление Гудериана, даже ценой траты некоторой части своих драгоценных резервов свежих войск. Ибо в течение недели после разгрома 112-й дивизии разведка Гудериана выявила еще три части с Дальнего Востока – 108-ю танковую бригаду, 31-ю кавалерийскую и 299-ю стрелковую дивизии. В каждом случае русские вступали в короткие бои и тут же отходили, скрываясь в замерзших равнинах к югу от Оки. Однако их вмешательства было достаточно для того, чтобы парализовать мобильность 2-й танковой армии. В письме Гудериана в Германию к жене чувствуется его разочарование и раздражение:

«Ледяной холод, отсутствие крыши над головой, нехватка одежды, тяжелые потери людей и техники, отвратительное снабжение горючим – все это превращает обязанности командира в тяжкое бремя, и чем дольше это продолжается, тем более на меня давит огромная ответственность, которую я должен нести».

И еще:

«Мы еще только шаг за шагом приближаемся к нашей конечной цели в этом ледяном холоде, где все наши войска страдают от ужасного снабжения. Трудности нашего снабжения по железной дороге все возрастают. Это главная причина всех наших нехваток, так как без горючего наш транспорт не может двигаться. Если бы не это, мы были бы теперь гораздо ближе к цели».

Но к 28 ноября Гудериан был вынужден признать, что на подобное развитие событий оказывают влияние и другие факторы, кроме нехватки горючего.

Только тот, кто видел бесконечный простор русских земель, покрытых снегом, и чувствовал ледяной ветер, дувший над ними, кто ехал по этой земле часами, чтобы найти наконец утлое укрытие, только такой человек может справедливо судить о происходившем.

24 ноября Гудериан приехал в штаб-квартиру Бока, чтобы объяснить задержки в развертывании наступления своей группы. В Орше командир-танкист произнес долгую и резкую речь на тему условий, в которых вынуждены сражаться его люди, и закончил утверждением, что «…полученные мной приказы пришлось изменить, потому что я не видел способов выполнить их». Бок, который был болен, ответил, что он «информировал ОКХ устно о содержании предшествующих докладов Гудериана и что ОКХ полностью осведомлено об истинном характере условий на фронте». Гудериан упорствовал в своем «требовании» изменить приказ, и тогда Бок согласился позвонить Браухичу (тоже больному; у него случился серьезный сердечный приступ 10 ноября). Бок вручил сопротивлявшемуся танкисту вторую телефонную трубку, чтобы тот мог слышать разговор.

Утомление и плохое самочувствие умерили амбиции Бока, но, по-видимому, не повлияли на осмотрительность Браухича. В ответ на настоятельную просьбу Бока отменить наступление и перейти к обороне на надлежащих зимних позициях Браухич дал понять, что «просто не имеет права принимать решение». Единственное, на что согласился Браухич, было временно отложить более крупные цели наступления 2-й танковой армии и что Гудериан может ограничиться достижением рубежа Зарайск – Михайлов и блокированием Рязано-Уральской железной дороги.