Пленная Воля - Сергей Рафалович

Александр КУРСИНСКИЙ. «Золотое руно». 1906, № 1.

Н. Поярков. С. Рафалович. Светлые песни

С. Рафалович заслуживает внимания, и поэтому я спешу указать ряд досадных недочетов, встречающихся в его новой книге стихов. Многие стихотворения первого отдела носят автобиографический характер и неприятно напоминают дневники юношей, когда молодой дух часто находит всем знакомые и давно открытые Америки.

В этом отделе, кроме того, замечается налет рассудочности, нет тех светлых красок, которые сделали бы даже чужой дневник близким и дорогим. Вообще Рафалович большой резонер, что вызывает скуку. В нем нет той страстности и гнева, того огня, которые бывают у поэтов Божиею милостью. Автору «Светлых песен» следует относиться гораздо внимательнее к своим стихотворениям, оставляя многие из них в портфеле. Очень хороши — «Рабыня», «Свобода».

Иногда попадаются хорошие образы и удачные строфы.

Николай ПОЯРКОВ. «Поэты наших дней». М., 1907.

А. Блок. Письмо к С. Рафаловичу от 13.01.1906 г

«Многоуважаемый Сергей Львович.

Большое спасибо за Ваш сборник <«Светлые песни». СПб., 1905. — В. К.>, который «получил на днях, и за надпись, сделанную Вами на нем. Только сейчас узнал Ваш адрес, потому не ответил сразу. Пока еще не успел прочесть всего, а только просматривал немного; при перелистываньи внимание остановилось на стихотворении “На могиле” — нежном, тихом и простом. Кажется, в Вашей поэзии мне будет ближе всего нота печальной тишины.

Истинно уважающий Вас Александр Блок 13 января 1906»

Александр БЛОК.

Новые материалы и исследования. ЛН, т. 92, кн. 4. М., 1987. (Публикация Р. Д. Тименчика)

А. Блок. Письма о поэзии. 1. «Холодные слова»

<…> Почему имеют преходящее значение стихи Сергея Маковского, Рафаловича? Разве они не искусны? Нет, они просто неоткровенны, их авторы не жертвовали своею душой. А почему мы можем годы и годы питаться неуклюжим творчеством Достоевского, почему нас волнует далеко стоящая от искусства «Жизнь Человека» Андреева или такие строгие, по-видимому «закованные в латы», стихи Валерия Брюсова? Потому что «здесь человек сгорел», потому что это — исповедь души. Всякую правду, исповедь, будь она бедна, недолговечна, невсемирна, — правды Глеба Успенского, Надсона, Гаршина и еще меньшие — мы примем с распростертыми объятиями, рано или поздно отдадим им все должное. Правда никогда не забывается, она существенно нужна, и при самых дурных обстоятельствах будет оценен десятком-другим людей писатель, стоящий даже не более «ломаного гроша». Напротив, все, что пахнет ложью или хотя бы только неискренностью, что сказано не совсем от души, что отдает «холодными словами», — мы отвергаем.

<…>

Александр БЛОК. «Золотое руно». 1908, № 7–9.

В. Брюсов. Сегодняшний день русской поэзии (50 сборников стихов 1911–1912 гг.)

<…> К числу поэтов, уже известных, мы можем отнести и С. Рафаловича, пишущего уже давно, хотя и выступающего только со второй книгой стихов, «Speculum animae». По замыслу поэта это должна быть книга о изначальных «ликах жизни», и отдельные стихотворения носят заглавия: Нежность, Печаль, Гордость, Вера, Ревность и т. д. Чтобы найти для этих вечных тем символы, выражающие их полно и в то же время открывающие в них что-то новое, что оправдало бы поэта, взявшегося еще раз пересмотреть самые существенные свойства человеческой души, — должно обладать творческими силами титаническими, должно быть Гёте или Верхарном… Поэтому г. Рафаловичу не приходится стыдиться своей полной неудачи…

<…>

Валерий БРЮСОВ. «Русская мысль». 1912, № 7.

В. Полонский. С. Рафалович. Стихотворения. Сб. 4

Стихотворения свои г. Рафалович озаглавливает так; «Красота», «Вечность», «Мудрость», «Искусство», «Страсть», «Любовь», «Две бездны», «Я», «Мой путь» — и т. д. в том же роде. Обращается он, между прочим, к Христу, к толпе. Толпу Сергей Рафалович недолюбливает. «С тобой, — говорит он ей, — Презренной, чужой мне, но втайне любимой — Толпа! О, когда же я счеты сведу?» Себя он называет «вечным искателем небесных жемчужин», который «отблеском правды» озарит мир. Г. Рафалович о себе, вообще, не плохого мнения. «Я хлебом сыт, как вы, — обращается он к “довольным”, — и все ж я голод знаю, — и жаждой я томим, сжигающей, как страсть, — и оттого, лишь вас не проклинаю, — что нужно уважать, чтобы проклясть»…

Отсюда видно, что поэзия г. Рафаловича весьма возвышенного свойства. Но, несмотря на это (а, м. б., благодаря этому), она не производит сильного впечатления, не заражает и совсем не волнует. Быть может, поэт вполне искренен, когда восклицает: «Кому я свой ужас поведаю?..» «Могу ли познать бесконечное?» — и так далее, и так далее, — но читатель остается равнодушным к этим восклицаниям. Происходит это потому, что как поэт г. Рафалович холоден и манерен. Поэзия его не вдохновенна. Есть большая правда в признании поэта: «я… только скромный книгочет». Это метко сказано. От философских туманностей, которыми полны стихи Рафаловича, — веет книгой, мыслью, холодным рассудком. Не всегда он бывает и оригинальным. Его «метаморфозы» вызывают в памяти «истлевающие личины» Сологуба — и это к большой невыгоде «Метаморфоз». Большинство стихов г. Рафаловича, несмотря на эффектные сюжеты, — да позволено будет воспользоваться его собственными словами — «ровное журчанье ясных, но ненужных слов». Правда, это относится к большинству. Иногда г. Рафалович стряхивает с себя плен книг и начинает воспевать, например, бульвар. «Avenue de Bois de Boulogne», «Rue de la Paix» и другие, посвященные городу, — лучшие в книге, хотя в них нет стремительной экспрессии, того «электрического биенья», которым избаловали нас поэты города.

Стих г. Рафаловича четкий, сухой, не блещет музыкальностью. Рифма строгая, за малым, впрочем, исключением: «шаги — корешки», «письмо — давно» — думается нам, не рифмуются. Совсем неудачно: «нога змеится, точно шея», и непонятно утверждение поэта, будто он сгорит дотла, «сгущая тени на грани будущих времен».

Вячеслав ПОЛОНСКИЙ «Новая жизнь». 1914, № 3 (март).

А. Бахрах. С. Рафалович. Зга

С. Рафалович. ЗГА. Изд. Л.Д. Френкеля. Берлин, 1923. (30 стр.)

Маленькая книга лирики Сергея Рафаловича — большая и цельная поэма о большой любви, превращающей все его бытие в прекрасный хаос и препятствующей аналитическому созерцанию. Присущее ей косноязычие только придает убедительность. Слова, освященные этой великой любовью, уже не слова, а бред наяву, и тщетно их толковать. Прав поэт, говоря:

Но слов невнятных не толкуй,Не заблудись в их темной чаще:Ведь самый горький поцелуйДля нас речей сладчайших слаще.

К чему слова — когда безмерно, силою чувства из пустоты возникает новый мир.

Ведь только:

Для малого я столько знаю слов,Ни одного, чтоб рассказать большое,У ветра, вечера и городовКосноязычие такое.

Маленькая «Зга», быть может, самое сильное из написанного в последнее время поэтом.

А. К <Александр БАХРАХ> Газета «Дни». Берлин. 1923, 27мая.

Е. Зноско-Боровский. Заметки о русской поэзии

ЗАМЕТКИ О РУССКОЙ ПОЭЗИИ

Тэффи. — PASSIFLORA. Берлин. Изд. Журнала «Театр» — Сергей Рафалович. — АВГУСТ. Стихотворения. Изд. Л. Д. Френкеля. Берлин, 1924.

<…> Какой смысл писать стихи? — спрашивает Сергей Рафалович, — какой смысл бросать их в мир, «как в решето, где звук и речь бесследно тают?» — и сам отвечает:

Глупей занятия, чем то,Игры бессмысленней не знаю.

В другом месте он задает себе другой вопрос:

К чему глядеть на зыбкую волнуИль челноку свое доверить тело?Вчера тошнило, завтра утону,Сегодня мне все это надоело.

Надо удивляться, что человек такой глубокой культуры, таких глубоких умственных запросов, как Сергей Рафалович, не чувствует всей безвкусицы этих строк, не видит своей технической беспомощности в обработке таких тем, не сознает, наконец, того, что юмор совершенно чужд ему. Но, к счастью, таких мест в его последнем сборнике немного, и они являются исключениями, которые, однако, то и дело сторожат его.