Спиноза и его друзья в Древней Руси - Юлия Георгиевна Семенова

в избе никого, окромя дыма. А чего ж ему не быть? Огонь-то как разводили? Оно понятно, непривычные… Ну, думаю, испугалися и убежали. Пошёл вас искать. Не иначе, думаю, в гиблое место забрели. Больше-то у нас пропасть негде. А там это стоит, – он ласково погладил пушкинский постамент. – Полезная вещь…

– Невероятно! – Спиноза поправил очки. – Тебе известно о существовании Выселковской аномалии?

– Само собой, известно. Тут все про неё знают. У меня потому и излучает, что она под боком.

– А как ты камень донёс? – спросила Геракл. – Он же больше тебя!

Михайло пожал плечами:

– Привычные мы. Сосед лошадь не дал, только верёвками ссудил. Я камень-то обвязал да и сволок сюда.

Со двора послышался шум.

– Что такое? – хозяин выглянул наружу.

Все жители Выселок, побросав работу, собрались у избы Носоломовых поглазеть на железного человека.

– Витя, поехали домой, – передёрнула плечами Катя. – Что они всё смотрят да смотрят?

– Да, – заторопился Спиноза. – Михаила могут обвинить в колдовстве. Они же не знают, кто такой Пушкин, – и он благоговейно посмотрел на Александра Сергеевича.

– Ну что, обратно в Москву? – поэт взобрался на пьедестал, слегка выставил вперед левую ногу и задумчиво склонил голову.

Ветряк бешено завертелся.

Диван покачнулся и затрясся. Чтобы не упасть, Спиноза обеими руками вцепился в Петулю. Катя громко взвизгнула.

– Проходите, проходите, – Михайла гостеприимно распахнул дверь риги. – Чего ж не посмотреть? Я, чай, ничего плохого не делаю. Просто излучаю себе…

Толпа выселковцев ввалилась в лабораторию. Мужики, бабы и дети с любопытством озирались по сторонам. В углах лежали снопы. А посередине, на пустом пыльном полу, сиротливо валялись манускрипты, в спешке оброненные Спинозой.

– Получилось… – растерянно сказал Носоломов. – А это что? – он подобрал берестяной список и развернул его. – Черты и резы? Очень интересно. Надо почитать. Вы идите, идите, – стал он выталкивать односельчан. – Нечего тут торчать. Учёным людям только мешаете…

Глава 14. Последняя

Василий Иваныч опустил в кипяток яйцо и заварил чай.

– …и о новостях культуры, – сказал диктор в телевизоре. – Вчера в Москве у памятника Пушкину состоялся несанкционированный митинг поэтов-авангардистов. Они требовали сбросить Пушкина с корабля современности и навсегда отменить четырехстопный ямб. К собравшимся через мегафон обратился капитан полиции, сотрудник отдела внутренних дел Иван Таукчи. Он призвал правонарушителей к порядку и закончил свое выступление словами: «Пушкин был, есть и будет!».

Василий Иваныч выронил яйцо. По полу растеклась жёлто-белая лужица.

– Не может быть! – ахнул пенсионер.

Он метнулся к письменному столу и открыл папку. Досье бесследно исчезло.

Василий Иваныч бросил дикий взгляд на календарь. Под тремя чёрно-белыми богатырями работы художника Васнецова В. М. значилась дата: среда, 22 апреля. Пенсионер выглянул в окно. На дворе шумела весна.

Он вышел на лестничную площадку и обмер. На стенке висело свежее объявление:

«Фирма аказываит все вазможные услуги. Оплата – по соглошению. Детям, пенсианерам и групам – скидка».

Василий Иваныч схватился за сердце. Он вернулся домой, выпил корвалолу, отдышался, надел чистую сорочку, отутюженные брюки и китель с орденскими планками, повязал галстук, причесался, побрызгался одеколоном, нахлобучил фуражку и решительно поднялся в квартиру 187.

* * *

– Витя, – спросила Геракл, – как лучше написать: «Пушкин побрызгал Игоря живой водой» или «Поэт воскреснул князя тоже живой водой»?

– Окропил, Катя, – рассеянно отозвался научный руководитель, исследуя под микроскопом волокна пеньковой веревки – идеального проводника сверхкоротких волн.

– И ещё про эту… персиючку… напиши, – посоветовал Бонифаций. – Что он её… не это… в набежавшую волну.

– Кого? – удивилась Катя. – Я эссе про Пушкина переписываю.

– Так Разин же, – объяснил Петуля. – Наш с памятником друг.

– А-а, – понимающе протянула девочка. И приписала: – Разин хотел утопить персиючку в воде. Но Пушкин не дал, потому что он был благородный и справедливый.

– Дзи-инь! – позвонили в дверь. – Дзинь! Дзинь! Дзи-инь!

Спиноза неохотно оторвался от увлекательного исследования и вышел в прихожую. Через минуту он с растерянным видом вернулся. За ним в полном параде показался известный всему двору Василий Иваныч.

Старик внимательно осмотрел комнату. Диван был на месте. Рядом почему-то оказалась обшарпанная лавка. На ней стоял горшок с круглыми деревяшками. Девочка за столом прилежно делала уроки. Двоечник старательно начищал мелом старинный солдатский кивер.

– Играетесь? – подозрительно спросил пенсионер, косясь на белый халат и оранжевый шлем Корнецова-младшего.

Спиноза откашлялся:

– Ну что вы? Мы же не дети, чтобы играть. А вы, собственно, по какому вопросу?

Василий Иваныч дрожащей рукой протянул объявление, снятое со стены в подъезде.

– Клиент! – обрадовался Бонифаций. – Первый!

Он бросил на диван недочищенный кивер, гостеприимно смахнул с лавки пыль веков и вытащил из кармана айфон:

– Садитесь, пожалуйста. Ваше ФИО?

– В смысле паспортных данных? – уточнил Василий Иваныч.

– Ну, – подтвердил бизнесмен.

– Тёркин моя фамилия, – представился пенсионер. – Василий Иванович. Подполковник в отставке. Ветеран Великой Отечественной войны.

– Не может быть! – Рюрикович выронил айфон.

Геракл упала со стула.

Спиноза снял шлем.

– Вы… вы, товарищ Тёркин, нас не узнаете? – он вернул шлем на голову. – И так тоже?

Пенсионер присмотрелся и подкрутил седые усы.

– Как не узнать? Я давно за вами слежу.

– С… с тех самых пор? – заикаясь, спросила Катя.

– С тех самых, – сурово подтвердил общественник.

Ребята переглянулись.

– Это вы, дядечка Тёркин! – обрадовалась Геракл.

– Да, это я! – твёрдо сказал старик. – И пока ещё в полной памяти.

– В таком случае, вы должны помнить Бородино, – деликатно намекнул Витя.

– А как же! – пенсионер расправил усы и с выражением прочел:

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром

Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана.

Ведь были ж схватки боевые,

Да, говорят, еще какие!

Недаром помнит вся Россия…

Вот дальше не помню, – посетовал он. – Контузило под Сталинградом. До войны всё помнил. Всю «Полтаву». «Слово о полку Игореве» помнил. «Вещего Олега»…

Спиноза поочерёдно подмигнул Кате и Петуле сначала правым, потом левым глазом.

– Видите ли, – невинно сказал он, – нас очень интересует ваше славное боевое прошлое. Где вы воевали, когда… Откуда сами родом?

– Из Пскова, – старик снова стал подозрительным. – Из семьи потомственных военных. А что?

– Интересно же, – не соврал Бонифаций.

– Ах, интересно… им, видите ли, интересно… – Тёркин прошелся по комнате, заглянул в Катино эссе, потрогал кивер и неожиданно для себя предложил: – А вы приходите ко мне на чай. Я вам много чего порассказываю. Про двадцать пять-то лет службы.

Пенсионер двинулся к выходу и уже в дверях предупредил:

– Только без баловства. Знаю я вас, – он подкрутил усы, – арапы вы эдакие!

Кое-что кое о чём

Катю Волосюк в трудную минуту выручал внутренний голос. Вот и нам, авторам, внутренний голос подсказывает, что какие-то имена и названия могут быть тебе непонятны. Выручаем!

Наши герои

Геракл – древнегреческий герой, который прославился своей силой и совершил множество подвигов. Понятно, почему Катю прозвали именно так.

Бенедикт Спиноза – нидерландский ученый, философ, жил в 17 веке. Очень умный, как Витя Корнецов.

Рюрик – легендарный основатель Новгородского княжества на Руси. Жил в 9 веке. Его царственных потомков называли Рюриковичами. Такое же отчество носит Бонифаций Петуля, но к монархам он не имеет никакого отношения.

Летоисчисление

Год 7216 от сотворения мира – это 1708 год по современному стилю.

Князья

Игорь, Ольга – киевские князь и