Спиноза и его друзья в Древней Руси - Юлия Георгиевна Семенова

оранжевому шлему. – Ой, совсем забыл… Мне тут думу распустить надо. Бояре уж который час сидят, дожидаются…

– Распускай, – дозволил князь. – Мы их потом известим.

И, опустившись на колени перед иконой в красном углу, Владимир принялся истово отбивать поклоны.

Малуша с Катей переглянулись.

Дверь снова распахнулась. Широкими шагами вошел в приёмную Добрыня Малович, дядя и наставник Владимира Святославовича.

– Аминь, – Красно Солнышко неохотно поднялся с колен.

– Казнь отменяется, – объявил племяннику Добрыня.

– Вы что, сговорились? – рассвирепел Святославович. – И вообще, кто в данное время князь?

– В данное время – ты, – спокойно ответил дядя и присел на лавку, закинув ногу на ногу. – А до тебя был Святослав. А до Святослава Игорь, который, между прочим, первым стал называться великим князем.

– Да-да-да! – раздражённо отозвался Владимир. – Ты мне ещё всю родословную расскажи. И с той, и с другой стороны. А то я её не знаю!

– Не знаешь, – Добрыня поменял ноги местами. – Что, например, с твоим киевским дедушкой Игорем случилось?

– Мой древлянский дедушка Мал велел разорвать его на части, – в тон дяде ответил племянник.

– А потом? – Добрыня сдул невидимую пылинку со своего бархатного кафтана.

– Суп с котом! – сплюнул Владимир. – Похоронили. Курган насыпали. Тризну справили.

– А помнишь, при твоей бабушке Ольге, между прочим, первой христианке на Руси, святой человек состоял?

– Ну и что? Вокруг неё вечно юродивые собирались, – пожал плечами князь.

– А был тот святой человек, – Добрыня выдержал эффектную паузу, – твой дедушка Игорь Рюрикович. Которого дружина моего батюшки действительно разорвала на части. А Александр Сергеевич Пушкин, великий бронзовый человек, которого ты заточил в темницу, чудесным образом его воскресил. Как твоего Иисуса.

– Не богохульствуй! – выкрикнул Владимир. – Не равняй истукана с Христом! Не может кумир воскрешать!

– Может, дядя Володя, ещё как может! – вмешалась Катя. – Только никакого чуда не было. Просто мы с Александр Сергеичем захватили из «Лукоморья» живой и мёртвой воды. Я, между прочим, сама хотела вашего дедушку оживить, но мне не дали. Потом тётя Оля скрывала, что он живой. Дядя Игорь больше не хотел править и воевать. И поэтому он стал святой.

– Ох ты, Господи… Слишком много святых в этом семействе! – пробормотал Владимир. – Ну и денёк сегодня… Отрекусь! Отрекусь и уйду в тихую обитель.

– Так оно и будет, – кивнул Добрыня. – Ежели не отпустишь тех двоих, я подниму супротив тебя дружину и посажу на престол… Да хоть твоего младшенького, Ярослава.

Все выжидательно посмотрели на Красно Солнышко.

– Только ради светлой памяти моей бабушки святой Ольги и дедушки Игоря Рюриковича, – князь помедлил, – соглашаюсь. Но с условием, – он повернулся к Гераклу, – что вы все – даже Спиноза – немедленно покинете Киев. Нынче же ночью. Чтобы вас никто не видел.

Глава 10. За Родину, за Пушкина!

Глубокой ночью заскрежетали засовы. Петуля поднял с соломы голову:

– До чего надоело по тюрьмам сидеть… Ладно, у хазар неразумных, а то у своих…

– Ка-ак бы мне хотелось с журавля-ами на родную землю улете-еть! – пропел Пушкин.

– На выход! – просунулась в дверь голова стражника. – С вещами!

– Каюк, – вздохнул Петуля, подобрал с подстилки куртку и направился к ступенькам.

Луна высветила два силуэта. Лица людей прятались в тени. Богатырь в шлеме опирался на меч. Другой, поменьше, держал в руках какие-то свитки.

– Палач, ёлки, и судья! – сообразил Бонифаций.

– Катрин и Спиноза! – прошептал поражённый Пушкин.

Отбросив в сторону меч, Катя повисла на шее Александра Сергеевича. Петуля тискал в объятиях тщедушного научного руководителя.

– Осторожнее! – вырывался Витя. – Берестяные грамоты помнёшь!

– Быстрей, быстрей! – торопили стражники. – Князь велел закончить до света.

– Чтобы народ вас не увидел и не перестал верить в Бога, – объяснила Пушкину Геракл, поднимая с земли меч и вкладывая его в ножны. – Пойдёмте, по дороге я всё расскажу.

Стражники вывели их за городские ворота.

– Держите на восток, – показали они примерное направление. – Дня за три до рубежей дойдёте.

По дороге друзья наперебой рассказывали о пережитых приключениях.

– Невероятно! – подытожил Спиноза. – Какие временные и пространственные петли! Можно подумать, что вся Русь – сплошная аномальная зона!

До заставы оставалось совсем немного, когда впереди показался взмыленный всадник. Заметив Геракла, он крикнул:

– Печенеги идут! Рать несметная! – и стрелой промчался мимо.

– Опять посадят, – сплюнул Петуля.

– Право, друзья, мне это стало надоедать, – признался Пушкин.

– И что же вы предлагаете? – возмутилась девочка. – Спрятаться в лесу и бросить своих товарищей?

– Успокойся, Катрин, никто не говорит о дезертирстве, – не без досады возразил памятник. – Но из-за меня вы неизменно попадаете в переделки.

– Что вы, Александр Сергеевич, для нас большая честь находиться рядом с вами, – Спиноза расправил узкие плечи, поднял над головой берестяные грамоты и ринулся вперёд с криком: – За Родину! За Пушкина!

– Ур-ра! – подхватила Геракл.

– Не забуду мать родную! – Петуля рванул куртку на груди. – Помирать – так с музыкой!

За ним, тяжело топая, бежал памятник.

На богатырской заставе трое богатырей из последних сил сдерживали натиск печенежской рати. Град стрел ударял в тугие щиты, земля была сплошь утыкана копьями.

– Сеструха! – завопил Добрыня Никитич, заметив Катю. – Ребята! Подкрепление пришло!

Богатыри воспряли духом. Илья Муромец понёсся на Бурке в самую гущу противника. Он махал мечом направо и налево, расчищая пространство для тех, кто скакал следом. Добрыня, не раздумывая, кинулся за ним, кося врагов пудовой палицей. С полсотни печенегов, размахивая копьями, поскакали вдогонку за Поповичем.

– Й-а-а! – Геракл, разгадав манёвр Олексы, ударила по врагу с тыла. Она на ходу сдёрнула печенега с коня и вскочила в седло.

Александр Сергеевич тоже не оставался в стороне от общего дела. Он глушил неприятеля то бронзовым кулаком, то шляпой. Печенеги падали, как подкошенные, так и не успевая понять, что их поразило.

Прежде чем вступить в бой, Спиноза надежно спрятал берестяные грамоты под большим белым камнем. Потом поправил шлем и аккуратно приступил к истреблению врагов. Научный руководитель сволакивал легкораненых печенегов в одно место и монотонно читал им лекцию о том, что бывает с теми, кто посягает на священные границы Руси. Слушатели впадали в обморочное состояние. Спиноза связывал их пачками и сколачивал следующую аудиторию. Ряды врагов заметно редели.

Илья Муромец в последний раз взмахнул мечом, и копыта арьергардной печенежской конницы скрылись за холмом. Добрыня снял шлем и почесал утячий нос. Попович достал из-за пазухи ломоть хлеба и, по своему обыкновению никому не предложив, единолично его сжевал.

Геракл дала имя захваченной в бою лошади.

– Теперь ты Зорька, – сказала Катя, поглаживая её по морде. – В честь бабушкиной коровы.

Петуля на всякий случай приготовил новый запас камней и вытащил из своих необъятных карманов рогатку. Александр Сергеевич Пушкин обмахивался шляпой.

– Жаркая, однако, сеча, – заметил он.

– Такова историческая детерминированность, – закончил лекцию Спиноза и связал между собой последних невольнослушателей.

Глава 11. Орда, еще орда

Передышка была недолгой. Солнце клонилось к закату, когда с востока налетели новые полчища. Полукругом шла конница. Воины натягивали тугие луки и выпускали тысячи стрел.

Богатыри выставили вперед щиты. Петуля со Спинозой прилегли за большим белым камнем. Пушкин отлавливал