Число власти - Андрей Воронин

— Это плохо, — сказал Шершнев, которого собеседник почему-то именовал Учителем. — Остается лишь уповать на мудрость Всевышнего. Быть может, Он сочтет целесообразным наложить на уста брата Иннокентия печать молчания... А с другой стороны, если даже мы, смиренные слуги Господа, не можем навестить нашего брата в юдоли скорби, то и слугам Сатаны туда путь заказан.

“Что за бред? — хмурясь, подумал Глеб. — Какой-то брат в юдоли скорби, слуги Сатаны какие-то... Нет, отдельный бокс в Склифе и милицейский пост у двери — это понятно, а вот как насчет всего остального? Это что, какой-то шифр или они всегда так разговаривают?”

— Над нами длань Господня, — торжественно, как заклинание, произнес собеседник Шершнева, снова заставив Сиверова поморщиться. Слепой терпеть не мог всякую мистику, считал ее более или менее ловким надувательством и не понимал, зачем двоим мошенникам, разговаривая наедине, притворяться верующими. Впрочем, мошенником мог быть только один из них — Шершнев; тогда получалось, что его собеседник — обычный дурак.

— Это верно, — согласился Шершнев. — Но Господь помогает только тем, кто сам не сидит сложа руки. Он всемогущ, но не надо рассчитывать, что Он станет делать за нас нашу работу.

Глеб усмехнулся: кто-кто, а уж Шершнев-то наверняка не был глупцом. Что же они натворили, эти братья-нумерологи? Почему один из них лежит в институте Скорой помощи под милицейской охраной? Может, он где-нибудь сболтнул лишнего, и коллеги-верующие попытались его убрать, но неудачно? Не зря же они так заинтересованы в молчании этого брата Иннокентия!

— А что этот... потерпевший? — спросил Шершнев.

— Потерпевший претензий не имеет, — отрапортовал его собеседник. — Собственно, он не так уж и потерпел. Так, кулаки ободрал немного, так это для него не травма. Если бы все зависело только от него, беспокоиться было бы не о чем. Но администрация клуба, в котором он выступает, и особенно его тренер рвут и мечут. Их можно понять: этот человек приносит им огромные деньги, и несколько царапин на костяшках его пальцев могут существенно повлиять на их доходы.

— Господи, что за люди! — воскликнул Шершнев с чувством. — Ведь благодаря этим ослам с телевидения они получили прекрасную рекламу, и притом совершенно бесплатно! Им бы радоваться надо, а они чем-то недовольны. Неужели рассчитывают содрать с брата Иннокентия компенсацию? Так ведь он нищ как церковная крыса! И я не дам ни гроша, чтобы его выручить. В конце концов, он сам виноват, что попал в эту историю. Хотя... В нашем положении не следует пренебрегать любой, даже самой сомнительной, возможностью. Нужно осторожно выйти на представителей этого потерпевшего, объяснить им, что вышло досадное недоразумение, и предложить умеренную сумму компенсации. Они деловые люди, и мне кажется, нам удастся с ними договориться.

— Это мудрое решение, Учитель.

— Надеюсь. Но оно не избавляет нас от необходимости предусмотреть другие, не столь благоприятные варианты развития событий. На тот случай, если не удастся договориться, нужно быстро, буквально до конца недели, устроить на работу в институт Склифосовского кого-то из наших сестер. Неважно кем — медсестрой, санитаркой, нянечкой... Важно, чтобы поблизости от брата Иннокентия постоянно находился наш человек и чтобы человек этот имел доступ в палату. Это даст нам возможность укрепить брата Иннокентия в решимости сдержать клятву верности, принесенную им нашему братству.

— Я думаю, нам удастся это сделать, Учитель.

— Прекрасно. Как продвигаются поиски математика?

— Мы установили наблюдение за всеми финансовыми учреждениями, как вы и велели, Учитель, но ведь это Москва! Таких учреждений здесь очень много, в них работают тысячи и тысячи человек, а нас так мало! Ведь мы ищем его практически на ощупь, зная наверняка только марку и цвет его машины...

— То есть поиски никак не продвигаются, — констатировал Шершнев. Голос у него вдруг сделался тихим, вкрадчивым, почти нежным. — Ты прав, брат Валерий, — сказал он этим странно изменившимся голосом, — предложенный мной план поисков далек от совершенства, и выполнение его требует большого усердия и немалых усилий. Быть может, у тебя есть лучший план? Быть может, ты знаешь, как нам получить искомое, не вставая с дивана?

Брат Валерий, судя по ответу, испугался этого змеиного шипения больше, чем самого громкого крика.

— Простите, Учитель, — торопливо сказал он. В динамике что-то глухо заскрежетало — похоже, отодвигаемый стул. — Я вовсе не хотел... Вы меня не так поняли! Я хотел лишь заметить, что поиски могут занять какое-то время...

— Могут, — согласился Шершнев. — И непременно займут. Но наша задача как раз и заключается в том, чтобы сократить это время до минимума. Пойми, брат, за всеми этими скучными и неприятными мелочами нам нельзя забывать о главном: о том, что мы ищем.

— Имя Господне, — с благоговением произнес брат Валерий.

— Совершенно верно. Только не надо поминать его всуе... Ведь и у стен могут быть уши!

— Вот это да! — вслух сказал Глеб Сиверов, барабаня пальцами по баранке “Москвича”. — Надо же, как я удачно зашел!

Он отогнал машину на пустырь, откуда ее должны были забрать ребята из ведомственного гаража ФСБ, переоделся в кузове, пересел в свой автомобиль и отправился искать ответы на вопросы, возникшие у него после прослушивания разговора Шершнева с братом Валерием. На свою конспиративную квартиру он вернулся уже ближе к вечеру.

Уже на лестничной площадке перед своей дверью Глеб услышал музыку. Звучал Гендель, и звучал не откуда-нибудь, а из-за двери. Сиверов почесал в затылке, усмехнулся и осторожно отпер дверь своим ключом. Музыка стала громче, уже в прихожей воздух казался густым и вибрировал от сотрясавших его звуков. Продолжая улыбаться, Глеб закурил и вошел в комнату.

Генерал Потапчук, всегда выражавший недовольство по поводу чрезмерного увлечения своего агента классической музыкой, в данный момент сидел на диване, вытянув ноги и сцепив пальцы рук на животе. Голова его была откинута на мягкую кожаную спинку, глаза закрыты. Генерал был неподвижен; на какое-то мгновение Глеб даже испугался, не случилось ли чего со стариком, уж очень он смахивал в этой позе на покойника. Потом Сиверов заметил, что грудь Федора Филипповича медленно поднимается и опускается, а большие пальцы сцепленных в замок рук едва заметно постукивают друг о друга в такт музыке, и озадаченно покрутил головой: такого он от своего бессменного куратора не ожидал, хотя, казалось бы, знал его как облупленного.

На придвинутом к дивану журнальном столике стояла пепельница с окурками. Окурков было никак не меньше пяти штук. Глебу не нужно было исследовать их, чтобы убедиться в том, что он и так знал: сигареты были не его. Облегченные сигареты с белым фильтром — очередная попытка генерала обмануть если не свои легкие, то хотя бы свою совесть...

Рядом с пепельницей стояла коньячная рюмка с запачканным донышком, а бутылку генерал почему-то поместил под стол — не то по старой чекистской привычке пить втихаря, не то просто от греха подальше, чтобы не особенно налегать на ее содержимое. Словом, чувствовалось, что Потапчук торчит здесь уже не первый час и что музыку он включил наверняка с горя, отчаявшись отыскать в навозной куче многочисленных телевизионных каналов хоть одну жемчужину разумного, доброго, вечного или хотя бы занимательного.

Глеб выключил музыку и кашлянул в кулак. Потапчук вскинулся, как молодой, и схватился за сердце, а может, и за пистолет, висевший в наплечной кобуре под левой рукой.

— Тьфу ты, дьявол, напугал! — сказал он, разглядев стоявшего перед ним Слепого. — Разве можно так подкрадываться! Где тебя носит?! Начальство сидит здесь уже три часа, а подчиненный где-то шляется!

— Я теперь не ваш подчиненный, — напомнил Глеб. — Вы сами отдали меня Казакову, так что теперь он — мое начальство, и я был занят выполнением его поручений.

— Мочил кого-нибудь или выбивал проценты по просроченным кредитным платежам? — саркастически поинтересовался генерал.

— Какой вы злой, — огорчился Глеб. — А я, между прочим, разузнал кое-что интересное. Эдуард Альбертович Шершнев действительно имеет отношение к нашему делу, но только косвенное. Помните, я со слов профессора Арнаутского рассказывал вам об универсальном коэффициенте? Так вот, у Шершнева этого коэффициента нет, но он уверен, что коэффициент, он же ключ от божественного шифра, он же мифическое число власти, существует на самом деле, и активно его ищет. Его люди разыскивают человека, который открыл это число, но пока безуспешно. И вот еще одна деталь: этого человека разыскивает еще кто-то, и тоже очень активно, вплоть до применения силы.

— Поподробнее, пожалуйста, — потребовал Потапчук.

Глеб дал ему прослушать сделанную в квартире Шершнева запись и рассказал о своих дальнейших действиях. Сначала он побывал в институте Склифосовского и убедился, что к ним действительно на днях поступил неизвестный с черепно-мозговой травмой и гематомой на нижней челюсти. Далее Глеб отправился в телецентр и там сумел отыскать сюжет, о котором говорил Шершнев. Отыскать главного героя этого сюжета, кикбоксера Владимира Костылева, оказалось сложнее, но Сиверов справился с этой задачей и взял у потерпевшего более или менее подробное интервью. Правда, сам потерпевший себя потерпевшим не считал, поскольку, в отличие от своих обидчиков, пострадал разве что морально — свидание у него из-за них сорвалось, что ли...