Число власти - Андрей Воронин

— Поподробнее, пожалуйста, — потребовал Потапчук.

Глеб дал ему прослушать сделанную в квартире Шершнева запись и рассказал о своих дальнейших действиях. Сначала он побывал в институте Склифосовского и убедился, что к ним действительно на днях поступил неизвестный с черепно-мозговой травмой и гематомой на нижней челюсти. Далее Глеб отправился в телецентр и там сумел отыскать сюжет, о котором говорил Шершнев. Отыскать главного героя этого сюжета, кикбоксера Владимира Костылева, оказалось сложнее, но Сиверов справился с этой задачей и взял у потерпевшего более или менее подробное интервью. Правда, сам потерпевший себя потерпевшим не считал, поскольку, в отличие от своих обидчиков, пострадал разве что морально — свидание у него из-за них сорвалось, что ли...

— Нападение, по, его словам, происходило в два этапа, — говорил Глеб, с удовольствием дымя первой за этот день сигаретой. — Сначала пятеро здоровенных парней пытались затолкать его в автобус, а потом, когда первый этап бесславно завершился, появились еще двое. На бандитов непохожи, предлагали помощь, а потом, когда их послали подальше, попытались действовать силой. Совершенно очевидно, что эти двое были людьми Шершнева. Но кто прислал тех, других? Короче говоря, мне представляется, что за всеми этими байками о магических числах и божественных кодах стоит что-то вполне материальное и об этом осведомлены по крайней мере две группировки. С одной стороны это Шершнев и его компания психов, а с другой — какие-то неизвестные бандиты.

Потапчук вздохнул.

— Твои предложения?

Глеб пожал плечами.

— Трудно сказать, — ответил он. — Особенно вот так, навскидку... Я буду продолжать наблюдение за Шершневым. Теперь, по крайней мере, ясно, что это не будет пустой тратой времени. И еще, Федор Филиппович, я бы просил у вас разрешения еще на одну встречу с Арнаутским. У меня такое чувство, что он сказал мне далеко не все. У него был такой вид... Словом, если я чуть-чуть приоткрою перед ним карты, поделюсь своей информацией, он, может быть, тоже скажет мне что-нибудь полезное, более конкретное, чем все эти общие рассуждения о магии чисел.

Потапчук снова тяжело вздохнул.

— Арнаутский наверняка сказал тебе далеко не все, что знал, — с неохотой произнес он. — Своего козырного туза этот старый дурак приберег на черный день. Только он не учел того, что его туза могут накрыть джокером... Есть, знаешь ли, верный способ всегда выигрывать в карты: колоду на пол, мордой об стол...

— То есть? — осторожно спросил Глеб, уже точно зная, каким будет ответ.

— Тело профессора Арнаутского вчера выловили из реки в районе Серебряного Бора, — сообщил Потапчук. — Выглядит все так, как будто во время купания он неосторожно ударился головой о какое-то подводное препятствие, потерял сознание и утонул.

— То есть семидесятилетний профессор нырял с разбега в незнакомом месте, — констатировал Глеб. — Ай да профессор! Надо же, какой шалун!

— И не говори, — подхватил Потапчук. — Он до того расшалился, что нырнул с разбега в незнакомом месте через несколько часов после того, как его задушили.

— М-да, — сказал Глеб. — Очень смешно. Выходит, Арнаутский был знаком с тем человеком, которого ищут бандиты и религиозные фанатики Шершнева. После разговора со мной они встретились, и, как это... Господь наложил на уста Арнаутского печать молчания. Получается, что нам тоже надо искать молодого человека в очках, который водит серебристую “десятку”...

— Мой племянник носит очки и водит серебристую “десятку”, — сердито проворчал генерал.

— Советую вам хорошенько к нему присмотреться, — с самым серьезным видом сказал Глеб. — Он, случайно, не математик?

— Он повар во французском ресторане, — огрызнулся генерал. — Перестань, Глеб. Дело серьезное, а ты шуточки шутишь.

— Я и не думаю шутить, — возразил Слепой. — Я вам серьезно говорю: пускай ваш племянник ведет себя поосторожнее. Пускай немного поездит в общественном транспорте или хотя бы не подъезжает на своей “десятке” к банкам и иным финансовым учреждениям. Там с ним может случиться что-нибудь нехорошее.

— Чертов бред! — в сердцах воскликнул Федор Филиппович. — Тем не менее ты прав.

— Вы думаете, меня это радует? — сказал Глеб и, не дожидаясь ответа, пошел варить кофе.

* * *

Иногда, когда у него не было других дел, Паштет любил посмотреть телевизор, отдавая предпочтение криминальной хронике. Там была смазливая дикторша, и Паштет получал чисто эстетическое удовольствие от созерцания ее кукольной мордашки. Кроме того, сюжеты криминальной хроники его забавляли. Речь в них шла о делах и людях, хорошо ему известных; события, подоплеку которых Павел Пережогин по кличке Паштет видел как на ладони, в телевизионных сюжетах описывались с трогательной некомпетентностью — именно трогательной, другого слова Паштет просто не мог подобрать.

В тот день, когда по телевизору сообщили о нападении на кикбоксера Костылева, у Паштета как раз выдался свободный вечерок. Он сидел у себя на даче, попивал виски и смотрел на огромный плоский экран своего “Панасоника”, отпуская время от времени забористые комментарии. Сюжет о взорвавшемся вместе со своим автомобилем кавказце его порадовал. Кавказца этого Паштет знал как облупленного и сам давно уже точил на него зуб. Кто именно его опередил, Паштет не знал, но догадывался: в последнее время дружище Ибрагим начал проявлять повышенный интерес к торговле спиртными напитками, и кое-кому это наверняка было не по нутру.

Потом заговорили о Второй Парковой. Паштет недовольно хрюкнул в стакан с виски, закурил и сказал Бурому, который сидел на диване и, казалось, дремал, безвольно уронив вдоль тела мосластые руки:

— Проснись, Бурый! Про тебя кино показывают!

— А? — вскинулся Бурый, моргая заспанными глазами.

Паштет посмотрел на его заплывшую, разрисованную всеми цветами радуги физиономию и отвернулся.

— Про тебя, говорю, кино, — повторил он, глядя на экран.

Бурый виновато закряхтел, сунул в зубы сигарету и стал искать по карманам зажигалку, недовольно косясь на телевизионного корреспондента.

— Ого, — сказал Паштет, услышав, кто был жертвой нападения, — вот это класс! Вам, пацаны, конкретно повезло. Скажите спасибо, что ноги унесли... Погоди-ка, — сказал он внезапно изменившимся голосом и сел прямо. — А кого это, интересно, увезли в бессознательном состоянии?

Бурый не ответил. Он сидел, уставившись в экран бессмысленным взглядом. Рот у него был приоткрыт, как у клинического дебила, к распухшей губе прилипла сигарета, а в ободранном кулаке горела забытая зажигалка.

— Ты меня слышишь? — тоном, который не предвещал ничего хорошего, спросил Паштет. — Кто это лежит в Склифе без сознания?

Бурый вздрогнул, приходя в себя.

— Да хрен его знает, — сказал он, прикуривая сигарету. — Врут, небось. Это ж телевидение, от них же правды не услышишь...

Он поднял глаза и испуганно отшатнулся, вдруг увидев Паштета прямо над собой. При своих солидных габаритах Паштет, когда хотел, умел передвигаться стремительно и бесшумно, как тень гонимого ураганом кленового листа. Коротким взмахом Паштет вышиб у Бурого изо рта сигарету. Бурый почувствовал только тугой ветерок, коснувшийся вдруг его разбитой физиономии, и сигареты как не бывало — дымясь, она откатилась к стене, а Паштет уже навис над ним, как грозовая туча, сгреб за грудки и, как котенка, поднял с дивана и сильно встряхнул.

— Ты эту мазь от геморроя ментам втирать будешь, — прорычал он. — Говори, недоумок, кто еще с вами был? Почему мне ничего не сказали? Вы что, бараны, шутки шутить вздумали?!

— Да ты... Паша, ты что? Гадом буду... Задушишь, Паша, пуста! — синея, просипел Бурый.

Паштет отшвырнул его, и Бурый с треском рухнул за диван.

— Совсем с ума сошел, — обиженно проворчал он, массируя глотку. — Говорю тебе, не было с нами никого! Что я, до пяти считать не умею? Вот увидишь, эту байку менты нарочно придумали. Типа если мы в разные стороны брызнули, то уверенности, что никого не повязали, у нас быть не может. Типа мы эту лажу по телевизору увидим и ломанемся братишку выручать, пока он не раскололся...

Паштет вернулся в кресло-качалку и закурил.

— Не срастается, — сказал он и сплюнул в камин. — Сам подумай, чучело гороховое, что ты несешь? Попытку похищения доказать невозможно, это козе ясно. Никто не убит, даже не покалечен, потерпевший жив-здоров... Получается обыкновенная драка, за которую зачинщикам светит, самое большее, пятнадцать суток. Станут наши менты из-за такой ерунды задницу рвать! Им что, больше делать нечего? Засады какие-то, байки по телевизору... Может, конечно, этот их корреспондент и приврал для красного словца. А может, что-нибудь напутал...

— Ну, — сказал Бурый, — а я что говорю?

— Молчи, дурак, — лениво бросил Паштет. — Может, так, а может, и не так. Откуда нам знать, кому еще Балалайка рассказала про этого математика? Я так понимаю, что у вас на хвосте все время кто-то сидел, а вы, лохи, даже не заметили! А когда этот чемпион вас погнал, как овечек, те ребята наскочили на него со спины. И, похоже, с тем же успехом...