Прикосновение - Георгий Черчесов

За спиной фыркнула лошадь. Умар оглянулся, увидел стоящего возле нее горда и торопливо нагнулся над рекой, лихорадочно черпая воду и брызгая ею в лицо, чтоб поскорее смыть следы слез. Напоследок он прижал холодные ладони к глазам и поднялся…

Горец спокойно дожидался, когда Умар вернулся по косогору к дороге. Приблизившись метров на десять, Умар всмотрелся в горца, узнал его и невольно остановился. Возле коня стоял Тотырбек Кетоев… Он тоже узнал Гагаева, ишь как посуровели черты его лица… Вот так встреча! Не о таком приезде в Ногунал мечтал Умар. Все не так, не так получилось. Зная, что ему не избежать встречи с Тотырбеком, Умар заранее определил свое поведение: он не будет замечать родного брата своей жены, будто для него Тотырбек не существует.

Умар стоял внизу, на берегу, выжидая, когда Тотырбек уйдет. Но тот терпеливо и миролюбиво, даже с какой-то смиренностью смотрел на него и не уходил. Конь фыркал, нетерпеливо бил копытом по земле. Тотырбек, не оборачиваясь, протянул руку и успокаивающе похлопал его по шее. Молчание затягивалось. Умар и Тотырбек сверлили друг друга глазами. Наконец председатель сельсовета произнес:

— Я рад тебя видеть, Умар, — он сказал это таким тоном, что старшему из братьев Гагаевых в самом деле показалось, что Тотырбеку приятно встретить зятя.

«Ну и ну! — только и подумал Умар. — Притворяется или искренне убежден, что поступил тогда по справедливости…»

— Так и будем стоять: ты — там, я — здесь! — подал вновь голос Тотырбек.

И опять Умар смолчал, мысленно взывая к разуму Тотырбека: уходи же, неужто не понимаешь, что мне неприятно тебя видеть?! Иди своей дорогой… Но Тотырбек словно не чувствовал его настроения, ничуть не смущаясь, искал путь к преодолению отчуждения, возникшего между ними.

— Как там Сима? — спросил он дрогнувшим голосом.

«О сестре вспомнил! — возмутился Умар. — Посмотри кто со стороны, решит, что он заботливый брат».

— Здорова она? — допытывался Тотырбек.

И Умар не выдержал, все-таки вступил в разговор:

— Раз так заботлив о сестре, чего ж ты ее не проведал? Приехал бы, посмотрел.

Слушая его дрожащий от возбуждения и гнева голос, Тотырбек пристально смотрел Умару в глаза и, когда он умолк, спокойно сказал:

— Знаю, что трудно было. Но не старайся разжалобить меня. Я и сейчас не жалею, что поступил так.

— Куда тебе жалеть? — закричал Умар, и лошадь испуганно повела ушами. — Ты не тот человек, что может оглядываться назад. Всмотрись в себя, — он видел, как с каждым его словом вздрагивает лицо Тотырбека, фразы Умара больно хлестали его: — Сестре своей горе принес, матери и отцу — принес, племянникам и племянницам — принёс, даже своей любимой Зареме. Не без твоей помощи она была похищена, а затем и опозорена. И она лишь полгода смогла с тобой под одной крышей прожить! Назови, кого ты осчастливил!

Умар ожидал гневной отповеди, но, к его удивлению, Тотырбек надолго задумался. Он смотрел на Умара, но не видел его. Он как бы всматривался в свою жизнь, соизмерял ее с тем, что так жестоко и грубо высказывал ему старший брат Гагаевых.

— Видимо, такова моя судьба, — тяжко вздохнув, произнес он. — Мне жаль, что Сима проклинает меня: я ей всегда желал счастья и готов был отдать за нее жизнь, — он беспомощно, почти по-детски развел руками. — Но я не мог поступить иначе, Умар. Понимаешь? Не мог! Убеждал себя, понимал, что несу беду любимой сестренке, но остановиться не мог. Совесть не позволила.

И опять Умар почувствовал, что Тотырбек с ним весьма искренен, говорит откровенно, делится десятки раз думанным-передуманным. Отъезд Заремы, как Тотырбек ни крепился, больно задел его самолюбие: он вдруг почувствовал, что постарел, что силы уже не те, что и воля слабеет. Он все чаще стал задумываться о прошлом… Он ни одного дня не прожил, сказав: вот сегодняшний день я посвящаю только себе, делаю то, что хочу, ни о чем другом не думаю, лишь об удовольствиях и наслаждениях. Даже в дни болезни, лежа в своей комнатушке и поглядывая в низкий потолок, он раздумывал над вопросами, которые требовали скорейшего разрешения. Во сне он не раз видел, как та или иная сложная задача легко разрешалась благодаря тому, что кто-то неожиданно приходил на помощь… Так он жил — не для себя, для людей… И вот теперь Умар доказывает ему, что он только несчастья нес окружающим… Только несчастья…

Тяжкие раздумья отражались на лице Тотырбека, и без того уже испещренном множеством морщин. И помимо его желания и воли в душе у Умара вдруг возникла теплая волна жалости к этому человеку. Он пытался отогнать это чувство, ему хотелось быть жестоким с Тотырбеком, но это было сверх его сил, и он неожиданно для самого себя произнес:

— Тяжело нам, Тотырбек, не повезло в жизни…

…Потом они шли вместе, рядом, а следом двигался конь. Так и подошли к селу. Вот и последний поворот дороги — и Ногунал раскрылся перед взором Умара. Он в волнении остановился, оглядел село, воскликнул:

— Каким он стал, наш Ногунал! Красавец!..

— Красавец! — пожал плечами Тотырбек. — Строиться стали. Вон скоро больница будет… Жизнь иная пошла. Иду и все думаю о твоих словах. И вот что я тебе скажу, Умар. Походи по хадзарам, присмотрись, кто как живет, каков достаток в каждой семье, вспомни, как они раньше существовали, — тогда и поговорим с тобой, чему я посвятил свою жизнь, на что тратил усилия, выясним, осчастливил ли я кого-нибудь… Можешь и в Хохкау съездить. Спроси отца своего Дзамболата, мать Хадизат, Хамата, Заурбека, Сонью… с кем хочешь переговори, узнай, довольны ли они своей жизнью, и получишь ответ, как я прожил жизнь. Потому что, как ни старайся ты, а мою судьбу тебе не отделить от судеб односельчан… Ясно? И не смей жалеть меня, потому что моя судьба достойна не жалости, а гордости… Хоть и одинок я!.. — И, помолчав, кивнул на хадзары: — Селяне выглядывают. Улыбнись же, не то решат, что ты не с добрыми намерениями прибыл и не по своей воле. А вот и сын твой показался… Можешь гордиться им, хорошим трактористом стал, за ум взялся, вот только женить его никак нам не удается… Кстати, не забудь спросить у него, кто ему помог правильный путь в жизни найти… Иди же к нему, своему Руслану!..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

…В неширокое окно несмело заглядывал покачивающийся от ветра уличный фонарь, и сноп света кружил по холостяцкой комнате — три метра на три, — выхватывая из сумрака тяжелый стол, покосившийся платяной шкаф с резными фигурками, диван-кровать, фигуру пожилого мужчины. Руслан лежал, не постелив простыни, не раздеваясь. Был он небрит и давно не стрижен. Сон одолевал его, но Руслан отчаянно таращил глаза на фонарь: он боялся уснуть, потому что опасался, что Юра вновь появится и опять задаст вопрос-обвинение: «За что?» И Руслану придется в который раз прибегать к вопросу-оправданию. «Что ценнее — одна или пятьдесят две жизни?..» Сейчас Руслан был не в состоянии выдержать еще одного поединка с Юрой и, стараясь не уснуть, вслушивался в шумы, доносившиеся через открытое окно.

В самом здании было, тихо — никого из соседей не было дома. Но вот раздался веселый перестук каблучков — это Томуся вернулась из школы. Долго возилась с замком, уронила портфель. Замок на двери открывался туго. Его где-то достал новый жилец Кадаев, обменявшийся квартирой с горбуном, с ним у Руслана была одна общая стена. Три комнаты теперь занимали хозяин и глава семьи Кадаев, его жена, две дочери и теща. На лето теща с внучками отправлялась в горы. Кадаевы были на редкость дружной семьей. Вот и сегодня вскоре после Томуси муж Кемал и жена Зифа возвратились домой вместе, хотя работают в разных концах города. И взаимоотношения Кемала с тещей самые что ни на есть доброжелательные. Одно плохо — очень уж любопытен Кемал. Едва ступив на веранду, он сразу учуял, что появился Руслан, и, приблизившись к двери его комнаты, прислушивался до тех пор, пока жена трижды не окликнула его и укоризненно не зашикала. «Прибыл как будто…» — оправдываясь, прошептал он.

Полчаса спустя, тяжело ступая, появилась Анисса. Стоило ей открыть дверь, как в коридор выскочила Томуся, радостно воскликнула: «Мама!» Считалось, что Анисса нигде не работает. Куда бы она ни устраивалась, тяжелая форма астмы давала о себе знать и сваливала ее в постель. Когда ее мужа забрали в колонию за кражу, Анисса пошла было на швейную фабрику, но через несколько часов ее доставила домой «скорая». Знала она, что ей нельзя покидать дом и отправляться туда, где приволье для разного рода запахов. Знала, что родные любую вещь приносят с опаской, не вызовет ли она приступ. Знала это Анисса, но ей очень хотелось, чтобы сыновья — Сослан, он учился на первом курсе сельскохозяйственного ииститута, и Майрам, закончивший девятый класс, — продолжили учебу. И через некоторое время она сделала еще одну попытку, устроилась на сей раз рабочей парка культуры и отдыха. Увы! Болезнь не любила шуток. Но кому-то же надо было работать, ведь семья осталась без кормильца. Пока Сослан раздумывал, Майрам бросил школу и стал разнорабочим на заводе «Победит». Потом дядя Касполат устроил его таксистом. В ответ на упреки Сослана Майрам твердил: я еще не раз бы тормознул, пока до аттестата зрелости докарабкался бы, а ты у нас отличник, так что вкалывать следует мне, и нечего меня жалеть: заработки у таксиста такие, что заставляют забыть о дипломе…