Дядя самых честных правил 3 - Александр Горбов

документов. Проверить все архивы и стереть любое его упоминание.

Я захлопнул крышку и отодвинул от себя коробку. Не знаю, что и сказать. Жуть! Настоящая жуть и дикость. Ему сейчас девятнадцать, не сильно он и младше меня. Елизавета его всю жизнь собирается под замком держать? Честное слово, милосерднее было бы убить беднягу, чем так мучить. Я представил, что так держат всю жизнь взаперти меня, и передёрнул плечами от ужаса. Нет, однозначно стоит держаться от двора подальше.

* * *

Последнюю коробку я уже и смотреть не хотел. Но на крышке виднелась короткая надпись: “Кощей”, видно, кто-то кончиком ножа вырезал, и я заинтересовался. Дядя? Ты складывал сюда эти бумаги или их собирали на тебя? Надо посмотреть, что там — может, эта тайна касается и меня тоже, как наследника. Я откинул крышку и принялся внимательно читать документы.

Сначала я наткнулся на письма цесаревны Елизаветы к Алексею Шубину. Будущая императрица не стесняясь писала ему любовные послания, от которых у меня краснели уши. Среди них была и целая поэма, посвящённая возлюбленному. Ладно, это неинтересно, надо смотреть дальше.

После писем шли одиночные документы, не занимавшие больше одного листа.

Записка врача Лестока о рождении ребёнка некой особой благородных кровей. Родилась девочка — по виду чистокровная орка, глаза голубые, волосы чёрные, здорова. Ни имён, ни даты на бумаге не было.

Пыточный протокол допроса Алексея Шубина в Тайной канцелярии. К подследственному применялось битьё кнутом, дыба и вырывание ногтей.

Указ Анны Иоановны: сослать Алексея Шубина на Камчатку. Насильно обвенчать с местной жительницей, коей выплатить сто рублей.

Ещё один указ Анны Иоановны: ребёнка, позорящего правящую семью, ради государственного спокойствия и сохранения порядка престолонаследия милосердно удавить.

На этом месте я вытер платком вспотевшие ладони. Да уж, вся царская семейка друг друга стоит. Что там ещё в ящике? Отчёт о похоронах или ещё один ордер на убийство? Но в коробке были только две записки, написанные рукой Ушакова, чей почерк я уже научился отличать.

Первая: “Василий, милый мой друг. Она подписала приказ, как мы и думали. Ты был прав — она терпеть не может потомство Петра и хочет оставить корону своим родичам. Так что забирай ребёнка и делай, как уговорено. Доказательства привези железные, чтобы и комар носа не подточил. А остальное на твоё усмотрение”.

И вторая: “Василий, сделаю всё, что смогу, прикрою тебя от Лизки. Буду валить на Бирона, ему уже всё равно, а тебя подневольным выставлю. Чёрт знает, откуда она узнала про то дело. И ведь не скажешь, что мы тайно всё переменили. Не для того же прятали, так ведь? Думаю, завтра она тебя в ссылку ушлёт, так ты езжай, и не волнуйся. Денег я тебе вышлю, как сыр будешь в масле кататься. Да приглядывай, где там наш секретик да что делает. А через несколько лет мы с тобой попробуем сыграть в четыре руки хитрую партию. Не сомневаюсь, ты всё уже просчитал и меня не подведёшь”.

Я закашлялся. Дядя, о чём ты должен был молчать, а? Что за секретик? Что вы с Ушаковым такое сделали? А ведь он умер через пару лет, как была написана эта записка. Поэтому ты застрял в ссылке? Что вы такого хотели сотворить, если бы он был жив?

Глава 21 — Допрос

Подхватив три последних ящичка с бумагами, я вышел из Ябедного архива. Вернее, он теперь полу-ябедный, получается, после моего разграбления.

— Дмитрий Иванович, — протянул я коробки Кижу, — возьми. Прямо сейчас возвращайся в Злобино и спрячь эти документы у меня в кабинете. Надеюсь, ты помнишь, как открывается тайник.

Мёртвый поручик удивлённо вскинул брови.

— Константин Платонович, вы не забыли, что я вас охраняю?

— Обернёшься туда и обратно без остановок. За это время как-нибудь сам справлюсь. А будут проблемы — я с тобой свяжусь.

Киж тяжело вздохнул, посмотрел на меня осуждающе, но спорить не решился.

— В поместье скажи, что со мной всё в порядке, жду аудиенции у императрицы. Кормят хорошо, никто не обижает.

— Да вас обидишь, как же, — хмыкнул Киж и поудобнее перехватил коробки рукой. — Разрешите идти?

— Погоди.

Я обернулся и закрыл дверь в Ябедный архив. Тайны, лежащие там, хоть и бесполезны, но просто так отдавать их Тайной канцелярии я не собирался. Пусть себе лежат, заодно и сама “кладовка” может мне пригодиться. Вытащив small wand, я вплёл в рисунок запирающих Знаков ещё одну фигуру.

— Приложи руку вот здесь, — кивнул я Кижу.

Он послушно коснулся стены, и я добавил несколько маленьких штрихов.

— Всё, убирай. Запомни, куда именно прикладывал, — это твой личный ключ в архив. Сможешь и открыть, и закрыть, если проникнешь в особняк незамеченным.

Киж понимающе усмехнулся:

— Прятать секреты под носом Тайной канцелярии в её же подвале? Да вы само коварство, Константин Платонович.

— Всё, иди. Доставь документы в целости и спрячь.

Щёлкнув каблуками, Киж сделал шаг назад и растворился в темноте. А я подождал ещё пару минут, прислушиваясь к шорохам — попадаться местным обитателям совершенно не входило в мои планы. Но скрываться и осторожничать не пришлось: никого не встретив, через десять минут я был уже в своей комнате.

За окном ещё стояла темень, но небо постепенно меняло цвет с угольной черноты на ежевичный. Это что, я всю ночь просидел над документами? Ничего себе увлекательное чтиво. Ладно, успею выспаться — впереди очередной день ожидания и ничегонеделанья.

* * *

Не угадал! Через несколько часов меня разбудил Шешковский, напряжённый и нервный.

— Константин Платонович, будьте добры одеться и пройти со мной.

— Умыться и позавтракать успею?

Шешковский дёрнул щекой:

— Боюсь, для завтрака нет времени.

Ну, нет так нет, с голоду не умру. Я быстро привёл себя в порядок и пошёл за секретарём канцелярии. Пожалуй, меня такой неожиданный вызов даже порадовал — дело сдвинулось, а то до смерти надоело сидеть в четырёх стенах.

Мы спустились в подвал, но на этот раз не стали подниматься к парадному входу. Шешковский указал на боковой коридор, в котором повесили новенькие светильники. Прямо, направо и ещё раз направо.

— Заходите, Константин Платонович.

Он распахнул передо мной дверь и пропустил внутрь. Так-так, комната, почти в центре одинокий стул, даже с виду неудобный. Напротив, в трёх шагах, стол с тяжёлой бронзовой чернильницей и стопками бумаг.