Рецепт наслаждения - Джон Ланчестер

— Вы слишком до…

— Но сперва мне, пожалуй, стоит бегло перечислить некоторые моменты, не хочется называть их правилами, но подозреваю, что именно ими они и являются по своей сути. Будьте осторожнее в мелкой части бассейна, слева, — у ступеньки такой острый край, что можно порезаться. Мы ведь не хотим тащить вас к врачу на противотифозную прививку и тратить драгоценное время, отведенное на интервью, правда? Кстати: остерегайтесь вроде бы утонувших ос, многие из них еще сохраняют способность жалить. Хотя, в общем-то, умение жалить, притворяясь при этом мертвыми, присуще не только им. Но это так, к слову. В любом случае, в бассейне есть что-то вроде марлевого ковша, который может также пригодиться, чтобы избавиться от плавающих на поверхности листьев. Боюсь, мне придется настаивать на том, чтобы купальщики перед возвращением в дом досуха вытирали ноги! Лаура могла обратить внимание на рисунок келима у входной двери, хотя только от того, кто интересовался тонкостями этого искусства, можно было бы ожидать, что он сможет в полной мере оценить, насколько это редкий и ценный ковер. По-моему, в сарайчике есть запасные шлепанцы, хотя я и не уверен, есть ли у нас что-нибудь вашего размера, Хью, у вас, кажется на редкость большие ноги. Если вы почувствуете необходимость подкрепиться, то помните, mi casa es su casa.[265] Другими словами — можете приготовить себе что-нибудь сами, но если вдруг захотите чаю, то пожалуйста, обратите внимание, что автоматическое зажигание у газовой плиты нельзя назвать абсолютно надежным. И последнее, но самое важное, если вы отправитесь прогуляться вверх, а не вниз по холму, к деревне, то когда дойдете до развилки, ни в коем случае не сворачивайте на дорогу, которая идет выше хотя может показаться (так оно и есть на самом деле) что она ровнее и по ней можно быстрее добраться до деревни, чем по той, что ниже. Нижняя начинается с удручающего спуска, так что потом приходится идти все вверх и вверх, а это нелегко, особенно вам, Хью, с вашей парочкой лишних фунтов. Но чтобы ни случилось, не ходите по верхней дороге: она тянется через земли двух братьев, которые вообще-то совершеннейшие душки, но вот только не расстаются с оружием, и они, кстати, у себя дома. Несколько лет назад произошло чудовищное недоразумение с одной моей соседкой-англичанкой, которая частенько заглядывала сюда, чтобы искупаться в бассейне, не всегда, entre nous,[266] получив предварительно официальное приглашение. Так что запомните, вокруг холма, а не через холм. Так, это вроде бы все. Обед будет около часа. А потом (я же знаю, как вы, молодожены, недосыпаете) — так что я отпущу вас на пару часов, Лаура, пока мы с Хиулом доедем до города прикупить кое-каких необходимых продуктов на ужин, а потом — опять интервью до самого вечера.

Coup d'oeil[267] — недаром это типично французское выражение.

Шумный Хью ушел распаковывать вещи и вообще с грохотом бродить по дому, пока я ловко убрал со стола, а Лаура на минуту пригрелась на солнце. Одна из трудностей составления правильного завтрака заключается в том, что нужно достичь точного баланса между подкреплением и насыщением. Обычаи, связанные с утренним приемом пищи, в разных культурах значительно варьируются, и немного найдется предметов, отношение к которым настолько различно у разных народов. Рабочий-мексиканец, встающий на рассвете, чтобы обмакнуть кусочек churro[268] в свой кофе, отхлебнуть глоток спиртного и поторопиться на работу; добропорядочный француз y'zinc[269] со своей чашкой café-au-lait[270] и возможным круассаном; викторианский едок, со своими копченой селедкой, кеджери,[271] тостом с мармеладом и бараньей котлетой; австралийский загонщик скота, в загадочной гармонии со вспыльчивым гаучо далеких аргентинских пампасов, находящихся, правда, под одним и тем же южным небом, отмечающий восход солнца (появляющегося, как можно себе представить, над квазимарсианским красным ландшафтом состоящим из скал и песка) стейком, яичницей и кетчупом; Казанова, завтракающий двумя сотнями устриц, перед тем как приступить к насущным делам — соблазнению очередной красотки или обязанностям библиотекаря (кстати, существует, возможно незамечаемое обычно единство между этими двумя занятиями, основанное на принципе составления каталогов); японец, с его невообразимым супом; рассветные возлияния коневодов-монголов, вскрывающих вены на шеях своих коней, чтобы напиться оттуда придающей силы крови; изобретательные, кошмарные завтраки кочевников в степях, в пустынях или в горах. Мой брат, что характерно, был большим поклонником жареной мешанины или — как он предпочитал ее называть в память о времени, проведенном в Дублине, где, как Бартоломью утверждал, он и приобрел это пристрастие, — СИЗ: Сытный Ирландский Завтрак. Мне доводилось делить с ним эту трапезу во многих ужасных кафе, не говоря уже о пыльных, но хорошо освещенных студиях и мастерских, где брат неизменно устанавливал печь (часто нелегально, обычно — газовую), на которой и готовил свои беконово-яично-сосисочно-гренковые комбинации (достойную доверия кровяную колбасу достать было проблематично, поэтому она присутствовала à volonté[272]). При этом он произносил названия всех ингредиентов, словно они были одним словом: беконяйцососискагренки. Бартоломью любил утверждать, что любой, кто может «сварганить дельную поджарку», постиг все основы обращения со временем и ингредиентами, необходимыми для приготовления любого другого блюда: «По сравнению с СИЗ, телятина «князь Орлофф» с pommes soufflés[273] — легкотня». Я сам предпочитаю на завтрак один-два ломтика хорошо подобранных фруктов и чашечку кофе; животные жиры и крупы — соответственно слишком неперевариваемы и слишком удручающи для утреннего потребления. Иногда круассан приходится кстати, хотя это зависит от того, есть ли поблизости boulangerie[274] достаточно высокого класса. У меня дома, в Провансе, это зависит от того, захочется ли мне отправиться в город за утренними покупками до того, как я нарушу свой пост каким-либо иным образом; однако подобное бывает редко. Сегодняшние круассаны и tartines — уступка пузатому молодожену.

— Начнем? — спросил я Лауру, и она вздрогнула от неожиданности. Моя гостья выпрямилась на стуле, и при этом ее мешковатые шорты сползли чуть ниже, прикрыв золотистые колени.

— Здесь так хорошо, что совсем не хочется работать. Не знаю, смогла бы я довести до конца хоть какое-нибудь дело, если бы здесь жила.

— К этому привыкаешь.

Геккон, оживленный набирающим силу зноем, промелькнул по столу патио между нами. Лаура принялась раскладывать записные книжки и аппаратуру, доставая их из вместительной, богемного вида плетеной сумки.

— Может быть, мистер Уино, вы могли бы вкратце рассказать мне о вашем с Б.У. детстве и воспитании, чтобы…

— Б.У.?

— Извините, я так называла вашего брата в своих записях. Чтобы до поры до времени обойти проблему, которая появится, когда я, собственно, сяду писать биографию: называть ли его по имени — Барри, что звучит чуточку фамильярно, или по фамилии — Уино, что немного похоже на школьную перекличку. Так что я решила отложить это до тех пор, пока не возьмусь за текст вплотную.

— Очень и очень надеюсь, что сам я буду Тарквинием на протяжении всего текста; Тарквиний Тарквинибус, Тарквиний Тарквинский. Как вам, наверное, известно, меня нарекли Родни. Тарквиний — это мой собственный штрих, добавленный под влиянием обаятельного шекспировского злодея.[275] Ха-ха. Ну и зануда была эта Лукреция — вечная добродетельность и вечное нытье. Вкратце рассказать о нашем детстве? Нет, я, пожалуй, не стану этого делать. Но если вы зададите мне конкретные вопросы, то получите конкретные ответы.

Я не отдал бы должного своей собеседнице, если бы не отметил то, как она была ошарашена на мгновение и как быстро пришла в себя, будто артиллерийский полк, отозванный с приграничной войны для подавления мятежа в столице. Стрекот цикад непрошенно отвлек мое внимание, совершив один из тех резких переходов из сфер, расположенных за гранью восприятия, в область осознаваемого. Это произошло резко и агрессивно, словно реактивный лифт взлетел вдруг из глубин неосознанного в раздражающую неотвратимую реальность.

— Ладно, — сказала Лаура и с привлекательной деловитостью переложила бумаги на столе. — Расскажите мне о вашем с братом образовании.

Задумчивый Тарквиний какое-то время картинно смотрел вдаль.

— Я предпочел бы не составлять хронологического описания ранних этапов моего развития в терминах, отражающих это с точки зрения внешних признаков. В этом отношении императивы биографа и жизни, прожитой его объектом, не сходятся. В конце концов, тоскливые летописные перечисления школ, наград и счетов из прачечной — что все это может рассказать об исследуемом субъекте? Возможно, кстати, квитанции из прачечной несут в себе больший отпечаток субъективной индивидуальности, чем все остальные нудные личные вещи, — здесь больше причудливости, больше случайной индивидуализации. Возможно ли, что наш герой прожил целую неделю не меняя трусов, а потом вдруг принялся менять их дважды в день в следующем триместре? Какое мыслимое применение мог он находить для этой вышитой рубашки к вечернему костюму, на которой, как написано в счете (до странности изящным почерком, наводящим наш изобретательный историко-сентиментальный ум на мысль о возможных романтических чувствах между застенчивой, легко краснеющей красавицей за прилавком и опустошенным великаном-художником передающим ей пакет с нижним бельем во время своего еженедельного паломничества; возникает мимолетный человеческий контакт, от которого художник, сам того не замечая, вдруг начинает зависеть), осталось «несводимое пятно»? (Неплохое название для биографии?) Возможно, однажды какой-нибудь писатель сочинит роман, представив жизнь героя в форме последовательности документов, не расставляя никаких акцентов и не комментируя: свидетельство о рождении; школьные ведомости; водительские права; страховой полис; письма с требованиями вернуть в библиотеку просроченные книги; списки сданной в прачечную одежды; перечень имущества, составленный страховой компанией; списки покупок; незаполненные медицинские рецепты; непогашенные ваучеры автозаправочных станций; заявление на выдачу паспорта, заполненное от чужого имени и так и не отправленное; и наконец финальная череда счетов от докторов и агентств по уходу за больными на дому, завершающаяся поразительно крупным счетом от модного похоронного бюро. На такую структуру можно наложить собственные утешительные фантазии относительно смысла достижений и развития. С одной стороны: достичь таких высот! С другой: заплатить такую цену. И для сравнения — наши собственные жизни: как они скучны, как лишены опасностей и насколько они предпочтительнее!