Кровавое золото Еркета - Герман Иванович Романов

поединке, что оказалось напрасной затеей — их просто перекололи шпагами, все же дуэльная лихорадка научила европейцев многим полезным ухваткам.

Бекович увидел, как сразу три джигита, что до этого изображали «поваров», яростно размахивая саблями, набросились на белобрысого шведа, что был взят в плен под Полтавой. Все его знали как одного из драбантов короля Карла, а там были собраны лучшие из лучших. Потомок викингов расправился со степняками играючи, за несколько тактов скупых выверенных движений рук и ног. Шпага и кинжал, которые он сжимал в руках, несколько раз сверкнули на солнце и трое «халатников» свалились мертвыми. Однако будь конная схватка между ними, то все было бы с точностью наоборот — выросшие на коне хивинцы с легкостью бы победили бы любого драгуна…

— Мы их взяли, хан, — рядом возник Сиюнч, прохрипел, показав на имамов и священника, которых выволокли уздени. Лицо брата было бледным, а руки окровавленные, с лезвия кинжала капала алая кровь на желтый песок. Кабардинец с яростью прохрипел:

— Я их всех дорезал, они зарубили Ак-мурзу!

— Они и нас убьют, если будем переживать! Мы с тобою на войне, брат! Волоки хана к повозкам, и полон туда же — здесь скоро такое начнется, что не все до вечера уцелею…

Бекович пошатнулся, поперхнулся словом от сильного удара в грудь — прямо в сердце ударила оперенная стрела, но отскочила. Индийская кольчуга спасла, родовая — по легенде пращур за нее золота отсыпал по весу. Лучники хана стреляли из-за персиковых деревьев, в ответ уже загремели выстрелы из фузей, и достаточно точно — воины хана стали один за другим падать мертвыми и ранеными на землю, последних тут же добивали.

Все правильно делали, ведь «хороший враг — мертвый враг», и в спину уже не выстрелит и кинжал не воткнет. Сеча уже заканчивалась, продолжалась она недолго, каких-то пять минут — хивинцы не ожидали, что на них нападут и быстро, хладнокровно и прагматично жестоко всех перебьют. Таковы все его здешние единоплеменники, он как никто понимал это — собираясь напасть, они сами оказались жертвой своего собственного коварства, и тайком принесенные луки не помогли. Слишком рано уверовали в успех, посчитав что с приездом глупого коназа урусов дело наполовину совершено, и получили жесточайший урок, почти для всех хивинцев, за исключением пяти пленников, оказавшийся последним в их жизни.

Недаром у русских есть достойная для таких случаев поговорка — не копай яму другому, сам в нее попасть можешь!

У чинар и дувала суетились солдаты в невероятной спешке. Приехали сюда на повозках, чем вызвали пренебрежительные улыбки у степняков. Вот только во всем имелся затаенный смысл, и сейчас идущая в атаку вражеская конница должна была познакомиться с наследием гуситских войн. Повозки с самого начала ставились между чинар, образуя своего рода крепостную стену. На них уже были подняты дощатые стенки с узкими амбразурами, скрывавшие двойное дно. Солдаты спешно разбирали спрятанные там, заранее заряженные фузеи, надевали через плечо патронные сумки, поправляли ремни. Некоторые уже прицельно стреляли в спину убегавшим от места кровавой бойни хивинцам.

— Отходим за дувал и чинары! Отходим!

Отдав команду, Бекович устремился к зеленой рощице, в которой нужно было обороняться несколько часов, пока подойдет подмога. Он прекрасно понимал всю сложность предстоящего дела, но иного варианта, как вчера не думали на совете, просто не нашли. Теперь оставалось только сражаться и надеяться на собственную стойкость, и все солдаты и офицеры, русские и шведы, ногайцы и уздени, прекрасно понимали это. В таких ситуациях все просто — если будешь сражаться до конца и победишь, тогда будешь жить, любой другой вариант нес только смерть — от быстрой, до очень мучительной и долгой, палачи на востоке имели зловещую репутацию.

Князь совершенно спокойно смотрел на растянувшуюся в пару верст огромную конную лаву, которая стремительно приближалась, поднимая до небес желтую песчаную пыль. Конечно, для хивинцев все пошло совсем не так, как они задумали, но сейчас всадники хотели только одного — если не спасти своего хана от смерти, то хотя бы отомстить за него, вырезав всех урусов до последнего.

— Еще минут пять и начнется…

Бекович пробормотал себе под нос, взял протянутую кожаную флягу и отпил из нее холодного, чуть кисловатого вина, щедро разбавленного водой. Щелкнул пальцами — денщик протянул ему уже раскуренную трубку, протерев мундштук платком. Затянулся табаком, пыхнул дымком — все же перекур может быть последним в жизни, да и сам понимал, что подает солдатам пример полного спокойствия и безразличия.

— Торопятся, только не успели — мы уже готовы!

Нужды суетится, и отдавать приказы солдатам, не имелось ни необходимости, ни смысла. Все прекрасно знали, что им надлежит делать, к тому же вчера в подходящей для тренировки рощице чинар, все приемы отрабатывали несколько раз, доведя чуть ли не до автоматизма. На приближающуюся конницу даже не смотрели — тут не было не только ни одного новобранца, но и вообще молодых воинов — только ветераны, перешагнувшие за тридцатилетний рубеж, спокойные как удавы, и столь же разговорчивые.

Головорезы, право слово!

— Что. Шергази, опамятовался?!

Бекович подошел к хану, который смотрел на него мутными глазами. И присел, смотря тому прямо в глаза:

— Наказал я тебя за твое вероломство?! Что молчишь, лжец? Видишь ли, клятва клятве рознь — ты дал клятву на Коране, думая, что я вероотступник, потому не собирался ее сдержать изначально. И сам обхитрил себя, коварный глупец! Потому, что заставил меня в ответ поклясться на Библии — а вот это меня ни к чему не обязывало, с тем же успехом можно положиться на кизяки или гнилую солому. Наоборот, ты этим нанес мне жуткое оскорбление — и умрешь, но позже, и той смертью, которую мне уготовил. Впрочем, ты получишь легкую смерть, если сделаешь то, что я тебе скажу — тогда и сыновьям своим спасешь жизнь!

Бекович усмехнулся, глядя на побледневшее лицо бывшего хивинского хана, и с мстительной жестокостью произнес:

— Ты же хотел с меня