Там, где лес не растет - Мария Семенова

– Друг мой, – сказал Альпин, – ты хотя и не оказал себя скрытым виллином, избравшим пешее странствие, на что намекал нам твой украшенный наколками спутник, я всё же не сомневаюсь, что твоя история на диво поучительна и занятна, как для нас, так в особенности и для нашего учёного гостя. Прошу тебя, поведай нам её прямо сейчас, пока сытость не отяготила наши животы, а разум не опутала сонливость.

«Мог бы и до завтра повременить, – мысленно возроптал Коренга. – Повесть моя не молоко, небось не прокиснет…»

Над похлёбкой завивался помрачающий сознание душистый парок, но Коренге подумалось, что и кониса можно было понять. Не каждый день ведь встречаешь безногого молодого парня в тележке, сопровождаемого пусть и не кровным симураном, но как-никак тумаком.

А ещё он заметил, какими внимательными, почти хищными стали зелёные глаза арранта, и покосился на Эорию. Оказывается, сегванка тоже отставила мису и, вытащив из поясного кармашка гребень, снова взялась чесать блаженно раскинувшегося Торона. Вычесанный пух она убирала в опрятный полотняный мешочек. И правильно, не дело ведь, чтобы перед шатром правителя ветер гонял серые и бурые ошмётки. Ещё на скатерть, чего доброго, залетят.

– Государь конис и ты, сын благословенной земли… – подбирая слова, начал Коренга по-аррантски. Он по недомыслию полагал, что гостю Альпина будет приятен звук родной речи, но ошибся. Эврих почти сразу перебил его.

– Встречал я веннов, изъяснявшихся по-аррантски куда бойчее тебя, – бросил он раздражённо, словно Коренга был чем перед ним виноват. – Повествуй лучше на своём языке, а я буду толмачить!

Сказано это, к полному изумлению Коренги, было по-веннски. Аррант владел правильной речью умело и без запинки. У него был выговор уроженца западных чащ. Такого не нахватаешься, общаясь с заезжими купцами. Впрочем, как следует поразмыслить об этом Коренге было некогда.

– Не гневайся на меня, если я выхожу совсем не так хорош, как некий мой соплеменник, встреченный тобой раньше, – проговорил он смиренно. – Есть в бору красные сосны, есть и кривые коряги. У нас полагают, они тоже хоть на что-нибудь да могут сгодиться!.. А дело было семь лет назад, когда я ничем ещё не отличался от других ребятишек, а у моего батюшки истёк срок вдовства…

Краем глаза Коренга заметил, как Эория вскинула голову и смерила его взглядом. Потом вновь склонилась к Торону. Коренга лишь вздохнул про себя.

– В тот год, – продолжал он, – я узнал Посвящение. И мой батюшка счёл, что пора уже мне побывать в роду Жаворонка, где по весне должна была наспйть[53] новая девка. У нас ведь так заведено, чтобы отцы показывали своих подрастающих сыновей матерям новых девок, чтобы те знали, кто может через несколько лет прийти к ним за бусами… Да ты, почтенный аррант, должно быть, сам это знаешь лучше меня.

Эврих кончил переводить и бросил по-прежнему сердито:

– Я овладел строем вашей речи, но я не жил среди веннов и знаком не со всеми обычаями. Рассказывай дальше.

– Годом ранее у меня жил щенок, – продолжал Коренга. – Он заболел животом и умер, и я очень по нему горевал. Мой батюшка решил побаловать меня, сироту, и придумал дать мне нового щенка от тех же матери и отца. И так уж получилось, мои почтенные, что сука-мать жила у нас, и скоро ей должна была настать пора войти в охоту и подпустить к себе жениха. Кобель же обитал далеко, в роду Лиса. И вот мой батюшка ради дорогого подарка затеял превеликое странствие, думая вначале заглянуть к Лисам и до срока оставить суку у них…

Коренга наполовину ждал, что аррант снова раздражённо выговорит ему и нетерпеливо велит переходить прямо к сути. Удивительное дело! Эврих просто перевёл и стал ждать, что Коренга скажет дальше.

– А надобно вам знать, – продолжал молодой венн, – что путь от нас до Лисов был мало того что очень неблизкий, он ещё и частью вёл через земли, заселённые чужеплеменниками. Я не стану здесь называть их по имени, чтобы не возбуждать вас против народа, не все дети которого так погрязли в злодействе, как те, с которыми свела нас Хозяйка Судеб… Мы с батюшкой целый месяц шли через добрые леса, когда наконец нам попалась торная дорога и погост на ней. И батюшка счёл, что мне будет полезен ночлег под чужим кровом, ведь для меня, мальчишки, это было бы приключение, достойное рассказов и хвастовства. Но когда мы приблизились к постоялому двору и вступили в ворота, нам показалось, будто ту дорогу в лесу подсунула нам нелёгкая. Ибо мы увидели во дворе сидевшего на цепи симурана с обрубленными крыльями…

– Погоди-ка, венн. – Эврих зорко прищурился, намереваясь уличить повествователя в нелепице, если не в откровенном вранье. – Я ведь и сам насмотрелся кое-чего, что обычно именуют диковинами, а уж симуранов видел так близко, как сейчас вижу тебя. Многие желали бы пленить благородного летуна, только никому до сих пор это не удавалось. Пленённый симуран непременно позовёт на выручку собратьев, оставшихся на свободе, и с ними вилл, а те никому своих питомцев в обиду не дают. Они не только освободят пойманного, но ещё устроят так, чтобы десять поколений обидчиков только и делали, что сожалели о давнем грехе своих предков. Виллы будут насылать сушь, ливни и градобои, пока вовсе не сживут их с земли… Как же вышло, что неназванному племени, затерянному в дремучих лесах, удалось то, от чего отступились владыки могучих держав?

Это был вызов. Но грош цена рассказчику, которого подобный вызов застанет врасплох!

– Позже мы с батюшкой долго рассуждали об этом, – потупился Коренга. – Мы попробовали расспросить несчастного симурана о его судьбе, ведь симураны умеют разговаривать с людьми, которых изберут себе в собеседники… но он нам не ответил. Тогда мой батюшка решил, что кобель, должно быть, не смог защитить наездника и, виня себя, принял участь, которую уготовили ему злые жители погоста. Мы думаем, он просто не стал звать на помощь, хотя и мог. Он был волен решать, но наши сердца кричали криком от жалости. Я гладил изувеченного летуна и готов был проклясть лесную тропу, свернув на которую мы вышли к тому неблагому погосту и встретили подобное горе… Но мы ведь – дети Кокорины, лесные тропы куда не надо нас не выводят! И вот мой батюшка сказал мне разумное слово: надо, мол, поблюсти с ним нашу суку, чтобы получилось потомство. А после – помочь ему избавиться от тягостного бытия… Мы снова попытались заговорить с симураном, и на этот раз он нам ответил. Он согласился…

Эврих перевёл.

– Мы – дети Кокорины, – упрямо повторил Коренга. – Лес подсказывает нам яркие краски для тканей и маслянистые соки, чтобы обувь не расползалась от сырости. Мы знаем, как найти в чаще лекарства от девяноста девяти хворей и чем намазать стрелу, чтобы добытый зверь засыпал, не испытывая мучений. Мой батюшка составил яд и закопал его в землю там, где мог достать симуран. Симуран же сказал нам, что непременно почувствует рождение щенка и тогда выроет яд… – Коренга помолчал. Потом кивнул на Торона: – Он очень похож на отца…

Эврих перевёл. Государь конис тоже некоторое время молчал, откинувшись на подушки. Потом вымолвил:

– Ты упомянул, что семь лет назад ничем не отличался от других сорванцов. Я тебя правильно понял?

– Да, государь мой, – кивнул Коренга. – Я заболел в тот день, когда родился щенок, а симуран выкопал яд. Должно быть, мы всё-таки приняли кару за то, что поднесли смерть небесному зверю. Я остался без ног, а Торон, хотя и крылат, летать не умеет.

– Нет худшей кары для отца, чем наказанное потомство… – проговорил Альпин задумчиво.

Эврих же заметил:

– Твой пёс не выглядит семилетним, венн. Он гораздо моложе.

Коренга развёл руками.

– Он ведь мешанец. Его и мамка в брюхе носила не два месяца, а полгода.

– Что же привело тебя в Нарлак? – спросил конис. – Ошибусь ли, предположив, что ты хочешь показать своего кобеля виллам и спросить их совета, как ему выучиться летать?.. Но что побудило тебя предаться тяготам и опасностям морского путешествия, не говоря уже о Змеевом Следе, когда ты мог попасть в горный край непосредственно из своей страны? Тебе было бы достаточно держать путь всё время на юг…

Коренга не задержался с ответом.

– У нас, – сказал он, – полагают, будто в пределах страны, счастливо пребывающей под твоей рукой, укрывается от людских глаз великий лекарь и мудрец – Зелхат Мельсинский…

Эврих с размаху огрел себя ладонью по голому, не укрытому штанами колену. Коренга даже вздрогнул от неожиданности.

– Горе всякому, кто вздумает недооценивать венна! – вырвалось у арранта. Если Коренга что-нибудь понимал, учёный был теперь гораздо менее склонен видеть в нём скорбное подобие кого-то, кого ему довелось знать годы назад. А Эврих продолжал: – У вас в лесных дебрях сделали те же выводы, к которым пришёл и я сам!.. Ты, верно, надеешься, что великий Зелхат сумеет вылечить твои ноги?