Ночи тайного агента - Георгий Иванович Киселев

нам, а мы в пустую галерею, круто спускавшуюся вниз.

В глубине Храма почти не было охраны, но и не было выхода. Отсутствие выбора все глубже и глубже гнало нас в мышеловку.

На повороте одной из галерей наскочили на охранника. Он потащил пистолет из кобуры, но Сато метнул звезду-сюрикен точно в лоб. Монах рухнул без стона, а я подхватил его оружие. Пистолет укрепил мужество, но ненадолго − из концов коридора летел топот множества ног, а боковых ответвлений не было. Казалось, мышеловка захлопнулась.

Не сговариваясь, сели на пустые постаменты для статуй. Наши эманации страха не уступали излучениям идолов, но на этом сходство кончалось.

Топот преследователей достиг апогея и быстро затих — они остановились рядом с нами. Монахи возбужденно обсуждали варианты исчезновения беглецов, не задерживаясь взглядами по нашим, окаменевшим в ужасе, лицам. Мы ничем не отличались от статуй, лишь позолоты не было, но ужаса излучали не меньше идолов на постаментах. Поклонники смерти и ужаса проверили кельи в галерее и бросились в ближайшие коридоры. Жертвоприношение вновь откладывалось.

Когда слазил с постамента, отметил дрожь в руках и промокшую холодным потом рубашку. Я, явно, не годился в супермены, но Сато был иного мнения и ласкал взглядами восхищения и поклонения. Знай, он состояние учителя − тоже задрожат коленки.

− Ни один ниндзя не способен маскироваться как вы, учитель, − восхищался Сато.

− Меньше всего на свете я хотел очутиться на проклятых постаментах. Да минует нас чаша сия, − ответил я и, впервые в жизни, перекрестился.

В одной из пустых келий валялись монашеские, рясы. В них мы почти не отличались от преследователей, но прорываться, вверх не решились. Мы уходили все глубже и глубже в почти не охраняемые и необитаемые подземелья Храма. Но если раньше мы просто уходили от погони, то теперь вся надежда была в глубине. Там, возможно, ходы Храма соединяются с заброшенными штольнями. Они должны вести на свободу.

Галереи становились все более заброшенными. Нас окружали: жара, пыль и тишина. Правда, запустение было не полным, исправно работало освещение. Мы пробирались запутанными лабиринтами. Больше не было даже заброшенных келий или других помещений. Мы свыклись с однообразием голых и серых бетонных нор, все более круто спускавшихся во чрево планеты.

Появившаяся за поворотом дверь, нарушив однообразие, заставила схватиться за оружие, тревожно стучать сердца. Но опасения оказались напрасными. Массивная чугунная преграда скрипела и визжала, уступала напору четырех рук.

Я недоумевал: открывшийся огромный зал был без охраны и примерно на локоть завален сокровищами.

− Сборище воров и убийц давно бы растащило все из зала. Что их могло остановить?

− Вход в нижние нежилые галереи Храма был запрещен и охранялся, − ответил Сато, − Наверняка, я уложил одного из этих охранников. Побег внес сумятицу в действия охраны, и мы чудом прорвались в запретные, кроме Великого Негодяя и аббатов, ходы.

− Неужели никто не решился разведать, что в глубине?

− Была пара дерзких монахов. Сейчас они сверкают золотом при входе в апартаменты Великого Грешника. Больше не нашлось желающих стать на вечный прикол.

Нашей целью было спасать жизнь, а не тащить сокровища, но я не удержался и положил в карман колечко с небольшим бриллиантом.

Мы быстро прошли по грудам золота и каменьев ко второй двери в глубине зала. Расчет оказался верным − за дверью кончался Храм и открывался путь во мраке древней шахты. Запасливый Сато включил фонарик. Вся надежда была в этом слабом лучике света и удачном выборе пути. Несколько раз упирались в тупики и завалы, но вера в спасение не покидала нас, словно обреченную на гибель мышку в молоке, но ведь она все же спаслась. Мы находили обходные пути и двигались дальше.

На вторые сутки добрались до колодца шахты и по проржавевшим и ощетинившимся оборванными нитями тросам стали взбираться вверх. Тросы рвали ладони и ноги до крови и нестерпимой боли, мышцы дрожали от усталости, но это была все же посильная цена за жизнь. И мы карабкались, сжав зубы и волю. А когда силы и воля покидали меня, то вспоминал золоченые статуи, и мгновенно просыпалась воля и от куда-то брались новые силы. Ну, а Сато с восторгом глядел на своего кумира, благо не золоченого, и пытался не отставать.

На поверхности, пока восстанавливал дыхание и силы, в меня нашел лазейку и прежний разведчик. Хотя после ужасов Храма должна остаться только устойчивая тяга к дому, но глупый язык мостил дорогу приключениям.

− Ким живет в Храме?

− Нет, в гостинице, − ответил Сато. − Но каждый день мы совершали обряды очищения в Храме. Через неделю нам обещали кельи послушников в Храме, в галереях Ордена Воров и Балдежа.

− Почему не Мокрушников?

− Не та специализация. Обучение идет строго по освоенной профессии. Лучшие специалисты каждого Ордена готовят работников, инструкции, правила, а иногда, разрабатывают операции для мафий других планет.

− По вечерам Ким дома?

− Да, почти всегда,

− Пойдем, навестим старого друга.

Путь от заброшенной шахты к гостинице проходил через кошмарное смешение заводов, терриконов пустой породы и шлаков, спокойных жилых кварталов и сверкающих, шумных улиц игорного бизнеса, продажных утех, преступности.

У входа в пристанище Кима стояли два дюжих отвратного вида швейцара. Все на Кайеркане зависит от Храма, и они, наверняка, были предупреждены о побеге. Запасливый и предусмотрительный ниндзя Сато повел в сквер за гостиницей. Он из дупла старой черешни извлек кошку с длинным и прочным шелковым тросиком. Когда он только успел ее там спрятать? Сато ловко зацепил кошку за лоджию третьего этажа и быстро туда забрался. Тонкий тросик больно въедался в ладони, но после подъема из шахты это не было проблемой.

Балконная дверь была распахнута, пропуская прохладу ночи. За столом сидели Упырь и Ким и возбужденно спорили. Упырь обвинял собеседника за то, что змею пригрел, а Ким оправдывался ошибкой Упыря во мне. От обидной правды он свирепел, пытался огреть Кима оплеухой, и все повторялось сначала.

− Учти, − начал говорить нечто более путное Упырь, − Не найдем беглецов − нас обоих позолотят!

Слова Упыря попали в цель. Ким даже забыл потирать припухшую от мощных оплеух монаха щеку.

Бессмысленный спор больше меня не интересовал. Я показал пальцем на Сато, а затем на Кима. Сато кивнул. Затем на себя и Упыря. Он вновь кивнул. Еще раз проанализировал себя и ситуацию, успокоил нервы и, словно в прорубь, бросился в дверной проем. Упырь только