Грешник - Сьерра Симоне

затуманивающая зрение.

Зенни снова сводит колени вместе после того, как помогает мне избавиться от остатков ее скромности, и я испытываю огромное удовольствие, скользя руками вверх по ее ногам и находя большими пальцами чувствительное местечко над коленями и с внутренней стороны бедер. На мгновение в голове возникает образ нас двоих: руки тридцатишестилетнего мужчины с безумно дорогими часами, сверкающими на запястье, гладкие и стройные ноги едва повзрослевшей женщины.

Это неправильно, я не могу возбуждаться от этого, не могу жаждать большего от одного только вида.

Но ничего не могу с собой поделать. Похоже, все причины, по которым я не должен этого делать – ее возраст, будущие обеты и тот факт, что она младшая сестра Элайджи, – только больше меня возбуждают.

Я раздвигаю ее ноги и наконец вижу то, от чего сходил с ума.

– О, Зенни, – говорю со сдавленным рычанием. – О, милая…

– Шон, – произносит она, и это все. Просто мое имя. Она дрожит всем телом.

Я не тороплюсь, наслаждаясь ее видом и запечатлевая в памяти каждый изгиб и каждую складочку. Волосы коротко и аккуратно подстрижены, киска гладко выбрита, словно напоказ. И когда веду большими пальцами от бедер к половым губам, я чувствую, какая она чертовски мягкая и шелковистая. Кажется, мой член, болезненно пульсирующий в брюках, вот-вот взорвется от напряжения. И я с трудом вспоминаю, почему решил следовать своему глупому плану, особенно сейчас, когда вижу ее великолепную сочную киску, жаждущую меня. И, мать твою, раздвинув большими пальцами ее складочки, я вижу ее самое сокровенное местечко, влажное, розовое и тугое.

Я издаю стон и зажмуриваюсь. А потом открываю глаза и вижу, что она смотрит на меня с выражением отчетливого, безграничного доверия.

Я растворяюсь в нем, оно взывает одновременно к моим низменным и благородным инстинктам.

– Твоя киска – самое красивое, что я когда-либо видел, – заявляю ей. И затем, прежде чем она успевает возразить, рассмеяться или ответить, я наклоняюсь и дарю этому сладкому цветку первый поцелуй, не спеша пробую ее на вкус, ласкаю языком шелковистую кожу ее набухших складочек и маленький бугорок между ними.

Зенни издает что-то среднее между смешком и всхлипом – грубоватый звук, исходящий прямо из живота, полный удивления и желания. Я ухмыляюсь, прижимаясь к ее сердцевине, потому что много раз слышал заученные стоны и вздохи женщин, которые, по их мнению, хотят слышать мужчины. Но я предпочел бы смешок-всхлип Зенни всем другим звукам.

Я упоенно целую ее киску и, пользуясь тем, что у моего дивана нет подлокотников, устраиваюсь между ее ног на коленях прямо на полу; ее бедра сжимают мои широкие плечи, и я поспешно подхватываю руками ее попку, чтобы притянуть к своему лицу.

Как и во всем остальном, Зенни полна противоречий. Неопытная и зрелая, стыдливая, но доведенная до того состояния, когда ей уже все равно. Я чувствую это по тому, как она вздрагивает и извивается, когда я впервые провожу языком между ее ягодиц, по тому, как она решительно упирается пятками мне в спину и отчаянно цепляется руками за мои запястья, по тому, как сжимаются ее пальцы, задавая вопросы, которые, я знаю, ее гордость не позволяет произнести вслух.

«Хороша ли я на вкус? Тебе это нравится? Я тебе нравлюсь?»

Мой язык и мой голод отвечают за меня. Да, она чертовски хороша на вкус, чистая сладость с тем насыщенным оттенком, который, кажется, рассчитан на то, чтобы сводить с ума таких мужчин, как я. Да, мне это нравится, я изголодался по этому вкусу, изголодался, как смертный, который попробовал волшебный фрукт и теперь никогда больше не сможет есть ничего другого.

Да, она мне нравится.

Она мне слишком нравится, что вызывает беспокойство.

– Ты такая сладкая на вкус, – выдавливаю я, отстраняясь, чтобы перевести дыхание. – Такая чертовски сладкая. И ты пахнешь… – Я утыкаюсь носом и вдыхаю ее аромат, отчего она в смущении сжимает ноги вместе. Я позволяю ей, потому что благодаря этому прижимаюсь к ней еще теснее. Затем вдыхаю ее запах, неторопливо провожу носом вдоль набухших складочек к вершине клитора, а затем вниз между ее ягодиц, заставляя ее испуганно вздрогнуть.

Кладу руку ей на живот, чтобы она не шевелилась, и ласкаю пальцами ее холмик.

– Не двигайся, – велю ей. – Оставайся неподвижной для меня.

Ее глаза прикрыты, длинные ресницы отбрасывают тени на щеки, а грудь вздымается от коротких, судорожных вдохов. Ее заострившиеся соски гордо проступают сквозь лавандовый шелк бюстгальтера.

– Это так приятно, – шепчет она. – Я просто волнуюсь… Я никогда…

– Я знаю. Вот почему я практически трахаю край дивана, пока вдыхаю твой запах и любуюсь тобой.

Ее губы приоткрываются от неприкрытой похоти.

– Правда?

– Приподнимись на локтях и посмотри на меня.

Она так и делает, и я знаю, что она видит – мое тело, склонившееся над диваном, мои бедра, бездумно трущиеся о подушки.

– Ты настолько возбужден? – бормочет она. – Из-за меня?

– Из-за тебя.

Она моргает, как будто не может в это поверить, что кажется мне безумием. Да, она собирается стать монахиней, но она великолепна, обворожительна, умна и непринужденно пленительна. Несомненно, у нее были мужчины, которые желали ее так же безумно, жаждали ее всем своим существом.

– Зенни, я всю неделю мастурбировал, думая о тебе. Каждый день мне приходится вытаскивать член из штанов и дрочить, чтобы просто трезво мыслить. Твоя киска – это все, о чем я мог думать целую неделю, и она даже прекраснее и вкуснее, чем в моих мечтах. Я хочу насладиться ею по полной.

– Хорошо.

– Хочу насытиться тобой.

Долгий судорожный выдох.

– Думаю, что тоже хочу насладиться тобой по полной.

Я одариваю ее озорной ухмылкой.

– Таков ведь наш план?

Она улыбается в ответ, затем ее улыбка превращается в очаровательное сосредоточенное выражение, когда я исследую пальцем ее складочки и медленно подразниваю влажную, мягкую плоть. А затем нежно и осторожно ввожу палец на треть, все это время наблюдая за ее лицом. Ее киска невероятно тугая и чертовски маленькая, и несмотря на то что она сочится от возбуждения, покрывая мой палец своими соками, даже кончик пальца все равно ощущается как серьезное вторжение.

Я судорожно сглатываю, представляя, как мой член будет внутри нее, обтянутый крепче перчатки.

Господь всемогущий, я вот-вот снова кончу в штаны.

– Вот так я подготовлю тебя к тому, чтобы ты смогла принять меня, – объясняю я ласковым голосом, пытаясь сосредоточиться на том, что мы делаем, и на «ПЛАНЕ, ШОН, на ГРЕБАНОМ ПЛАНЕ», который предполагает, что мы в какой-то момент окажемся