Грешник - Сьерра Симоне

мерцающие, серьезные и проницательные, пристально изучают меня. А потом она кивает.

– Хорошо, – просто говорит она.

– Серьезно? – спрашиваю, чувствуя некую неловкость и чувство вины, хотя совершенно не понимаю почему. – Зенни, я хочу, чтобы ты знала, что в любой момент можешь сказать «стоп» или «продолжай», рассказать мне о своих желаниях или сказать мне, что я мудак.

Последнее вызывает у нее легкую улыбку.

– Я никогда не побоюсь сказать тебе это, – говорит она. – И я доверяю тебе, Шон. Это не меняет настоящего, но я готова исследовать его вместе с тобой.

Ее доверие, которого я совершенно не заслуживаю, давит на меня тяжким грузом, и я ерзаю на месте, по-прежнему испытывая беспокойство и чувство вины.

– К тому же наш договор всего на месяц, помнишь? – добавляет она. – Нам не придется выяснять, как растить детей вместе.

– Разумеется, – соглашаюсь я, только теперь мне вдруг становится интересно, как бы выглядели наши дети, а ведь я никогда не хотел детей. Нет уж, спасибо. Но, черт возьми, у нас с Зенни были бы такие милые малыши! Я тут же представляю ее большой и упругий живот с моим ребенком внутри, представляю, как она сидит на кресле-качалке в какой-нибудь тихой комнате и кормит грудью нашего малыша, а я в это время у ее ног и с обожанием смотрю на нее снизу вверх.

Счастье.

Прямо сейчас оно зарождается в моей груди, еще такое хрупкое, что в любой момент может исчезнуть. Мне настолько незнакомы эти ощущения, что я замираю, уставившись на Зенни так, словно она – единственное существо в мире.

Она неправильно истолковывает мою реакцию и смеется.

– Шон, я просто пошутила насчет детей, не паникуй.

– Я…

– На самом деле, – продолжает она, не подозревая о моих фантазиях и незнакомом волнении, которое разливается в груди. – Я удивлена, что ты не произнес какую-нибудь речь о том, что я не могу влюбиться в тебя, пока мы вместе.

– Сомневаюсь, что для тебя это будет проблемой, – бормочу я, снова целуя костяшки ее пальцев, чтобы она не видела моего лица. Я не забыл о возможности появления чувств. На самом деле, почти в каждой второй книге саги об Уэйкфилдах где-нибудь да заходит речь об этом, когда герои впервые встречаются: «Я притворюсь, что ухаживаю за тобой в течение сезона, но мы не должны влюбляться», или «Поскольку я вдова, могу научить тебя, как ублажать будущую жену в постели, но, конечно, между нами все закончится в тот момент, когда ты обручишься». И тому подобное.

Но с Зенни мне это не грозит. Судя по ее разговорам, глядя на ее жизнь, я понимаю, что никогда не смогу соперничать в любви с ее Богом. Она будет трахаться со мной, использует меня в своих целях, а затем вернется в свою церковь с еще более крепкой верой. Ни на секунду в этом не сомневаюсь.

Хотя странно, как быстро эта мысль омрачает мое счастье.

– Это дым? – спрашивает Зенни, и я с испугом поворачиваюсь и вижу белые клубы дыма, поднимающиеся из духовки.

– А-а-а, черт, черт, проклятье!

Зенни грациозно пересаживается на диван, а я вскакиваю на ноги, чтобы спасти пироги в горшочках, не сомневаясь, что Мэри Берри назвала бы их «передержанными», и наш неловкий разговор внезапно обрывается.

XII

Пироги в горшочках подгорели только слегка, так что я посыпаю самые неудачные места большим количеством дорогущего сыра, и все готово. Раскладываю ужин по тарелкам, открываю пиво, и вскоре мы с Зенни сидим за маленьким столиком у окна, глядя на темнеющий город.

– Странно, – произносит Зенни, подув на кусок пирога на вилке. – Несмотря на неловкую тему разговора, сейчас я чувствую себя очень хорошо. Как будто позанималась спортом или вроде того.

Я не сразу отвечаю, потому что был занят разглядыванием ее сложенных в трубочку губ, когда она дула на еду.

– Согласен. Рад, что тебя наш разговор не спугнул.

– Меня не так легко напугать, – говорит Зенни, откусывая кусочек, и я наблюдаю за медленным скольжением зубцов вилки между ее губами, за взмахом ресниц, когда она наслаждается едой.

– Да, думаю, нелегко, – бормочу я, смутно понимая, что должен перестать пялиться на нее, но, черт побери, эта девушка охрененно красивая. Думаю, что с радостью сидел бы и наблюдал, как она подбивает баланс чековой книжки или просматривает ежегодник «Отчеты для потребителей» – настолько на нее интересно смотреть.

И она права. Атмосфера между нами приятная, чистая и заряженная положительными эмоциями.

– А, эта любовь покомандовать, – говорит она.

– Да.

Она кладет вилку и изучает меня с дерзким блеском в глазах.

– Пока что она меня не слишком впечатляет.

Я пристально смотрю на нее в ответ.

– Это вызов?

– Возможно.

– Я еще не начинал. – Делаю паузу. – Зенни, это не самая лучшая из моих черт. Но мне тяжело отказаться от нее ради людей, которых я… – Я замолкаю, потому что чуть не сболтнул лишнего. Мне становится страшно от того, насколько я не боюсь произнести это слово перед ней.

– Людей, которые мне небезразличны, – говорю я вместо этого.

– Людей, которые тебе небезразличны.

– Мои братья, моя мать, – продолжаю я. – Моя сестра, когда она была жива… Много пользы ей это принесло, – добавляю с какой-то застарелой горечью.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Зенни и делает это, не играя на моей очевидной жалости к себе. Она спрашивает так, словно интересуется погодой или тем, кто шьет мои костюмы.

– Я имею в виду, что все время чрезмерно опекал ее и настойчиво вмешивался в ее дела. Школа, парни, на какие вечеринки она собирается, полная ли зарядка на ее мобильном телефоне и помнит ли она уроки по самообороне, которые я упросил ее посещать до поступления в университет Канзас-Сити. И все это время она носила в себе эту рану, этот позор, груз того, что этот человек делал с ней, а я и понятия не имел. Я даже не догадывался, что не смог защитить ее, пока не стало слишком поздно.

– Значит, твоя забота о близких тебе людях проявляется в твоей властности, – говорит Зенни, – но однажды ты потерпел неудачу в своих глазах и с тех пор не впускаешь в этот круг никого нового.

– Я… – осекаюсь, потому что… блин, на самом деле, она права. Мои родители, братья, Элайджа – они уже были в моей жизни до Лиззи. Полагаю, после того, как она покончила с собой, я не позволял себе сближаться с кем-то новым, потому что это означало бы чувствовать ответственность и