Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Размазней я стану. Если я стану шефом, то надо мной все равно будет стоять какой-то шеф. – Вехтер обернулся. – ХМ не едет с нами. Кто-то из основной команды должен оставаться у телефона.

– Для телефона это лучший кандидат. Ханнес, ты идешь?

– Да, извини. – Ханнес закрыл за собой дверь кабинета.

– Шикарно. – Она ткнула пальцем в его дорогое шерстяное пальто. – Тебя без куртки прямо не узнать.

До кладбища они добирались молча. Вехтер настроил канал «Бавария 3», и Элли радовалась, слушая веселое шоу для «утренних радиолюбителей». Не нужно было поддерживать ненавязчивую беседу. О них не упоминали в новостях. Никто больше не интересовался незамужней женщиной, которую нашли мертвой в собственной квартире. Ее имя всплывало несколько раз то тут, то там, но в целом она была обречена на забвение. Как же быстро забываются люди!

На парковке северного кладбища перешептывались те, кто явился почтить память Розы. Они старались держаться подальше от следователей. Казалось, те всем своим видом выдавали принадлежность к уголовной полиции.

Элли мучил вопрос: как получалось, что спустя несколько лет, проведенных на службе, каждая собака могла в них распознать следователя? Небольшая траурная процессия отдельной группой медленно продвигалась к залу для отпеваний. Под ногами шуршал промерзший гравий, они не смотрели друг другу в глаза – кучка отщепенцев.

Даниэль Зеефельдт приехал без семьи. Лорен Баптист, Джудит Герольд, несколько коллег из конторы. Оливера нет. Окурки зашипели на снегу. Священник поправил брыжи над воротником. Наверное, его пригласил Зеефельдт. Верила ли Роза Беннингхофф в Бога? Этого они уже никогда не узнают. Они собирали информацию о ней, но не могли составить представление о личности, которая наверняка чувствовала, любила, боялась. Или верила.

Вехтер подошел к Баптисту:

– Примите мои искренние соболезнования. Оливер не захотел прийти?

– Я не обязан давать вам отчет по этому поводу. Мы с вами еще поговорим.

– Да, господин Баптист, мы, наверное, будем с вами разговаривать еще чаще, – произнес Вехтер и оставил его.

Элли едва сдержала смешок. Она задавалась вопросом, действительно ли Оливер остался дома по собственной воле. Все-таки убитая была его мачехой, которая пусть и на короткое время, но вселила в мальчика надежду на счастливую семейную жизнь. Однако она могла понять и Баптиста, ведь он хотел избежать драматических сцен. А вдруг сын потеряет сознание и рухнет в вырытую могилу?

Зеефельдт подошел к Элли и пожал ей руку.

– Хорошо, что вы тоже смогли прийти. – Голубые глаза смотрели на нее из-за никелированных очков.

– Примите мои искренние соболезнования. Я надеюсь, мы не помешаем.

– Нет, нет. Конечно нет. Здесь и так очень мало людей.

После короткой и беспомощной речи священника они последовали за гробом к могиле. День был мрачный, снова пошел снег. Элли подняла воротник пальто, стряхнув себе за шиворот порцию снега. У нее чуть не вырвалось неподобающее словечко. Натянув на уши шапку-ушанку, она попыталась отогреть в карманах пальто пальцы, которые окоченели и почти потеряли чувствительность, несмотря на перчатки. Среди расчищенных дорожек, будто зубы, возвышались из снега могильные камни – никто в эти дни и не пытался здесь убирать.

Из-под снежного одеяла мерцали красноватые отблески: могильные свечки протопили углубления в снегу. Перед Элли шагала Джудит Герольд, держась за локоть Вехтера, и что-то говорила ему. Элли радовалась, что не пришлось идти рядом с ними: эта Герольд казалась ей энергетическим вампиром, который высасывал из человека все соки и оставлял с чужой болью в душе. Ханнес отстал от процессии и кому-то звонил.

Элли остановилась, чтобы дождаться его, но когда он это заметил, то замедлил шаг еще больше. Ему так и стоило ходить. Он выглядел чудаковато.

До уха Элли донесся какой-то писк, почти на грани слышимости. Возможно, скрипнула дверь на ветру в зале для отпеваний? Но стояла тихая погода, снежинки плавно падали на землю. Писк стал громче – монотонный и повторяющийся, его сопровождал скрежет. Элли определила, откуда исходил этот звук. Но, когда она повернула голову, все стихло.

Траурная процессия собралась у могилы. От зловещего обычая бросать в нее горсть земли сегодня пришлось отказаться. Сейчас они смогли бы только снегом ее засыпать. Элли была против того, чтобы лично закапывать умерших. Для этого существовал персонал.

Веревки под гробом натянулись, и снова раздался скрип. На этот раз более тихий и сдержанный. Звук шел не от могилы, он назойливо жужжал в правом ухе Элли. Она обернулась. Скрип доносился с дорожки, лежавшей у противоположной стороны могилы. Сначала она заметила ходунки, которые вынырнули из-за могильного камня и рывками двигались вперед. За ними показалась фигура. Старичок толкал перед собой колесные ходунки по гравийной дорожке и медленно шел за ними. Только когда он поднял голову, Элли узнала его. Она дернула Вехтера за рукав и кивнула в сторону старика:

– Паульссен.

Вехтер повернулся к нему. И в тот же миг у Джудит Герольд выскользнула из руки трость и звякнула о замерзший гравий.

– Оп-ля, я этого не хотела, – сказала она.

Вехтер нагнулся за тростью, а Элли подхватила женщину под руку и поддержала. Скрипучие ходунки продолжили путь. Паульссен на сухих кривых ножках передвигался с такой прытью, которой от него явно никто не ожидал.

– Ты позволишь? – Элли указала вслед старикашке, и Вехтер кивнул.

Ей было неловко бежать на виду у траурной процессии, поэтому Элли сначала отошла подальше и уж потом помчалась вперед. Но ее ждала неудача. Паульссен скрылся за кирпичной стеной, где дорожка разветвлялась в трех направлениях. Элли осмотрелась по сторонам и прислушалась, но снег поглощал все звуки. Он валил так густо, что едва можно было рассмотреть ближайшие надгробные камни.

– Господин Паульссен?

Ничего. Она побежала наудачу по дорожке, ведущей к выходу. Нигде никаких ходунков, куда ни глянь. На секунду ей показалось, что скрип доносится откуда-то издалека, но это могло быть лишь эхо в ее голове.

– Эй? Остановитесь, я хочу с вами поговорить!

Элли бросилась в ту сторону, откуда, как ей казалось, слышался этот звук. Она свернула на тропинку и поскользнулась на льду. Прежде чем грохнуться на землю, она успела подумать: «О нет, сейчас будет больно!» Элли приподнялась и потерла ушибленное бедро. Звук стих.

– Господин Паульссен!

Она снова вскочила и повертелась вокруг своей оси. Это не помогло: от нее удрал старикан на ходунках! И это несмотря на то, что ее в шутку называли «бегающей булкой».

Значит, он не такой уж хлипкий, каким показался на первый взгляд, если сумел провернуть подобное. Элли еще минут десять безрезультатно металась по кладбищу, пока не вернулась к похоронной процессии, как побитая собака. Даниэль Зеефельдт отошел от могилы, держа в руке скомканный носовой платок. Джудит Герольд стояла рядом с ним, лицо у нее было красное и опухшее. Все закончилось. Вехтер вопросительно взглянул на Элли. Она лишь покачала головой в ответ:

– Укатил прочь. Мне очень жаль.

Комиссар вздохнул:

– По крайней мере, нам теперь известно, что он знал Розу Беннингхофф. И хотя бы иногда, но вспоминал о ней.

Элли потерла руки и решила не говорить Вехтеру о приключении на льду.

– Мы можем отложить размышления на потом? Я окоченела, хочу выпить чаю. И нам нужно подобрать Ханнеса.

Элли повернулась к нему. Ханнес стоял в десятке метров от них с мобильником возле уха. Плечи его ссутулились, губы произнесли беззвучно: «Вот дерьмо!» Вехтер подошел к нему. Ханнес взглянул на комиссара, лицо его было пепельно-серым:

– Прошу прощения, но я должен ехать домой.

Вехтер сел за письменный стол прямо в зимнем пальто: кладбищенский холод засел в суставах. Сначала ему нужно было согреться. Отопление медленно оживало. Он все еще вспоминал, как Джудит Герольд держала его под локоть. Она все время говорила о подруге, и Вехтер уже опасался, что вся ее печаль перестанет отскакивать от него, как от стенки, и придется впустить ее в душу.

Наверное, ей необходимо было поговорить об умершей, но он оставался непроницаемым. Это не те похороны, после которых у хозяев пьют кофе и едят жареные сосиски.

– Здесь я – единственная, кто по ней скучает, – произнесла Джудит, а Вехтер удержал эту фразу в памяти, потому что внезапно в голове загорелся индикатор «ВАЖНО». Но, сколько он ни думал, он не мог понять почему. Вехтер записал эту фразу на листке бумаги и положил его к другим, на которых значилось, о чем он должен поразмышлять.

Элли постучала по дверному косяку, ее волосы все еще выглядели растрепанными после шапки.

– Что там случилось с Ханнесом? – спросила она.

– Если бы я знал… Надеюсь, ничего плохого.

Он слышал себя и сознавал, насколько банально звучат эти слова. Если человек мчится с работы домой, словно за ним гонятся фурии, то дело плохо.