Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва - Елена Коронатова

Секретарша слегка покраснела. Самую малость.

Ничего от прежнего Андрея не осталось. Перед Анной сидел солидный мужчина с гладко выбритым черепом. Гладкое без морщин лицо.

— Андрей, здравствуй, — сказала Анна. — Не узнаешь?

Он поднялся и, улыбаясь, отчего сразу стал походить на прежнего Андрея, пошел ей навстречу.

— Здравствуй, здравствуй, Буран! — называя ее старым институтским прозвищем, проговорил он, беря ее руку в свои.

— Не ожидал?

— Ожидал. Как же. Я со всеми личными делами ознакомился.

— А что же не позвонил?

— Замотался я. Во все дела нужно основательно влезать. Я слышал о твоем несчастье. А у меня дома колхоз: трое ребят. Признаюсь, не ожидал тебя встретить просто врачом, с твоими способностями можно было сделать лучшую карьеру.

— По-моему, самая лучшая карьера — быть хорошим лечащим врачом, а остальное постольку-поскольку.

— Ты все такая же!

— Не знаю, — сдержанно проговорила Анна. — Стараюсь раньше времени не состариться.

Он не понял.

— Старость? Нет, ты еще в тираж не вышла. Ты еще в розыгрыше. А мне с кандидатской не повезло. Бросают все на административные посты. Где провал, туда и бросают Русакова. Что поделаешь, я — солдат. Куда пошлют! Нам надо встретиться, поговорить. Сейчас обстановка не позволяет. Прости, я должен спешить, меня вызывает горком, а еще посетителей сверх нормы. Ты по делу или так? По делу — тогда выкладывай.

Он слушал, разглядывая Анну, как-то по-бабьи положив щеку на руку.

— Вот снимки. История болезни.

— Спрячь, спрячь, — Андрей взглянул на часы. — Скажи-ка по совести, кем тебе приходится этот Гаршин?

— Как кем? — опешила Анна.

— Родственник? Или… Ну-ну! Что тут особенного?

— Вот уж не ожидала, что… Ладно… — Мысленно одернула себя: «Не надо горячиться. Я могу все испортить», — а вслух сказала: — Он мне не родственник и даже не любовник. Он мой больной. — И не удержалась: — Надеюсь, административные посты не убили в тебе врача?!

Ах, зачем она это сказала. У него сжались в одну твердую линию губы, в глазах метнулось что-то недоброе.

— Не надо громких фраз. Я бы рад помочь этому Грошеву, или как его — Гаршину. Но ты же сама говоришь, что ему отказали в операции. Насколько мне известно, у Канецкого посолиднее стаж, чем у Кириллова.

— При чем тут стаж? Канецкий дрожит за свою репутацию непогрешимого.

— Кириллов выскочка. Бьет на эффект. Но учти, у него самая большая смертность.

— Послушай, Андрей, ты же не знаешь Кириллова. Ты же повторяешь чужие слова!

— Ты ошибаешься. Мой пост обязывает все знать, — суховато произнес Андрей. — Извини, Анна, я ничем тебе не могу помочь. И потом, понимаешь, я буквально на днях троих знакомых устроил в клинику.

— Но тут речь идет о жизни человека!

— Что не могу, то не могу. Если что нужно будет, приходи, я всегда с удовольствием. — Он отвел глаза от Анниного насмешливого взгляда.

— Знаешь, а я жалею, что пришла. Человеку трудно расставаться с иллюзиями.

И, не дожидаясь ответа, вышла.

«Ну что же, будем стучаться в другие двери», — сказала себе Анна, выходя из управления.

Чтобы немного успокоиться, отправилась в клинику к Кириллову пешком, хотя она и находилась за городом.

В Кириллове было что-то чеховское. Сквозь толстые стекла очков глаза смотрели на собеседника пристально и доброжелательно. Во всей его фигуре, в скупых жестах красивых крупных рук какая-то внутренняя собранность и неуловимое изящество. Он слушал, глядя Анне в глаза, а когда она замолчала, заговорил не сразу, словно ожидая, не скажет ли она еще что-нибудь.

Потом долго изучал снимки.

— Да, да, согласен. Тут двух мнений не может быть. Операция нужна по жизненным показаниям. Это единственный шанс. Но прежде чем прийти к окончательному решению, следует посмотреть больного.

— Вам его привезти?

— Что вы? По нашим дорогам. Я приеду сам.

— Понимаете, — Анна замялась. — Главврач отказала мне в консультации. Ну, словом, я подпольным путем.

— Подпольным так подпольным, — Кириллов махнул рукой. — Только прошу: договоритесь с директором относительно места… — Он взглянул на часы: — Сейчас вы его еще застанете. Зайдите потом, чтобы я знал результаты.

Сидя в приемной директора, Анна вспомнила все, что слышала о Назаренко. Кандидат. Умен. Резок. «А что, если он так же, как и Андрей! Пойду тогда в горком», — решила она.

Назаренко, предложив Анне сесть, остался стоять.

— Прошу самую суть, — сказал он, — в моем распоряжении десять минут. У меня ученый совет.

Он так и не сел. Дважды их прерывали телефонные звонки. Рассматривая снимки, он с любопытством поглядывал на Анну.

— Все ясно. Мест у нас нет. Вы же знаете: нас лимитируют путевки, но коль вопрос стоит о жизни — найдем.

«Ты молодец!» — мысленно восхитилась Анна, а вслух сказала:

— Спасибо, — и протянула ему руку. Он энергично тряхнул ее и сказал:

— Я бы вас взял в нашу клинику. С удовольствием. Нет званья! Ерунда! Приобрели бы. Я люблю таких!

— Каких? — невольно улыбаясь, спросила Анна.

— Одержимых! Если бы я мог предложить вам квартиру, я бы перетянул вас. У вас нет мужа? Да?

Анна кивнула.

— Я так и думал. Вы похожи на вдову. Нет, пожалуй, не на вдову, а на женщину, которая выгнала мужа. Не обижайтесь. Считайте, что я сделал вам комплимент. Итак, если Кириллов убежден, что оперативное вмешательство показано, везите вашего больного — и все.

Договорившись обо всем с Назаренко, Анна решила остаток дня побродить по магазинам. Но очутившись на набережной, она вдруг почувствовала страшную усталость. Купив пару пирожков, села на скамью и, сняв туфли, вздохнула.

«Как все просто, когда люди на месте, и как же все сложно, когда в кресле сидит не врач, а служащий. И зачем столько усилий, столько треволнений понапрасну! С какими бы глазами я пришла к Гаршину, если бы вместо Назаренко сидел Андрей. И никакой он не солдат. Оловянный солдатик. Ах, не было бы больше нужды к нему обращаться!»

Анна подумала о том, что предстоящий разговор со Спаковской будет, конечно, неприятным; о том, что отношения их еще сильнее осложнятся; о том, что, бесспорно, предложение Назаренко заманчиво, но, увы, уже поздно…

Анна долго бездумно смотрела на море.

А потом то, о чем она весь день старательно силилась не вспоминать, — снова дало знать о себе.

«Вот и любовь кончилась. А если это только жажда любви?.. Тоска от постоянного одиночества. Не притворяйся… Тебе очень больно, что он вот так легко покинул тебя. Больно, больно, больно… Но это совсем не значит, что жизнь кончилась. Ни черта!»

Внезапно облачко, которое давно смутно белело на горизонте, превратилось в парус. Он казался не реальным, сказочным. Анна протерла глаза. Судно под парусами не исчезало. Оно медленно двигалось по густо-синей кромке, отделявшей море от неба. Странно: этот почти не реальный парус вернул ее к повседневным делам. Надо спешить в санаторий — обрадовать Гаршина, сказать, что Кириллов надеется на правое легкое, верит в благоприятный исход.

Анна встала и пошла по набережной. Оглянулась и то ли парусу, то ли себе сказала: «Существуешь ты или не существуешь, а жизнь продолжается. И она, эта жизнь, все-таки хорошая штука! Я-то знаю, что жить на свете стоит, хотя бы ради одного — чтобы вернуть эту самую жизнь Гаршину!»

Глава двадцать девятая

Заседание партбюро было назначено на шесть. После работы Анна решила выкупаться.

Прошло десять дней после неприятного разговора со Спаковской, когда Анна пришла к «Королеве», чтобы оформить перевод Гаршина в клинику. Внешне все было в норме. Но каждая понимала: откровенный разговор предстоит на партбюро.

«Главное — спокойствие», — сказала себе Анна, спускаясь по крутым тропинкам к морю.

На берегу пустынно: день ветреный, солнце нырнуло за пестрые облака, по неприветному морю скользили, резвились волнишки, накатывались одна на другую, словно в чехарду играли. Море шумело, но не очень, вполголоса.

Запахи водорослей, мокрой гальки, соли, всего, чем извечно пахнет море, успокоили расходившиеся нервы. Анна разделась; ветер пробежался по спине, пощипал высокие ноги, тронул грудь. На берегу — никого.

Осторожно ступая ногами по обкатанным волнами камням, Анна вошла в море. Холодная вода приятно обожгла тело. Несколько шагов — и вот уже на губах ощущение соли. Анна вытянулась и, плавно разводя от себя руками и легонько отталкиваясь ногами, поплыла.

Дома — а для Анны домом была Сибирь — от житейских неурядиц и для душевной зарядки она уезжала в лес. Диво-дивное сибирские бескрайние леса, с их неповторимыми запахами разогретой солнцем смолки, хвои и грибным духом.

Возвратишься, бывало, из леса усталая, приткнешься где-нибудь на палубе трудяги-катера, ноги и руки ноют, а голова свежая, и с души словно короста спала.