Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва - Елена Коронатова

— Ты… ты правду сказала?

— Да, и я рада, что ты пришел.

Он наклонился над ней, и она подумала: «Сейчас обнимет, как тогда». Костя осторожно убрал у нее со лба прядку волос и сказал:

— Ты жди вечером. Никуда не уходи. Нам необходимо поговорить. Я вел себя, как идиот. Я потом объясню. Но ты знай: я люблю тебя. Ты у меня вот здесь. — Он прижал ее руку к своей груди.

Ася ничего не успела ему ответить — хлопнула библиотечная дверь. Костя крикнул:

— Я беру эту книгу, — и, выхватив первую попавшуюся с полки книгу, умчался.

«В нем есть что-то мальчишеское», — подумала Ася. И вспомнила — Анна Георгиевна говорила: «Если в человеке сохранилось что-то детское — это почти всегда хороший человек».

Настроение у Аси мгновенно подскочило на ту высоту, где человеку кажется, что его обдувают легкие ветры и все его существо переполнено ожиданием чего-то необычайного. До чего же интересно разглядывать новые, пахнущие типографской краской книги! Мемуары отложим для пожилых — это их любимейшее чтиво, романы — для девушек; ну, а детективы — в санатории нарасхват.

Весьма кстати нагрянули знакомые журналисты — Антон и Сашко, договорилась вместе провести в библиотеке поэтический «огонек». Журналисты рассыпались в комплиментах: «Ася, вы самый прелестный цветок на Черноморском побережье», — это Антон. Они сыпали шуточками, остротами, новыми анекдотами. Ася поймала себя на том, что даже кокетничает. И прекрасно — значит, она еще хочет нравиться.

Вдруг Антон спросил:

— Синьора, нам стало известно, что инфанта сочеталась законным браком, и ее избранник — величайший и любимейший сын Нептуна — Костя Моряк.

Сказать — да, но ведь ничего не известно, не стоит себя и Костю ставить в смешное положение. Чтобы как-то избежать ответа, спросила:

— Какая крымская сорока принесла вам эту весть на своем лукавом хвосте?

Сказала, и только тут увидела Костю. Конечно, он все слышал. Ее поразило мрачное, замкнутое выражение его лица. Он молча, ни на кого не глядя, подошел, положил перед Асей книгу, захватил забытые им газеты и так же ни на кого не глядя — вышел. После его ухода журналисты, стараясь заполнить неловкую паузу, немного поострили и удалились.

Вечер провела в одиночестве, напрасно ожидая Костю. Легла поздно и не могла уснуть. Говорят, что бессонница — спутница любви. Когда-то считала истинная любовь — одна на всю жизнь. Думала о себе, Анне Георгиевне, романах, которые разыгрывались на ее глазах в санатории. Может быть, она боится повторения того, что случилось у нее с Юрием? Почему она не может жить, как другие, ничего не усложняя… Нет — ей подавай настоящую любовь. Горестные мысли о прошлом и тревожные о настоящем — плели паутину, из которой, казалось, нет выхода, особенно наедине с душной ночью. Потом сморила усталость.

Проснулась от непонятного стука, что-то грохнулось в коридорчике, отделявшем ее комнатушку от Костиной верандочки. Сначала подумала, что кошка, но — нет — шаги! Кто-то Костиным голосом чертыхнулся.

— Асёнка, ты меня извини. Я прошу — извини!

Голос заплетался, и Ася поняла: Костя пьян, и не отозвалась.

Костя постучал. Ася, стараясь неслышно ступать, подошла к двери и осторожно опустила крючок. Они стояли по обе стороны двери, и она слышала его тяжелое дыхание. Он потянул дверь к себе, Ася поняла это по тому, как дрогнул крючок, и тихонько повернула ключ в двери. Он, сразу оставив дверь, обиженно произнес:

— Закрылась. — И немного погодя: — Подонком считаешь? Да?

Нетвердые шаги удалились. На верандочке еще долго горел свет.

Утром Ася нашла у двери — подсунул в щель — записку: «Прости, больше этого не повторится».

Костя исчез. Вечерами Ася никуда не уходила, ждала его, обманывая себя, что сидит дома из-за плохого самочувствия. К концу недели заявился Григорий Наумович. Отдышался, внимательно рассмотрел Асину «библиотечку поэта» и со свойственной коллекционерам гордостью похвалился:

— А у меня триста пятьдесят два названия. Есть библиографические редкости.

— Завидую вам, — улыбнулась Ася и подумала: «Он, наверное, Костю разыскивает». Так и есть.

— Вы давно видели Костю?

— Давно, — призналась Ася, — он теперь в общежитии живет, там ему ближе. — «Похоже, что я оправдываюсь».

Чуть подавшись вперед и заглядывая ей в глаза, Вагнер сказал:

— Костя пьянствует. Конечно, он не святой — случалось, и раньше немного выпивал, но не позволял себе подобного.

Ася не нашлась, что сказать, и подавленно молчала.

Передохнув, старик продолжал:

— Он не живет ни в каком общежитии, околачивается у приятелей. Они-то и таскают его по злачным угодьям. Тревожит меня это, признаюсь вам, чрезвычайно.

— Это я виновата. Он из-за меня.

— Ну-ну, только не волноваться. Знаете, зачем я пришел? Хочу попросить вас съездить к Косте и передать ему, что я прошу его зайти ко мне. Скажите ему, что у меня приемник испортился. Он поймет значение этого события для меня. Ведь я становлюсь с каждым днем все менее подвижен, а приемник для меня — окно в мир. Ну-с, я отбываю.

Он отверг попытку Аси проводить его. Не такая уж он старая развалина, чтобы позволить молодым женщинам его провожать. Стариковские осторожные шаги медленно удалились…

Высокая, неуклюжая в своем заляпанном раствором комбинезоне, женщина, показав мастерком в сторону моря, пояснила:

— Купаться он пошел, — в глазах бесцеремонное любопытство — зачем, дескать, птичка пожаловала? И вдруг на полном с‘толстым носом лице скользнуло участие, подобревшим голосом женщина сказала: — Ты, милая, ступай во-о-н на ту скамеечку. Обожди в тенечке, он-то мимо пойдет.

Ася поблагодарила и пошла к скамейке, прижатой к великану-кедру.

Солнце уже припекало, но деревья пока еще силились удержать ночную прохладу. Море, очень тихое, светло-голубое, стелилось до самого горизонта. Впрочем, горизонт скорее угадывался, чем виделся. К морю опускались, громоздясь друг на друга, зализанные дождями и отполированные ветрами серо-сизые камни-валуны. Среди них крутилась бугристая каменная тропа.

Костя из-за громады камней вырос внезапно. Он по пояс голый, тренировочные брюки, закатанные до колен, обнажали упругие мускулистые ноги, на вихрастой голове — широкополая соломенная шляпа. Ася невольно подумала, что Костя превосходная натура для скульптора и что он по-своему красив. Удивительно, как она раньше этого не замечала. Завидев ее, Костя радостно заулыбался, но, быстро погасив улыбку, подошел и, глядя в сторону, не без иронии спросил:

— Чем обязан?

Путаясь от волнения, Ася объяснила, зачем-то несколько раз повторив, про приемник.

Костя присвистнул и небрежно произнес:

— Суду все ясно. Старик услышал о моих художествах и послал для спасения утопающих кроткого ангела.

Ее обожгла обида — с какими добрыми мыслями и чувствами она спешила к нему, а он иронизирует. Ася испугалась, что сейчас расплачется, и, выхватив из сумочки платок, помахала на горящие щеки: жарко!

Он мельком глянул на нее и сел рядом. Сосредоточенно курил. Его пахнущее морем плечо совсем рядом, а человек страшно далеко. Пусть он не хочет говорить, но она все должна ему высказать. Сбивчиво, ударяясь, как о каменную стену, о его замкнутое молчание, она принялась упрашивать его бросить пить.

— Тебя старик уполномочил? — Кажется, он даже усмехнулся. — Тебе-то что?!

— Как что?! Мы же с тобой друзья. Ты не думай, что я тогда закрылась, потому что испугалась. Пойми, для меня было страшно — увидеть тебя пьяным. Обещай мне, прошу тебя, что не будешь пить.

— Хорошо, обещаю, — сдержанно произнес Костя.

Ей показалось, что он это сказал, чтобы поскорее от нее отвязаться. Вероятно, кстати — на стройке ударили в рельсу. Костя поднялся.

— Вон твой автобус. Идем, а то придется долго ждать. Свернем вправо, здесь ближе.

Вот и все! Никакого душевного разговора не получилось.

Он шел на полшага позади и молчал. Его молчание и отчужденность пугали. И все же решилась:

— Костя, я приехала сказать тебе… Костя, женись на мне. Да, я хочу быть твоей женой.

Что-то дрогнуло в его лице, черные без зрачков глаза сузились.

— Так не шутят, — жестковато произнес он.

Они стояли друг против друга на каменистой тропе. У Аси легонько начала кружиться голова, она невольно схватилась рукой за ветку кипариса.

— Ответь на один вопрос. Только на один: ты любишь меня? — Теперь он пристально смотрел на нее.

Она на какое-то мгновение задержала ответ.

— Не мучайся. — И Костя повторил прицепившуюся к нему фразу: — Суду все ясно. — И, уже с трудом сдерживаясь: — Не такой я подонок, чтобы принимать жертвы. Ладно, вопрос исперчен!

Сказав, что надо задержать автобус, — добро, шофер дружок (Костя иногда любил подчеркнуть свою дружбу с рабочими парнями), он пошел вперед и все же крикнул: — Не торопись, здесь подъем, тебе тяжело.