Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва - Елена Коронатова

Эх, попался бы ей сейчас под руку Канецкий. Уж она бы его научила, как нужно отбирать слова, разговаривая с больным. А ведь старик! Вика молодая, этот стар… Дело, конечно, не в возрасте, а в душевном таланте…

Еще обдумывая свое, Анна обратилась к женщине:

— Чем я могу быть вам полезной?

— Мне нужно поговорить с вами. Наедине, — женщина кивнула головой в сторону Вовы, не спуская с Анны каких-то настороженных глаз.

Анну кольнуло: ведь это жена Сергея.

— Пойдемте на веранду, — сказала она, открывая дверь и пропуская вперед гостью.

— Присаживайтесь, — привычным жестом Анна показала на стул у стола.

Только когда Анна плотно закрыла за собой дверь, женщина начала:

— Я Журова. Вы не находите, что нам нужно объясниться?

Анна обозлилась. Чего ради?! Почему она должна этой выхоленной даме давать еще какие-то объяснения! Ей достаточно своих забот.

Анна села к столу, провела рукой по холодной белизне тугой скатерти и, взглянув прямо в глаза Журовой, сказала:

— Не нахожу.

— Я вас такой и представляла, только немного постарше.

И так как Анна продолжала молчать, гостья снова заговорила:

— Я понимаю всю неловкость нашей встречи. Но я хотела вас предупредить: Сергей не способен на сильное чувство.

В комнате что-то стукнуло, кажется, упала книга. Анна сидела, откинувшись на спинку кресла, скрестив руки под грудью, и молча смотрела на гостью. Чем-то она похожа на хищную птицу. Это сходство вызвано то ли чуть загнутым с горбинкой носом, то ли жестким взглядом круглых глаз.

— Он любит вас?

Анна не отвела своего взгляда от допрашивающих глаз женщины.

— Вы же сами сказали, что он не способен на сильное чувство.

— Не способен. Он просто увлекся, а когда он увлекается, ему кажется, что он любит.

«А если он уже любит? Если бы…» — подумала Анна и сказала:

— Извините, все же я не пойму, чем я могу быть вам полезна? — Анна поправила цветы в вазе, прошлась по веранде и, повернувшись, столкнулась с пристальным взглядом Журовой.

Журова вытащила из сумочки фотографию и протянула ее Анне. Двое мальчишек, вернее, один в двух вариантах. Те же глаза, высокие и прямые брови, тонко обрисованные ноздри. Слегка припухшие губы и торчащие уши — все как у отца. Только у отца нет такой доверчиво-застенчивой улыбки.

Анна бережно положила фотографию на стол.

— Я хочу отца для своих детей. Возможно, вы решили, что наша семья разрушена, раз мы вместе не живем. Сергей из-за болезни вынужден здесь жить.

— Я знаю.

— У меня большая работа. Сергей тоже мечтает вернуться в Москву.

Анна промолчала.

— Если бы не дети… Вы можете ответить мне на один вопрос? Только на один… А если он придет к вам… ну, и… Вы согласитесь стать его женой? — Журова попробовала улыбнуться.

«Его женой? Всегда с ним… Снова почувствовать себя женщиной. Острый, иронический ум. Сильные горячие руки… Значит, он ей говорил. Ни с того ни с сего она не стала бы спрашивать. А эти мальчишки-близнецы? Его сыновья. А Вовка? Захочет ли Вовка? Он же помнит отца и любит. И все-таки с какой стати она меня допрашивает?»

— Я не соглашусь, а другие?

— От других он ко мне возвращался.

— И вы его принимали?

— Да, ради детей.

— А знаете, как бы я поступила? — Анна встала и выпрямилась во весь свой рост. В голубых глазах мелькнул лукавый смешок. Она нагнулась к Журовой и с веселым отчаянием сказала: — Я бы спустила его с лестницы.

— Вы смеетесь! Легко быть храброй, когда нечего терять.

Журова достала из сумочки пудреницу, провела пуховкой по лицу, подкрасила губы. Анна молча ждала, когда она уйдет. Голос прозвучал вежливо-высокомерно:

— Извините, что я отняла у вас столько времени.

Она еще на секунду задержалась, что-то хотела сказать, но, так и не сказав, ушла, постукивая высокими тонкими каблучками, вскинув стриженую круглую голову.

Надюшка спала. Вовка сидел с книгой за столом.

Анна сняла платье и, расправив его на плечиках, повесила в шифоньер, потом надела халат и направилась в свою крошечную кухню.

— Мама, тебе помочь?

Анна взглянула на сына, он поспешно отвел глаза. Ее поразило возбужденное, в пятнах, лицо и странный, стыдливо ускользающий взгляд. Неужели он подслушивал? Да. И он стыдится. Но чего? Своего поступка или того, что услышал? Теперь он судит ее, и судит с детской беспощадностью.

— Нет, спасибо, Вовочка, я сама. Тут особенно и нечего делать.

Вечером пришли Ася и Костя. Анна обрадовалась. По крайней мере, если придет Сергей, она будет избавлена от каких-либо объяснений. На сегодня с нее хватит.

Костя засел с Вовкой играть в шахматы. Анна приглядывалась к нему и Асе. Похоже, не все у них ладится. Костя мрачноват, на Асю не смотрит. У нее утомленный вид.

Вот Ася подошла, положила руку на плечо Косте и через него глянула на шахматную доску. Костя чуть повел плечами, и Ася поспешно убрала руку.

— А давайте-ка попьем чайку, по-нашему, по-сибирски, — предложила Анна.

Ася вышла за ней в кухню. Взяла чайник и поставила под кран. Не оборачиваясь, она сказала:

— Анна Георгиевна, Журов завтра утром вместе с женой улетает в Москву. Ему предложили там работу. Он останется после отпуска в Москве.

— Да?.. Хорошо… Отнеси, пожалуйста, варенье на стол.

Журов пришел, когда все сидели за столом.

Дверь Журову открыл Костя. Увидев Сергея, Анна почувствовала, что бледнеет. Она провела рукой по скатерти, будто разглаживая ее, и затем, поймав Вовкин взгляд, почти непринужденно сказала:

— Хотите чая?

С удовольствием, но он спешит. Обстоятельства вынудили его взять отпуск. Слышала ли она, что ему предложили работу в Министерстве? Уже слышала.

— Анна Георгиевна, — сказал он, тщетно пытаясь поймать ее взгляд, — вы не проводите меня немножко? Мне бы хотелось с вами посоветоваться по одному вопросу.

Анна почувствовала, как насторожился Вовка.

— С удовольствием, Сергей Александрович, но у меня сегодня… Я просто очень устала, да и ветер сегодня.

— Хорошо. Я хотел просить у вас совета. Вы ведь… как скажете, так и будет: уезжать мне или оставаться? Как скажете, так и будет.

«Если б хотел остаться — не спрашивал бы меня.»

— Кто же отказывается от работы в Москве? Конечно, поезжайте.

Глава двадцать восьмая

Вагнер посоветовал Анне обратиться к начальнику управления: в его власти устроить Гаршина в клинику.

— Начальник — человек новый — захочет проявить гуманность, — присовокупил Григорий Наумович, — учтите, между личностью, которая только что села в должностное кресло, и личностью, просидевшей несколько лет в вышеозначенном кресле, есть две большие разницы, как говорят у нас в Одессе.

Взяв выходной день после воскресного дежурства, Анна поехала в управление.

В кабинете начальника шло совещание.

Анна и еще несколько посетителей томились от ожидания в приемной. Худенькая остроносенькая женщина вытаскивала из сумочки какие-то бумажки, близоруко щурясь, перечитывала их, потом прятала обратно, щелкая замком, и, выпрямившись, устремляла взгляд на дверь начальника, всем своим видом давая понять: кто-кто, а она-то своей очереди не пропустит. В единственном кресле сидел, высоко задрав ногу на ногу, человек в петухастой рубашке. В углу, притулившись на краешке стула, дремала старушка. Толстяк с красным нотным лицом сдержанным баском что-то рассказывал тощему человеку с серым лицом.

Секретарша, хорошенькая девица с надменно-брезгливым выражением лица, сердито стучала на пишущей машинке. Когда к ней обращались, она отвечала сквозь зубы, не глядя собеседнику в глаза.

Было жарко. Анна подумала: «Я устала. Пора бы в отпуск. Нет, пока не устрою Гаршина в надежные руки, нечего и мечтать об отдыхе. А Сергей уехал. Может… к лучшему. Я не должна о нем думать. Не должна. Интересно, что представляет из себя новый начальник? С каким-то Русаковым я училась. Как его звали? Кажется, Андрей».

— Девушка, скажите, пожалуйста, как зовут Русакова?

Брови секретарши поднялись, глядя поверх Анниной головы, она процедила:

— Андрей Федорович.

Неужели он?

Наконец из распахнувшейся двери стали выходить совещавшиеся.

— Я первая на прием, — худенькая женщина предупреждающе щелкнула замком сумки.

— А я думаю, мы бабушку первой пропустим, — предложила Анна.

Старуха засеменила к дверям.

— При чем тут возраст? Девушка, наведите порядок.

Секретарша еще сердитее застучала на машинке.

Старуха скоро вернулась.

— Сказали к главному врачу, куда мне, дочка? — обратилась она к секретарше.

— Налево вверх, прямо, налево дверь.

— Куда, куда?

— Идемте, бабушка, покажу, — поднялся молодой человек в петухастой рубашке и, неожиданно подмигнув Анне, сказал секретарше: — Девушка, вы никогда не будете Лолитой Торрес. Весь мир завоевать улыбкой — это все равно что покорить космос.