Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

— А вдруг он воспользуется тем, что браслеты сняты, и причинит какое-нибудь зло тем, кто заковал его в эти браслеты? — поддержал жену лекарь.

— Нет, ну мы ему прикажем не колдовать зло против нас, — улыбнулась королева.

— А если он не послушается?

— Нет, ну, как это он не послушается? — засмеялась Евтельмина. — Если он не послушается, мы велим отрубить ему голову!

— А как же можно будет отрубить голову тому, у кого на руках нет браслетов и он может колдовать, что ему в голову взбредёт?

— А разве бывает так, чтобы королеву не слушались? — задумчиво проговорила Евтельмина.

На это собравшиеся не нашлись, что ответить. Убедить королеву в том, что люди живут не по её указке, стоило жизни. Поэтому все согласно закивали: «Конечно, не бывает».

Первой нашлась жена лекаря:

— А вдруг маги, которые знают, что юноша главный и самый сильный, почувствуют, что он вдруг не колдует, и начнут задавать вопросы, а потом вдруг узнают, что он не колдует, потому что по решению королевы его заковали в эти штуки. Ведь может быть бунт?

— А вот это ты хорошо сказала. Значит так, тогда поступим мы вот как. Если они узнают, что браслеты против магии, то я такая сделаю заявление: «Ах! Нас гнусно предали!»… Как будто ничего не знала, ну и вот как будто узнала, но никто не знает, как снять эти браслеты. И тогда откроется всем, что это лекарь надел, и мы будем его пытать, чтобы он сознался, как они снимаются, а потом и вовсе его голову наденем на пику… — мечтательно повествовала Евтельмина.

— Но, моя королева, — вмешался лекарь. — Но почему же я?

— Ну а кто?

— Ну хотя бы казначей.

— Ну, пусть казначей, — согласилась Евтельмина. — Это неважно. Поймите, когда дела такого масштаба решаются, как королевские, совершенно неважно и не имеет значения, кого будут пытать. Хоть лекарь, хоть казначей, хоть пекарь…

— Нет, моя королева, — не выдержала женщина, найденная и излеченная. — Так не пойдёт. Вы привыкли, что вам все поддакивают. Но это нелепо. Заковать мага в кандалы, а потом потихоньку разрешать ему колдовать… Во-первых, любой маг без магии умрёт, как умрёт или сопьётся поэт, которому некому будет читать стихи, как умрёт бегун, который не участвует в игрищах…

— Вот и славно, — разозлилась королева. — Пусть умрёт! Пусть сразу и умрёт. Вот ты к нему приведёшь моих верных солдат. И пусть он умрёт! Кстати, почему мне сразу не пришла в голову эта идея? Зачем весь этот ужас либералистов: тащить сюда, кормить, уговаривать, заковывать в цепи. Пусть сразу умрёт. Это хорошо и правильно! Сразу! — А гнев его соратников?

— Магов?

— Да, магов. Ведь они могут наколдовать что-то плохое!

— Милочка, по Краю рыщут столько псов, что магов этих осталась горсть малая. Они не страшны.

— Моя королева, магов в Краю очень и очень много!

— Это все пустые слухи! Бабья болтовня! Вот так! А у меня целая команда, у них все маги посчитаны! Каждый год, да что там год! Каждый месяц они докладывают мне: сколько уничтожено, сколько народилось. Так вот, магов осталось человек десять, а то и меньше.

— Нет! Эти данные неверны! Вам врут, моя королева!

— Кто это мне врёт?! Команда бойцов и истребителей, которым я плачу, чьи семьи содержу?! Ха! Ха! Ха! Да они с рассветом бегут мне наперебой докладывать. Если один с утра доложил, что уничтожил десять магов, то второй бежит к обеду и докладывает об уничтоженной двадцатке! Они!

— Они докладывают, — грустно подсказала излеченная женщина.

— Да! Они докладывают!

— А сколько они на самом деле убивают?

— Ой, а ты что, думаешь, что это не одно и то же, сколько убил и о скольких доложил? Ой, откуда вы такие лезете? Неучи!

— Моя королева. Простите мою темноту. Но вы сказали, что осталось около десяти магов. О скольких смертях вам доложили вчера?

— О тридцати восьми, кажется…

— А сегодня?

— Сегодня пятьдесят девять негодяев на счету моей команды!

— Но как же, если осталось десять, а убивают гораздо больше?

— Слушай, ты мне надоела, я, право, начинаю думать, что тебя зря спасли, моя дорогая. Ты задаёшь вопросы, которые уничтожают работу моих придворных, а значит, и мою работу. Стража! — закричала королева.

Когда явились пятеро мужчин в латах и шлемах с перьями, Евтельмина приказала как можно крепче связать и держать врага королевы, и бросить в самый темный подвал, предварительно вырвав язык.

Когда двери с лязгом и воем несчастной закрылись, к королеве обратился лекарь:

— Моя королева, но как мы теперь найдём юного мага, дорогу к которому знала только эта женщина?..

— Ах, чёрт побери, — раздосадовалась королева. — Какая разница, завтра мы к ней пришлём палача, он будет её пытать. Он бывает очень убедителен, знаете ли, и она несомненно поймёт, что была неправа, попросит прощения и расскажет всю правду…

— Но ведь у неё не будет языка…

— Сколько всё-таки мороки с этими врагами Края! Стража!

* * *

— Книгу, да? — переспросил, как будто не расслышав, Иннокентий.

— Книгу-Книгу, да, — повторил Миролюб.

— Какую Книгу? — попробовал еще раз Иннокентий.

— Ту самую, которую ты украл…

— Ничего я не крал, — обрадовался юноша, что появилась возможность увести разговор в другое русло и не объяснять, где Книга. — Ничего я у вас не крал. Вот ту самую книгу? Да? С каменьями всякими? Она у вас тут на столе лежала, когда я уходил.

— Ну, ты же понимаешь, что больше некому?

— Нет, не понимаю. Когда я от вас уходил, у вас Борис был главным, а сейчас он у вас связан. Так он, может, потому и связан, что Книгу-то он умыкнул?

— А ты ловкий, далеко пойдешь, — махнул на него рукой Миролюб. — Ты пойми, если ты не враг магам, то в той Книге много важного записано. И я, кажется, единственный, кто мог прочесть то, что там. Ты ведь пробовал, наверное, не вышло?

— Да, точно, там вроде и обычные буквы, а вроде и таких я не видел никогда, — сказал Иннокентий и тут же прикусил себе язык.

— Некрасиво вышло, да? — качал головой Миролюб. — Ну, так где она?

— Ну, так и кто баба после этого? — уточнила Матильда. — Раз мы недавно договорились, что вся дурь от баб?

Лея тоже посмотрела на Иннокентия. Ее мир рушился, её герой оказался вором и врунишкой, а из угла её нахально разглядывала пара уверенных мужских глаз. Тяжело хранить верность, когда такие дела творятся на свете.

— А вы, и правда, были тут самым главным? — обратилась она к Борису.

Матильда тут же почувствовала, что происходит между молодыми и по-женски попыталась объяснить Лее, где здесь чья территория.

— Мы с ним здесь почти с самого начала, — как будто это ничего для нее не значит, встряла Матильда.

— Милая девочка, берегись этого человека, это двуличный, беспринципный мужчина способный на все! — остерег Лею Богдан.

Лея аж задохнулась от восторга. Ее девичье самолюбие не могло пропустить такой экземпляр. Втайне уже представляя, как этот хам и наглец не щадит никого, кроме неё самой, с которой он обращается, как с фамильным хрусталем, девушка до крови прикусила нижнюю капризную губку.

Борис понял, что сообщников у него теперь двое: Вениамин и Лея. Но Вениамин был так себе союзник, неверный, как мартовский лед. А вот Лея, кажется, пойдёт за него в огонь и в воду. Вполне симпатичная, крепкие зубы, хороший зад, достаточно глупа и самолюбива. То, что нужно. Лея заметила, что Борис думает о ней, и зарделась: обворожить его оказалось делом не таким уж трудным. «Все его боятся, а я его одним взглядом сразила», — думала Лея, всё больше и больше забывая Иннокентия, этого мальчишку, ради которого она столько хлопотала и который мизинца её не стоил.

«А что же я скажу его матушке?» — спрашивала он себя. И сама себе отвечала: «С Борисом я вряд ли вернусь в деревню».

В то же время и Матильда начала приглядываться к врагу магического клана её соратников. До этого противный, вечно лезущий со своими советами и вечно желающий покомандовать, он был настолько мелок и отвратителен. А сейчас, в свете того, что его оценила другая женщина, вдруг каким-то чудом и Матильда разглядела его положительные стороны, которые до того не замечала. Он казался ей настоящим воином, проникшим в одиночку в стан врагов, бесстрашным… Ах, до чего ж он был хорош, этот гордый юный одинокий борец! Как сильны были его руки! Как горд!