Интервенция - Алексей Щербаков

– Знаете, что это за район? Это так называемая «красная Выборгская сторона». Про нашу Октябрьскую революцию доводилось слышать? Тут большевиков и анархистов на каждом заводе было как грязи. Вот с этих-то заводов и шли рабочие колонны на штурм Зимнего. А городские камни все помнят…

Проехав под железнодорожным мостом, машина свернула в какую-то боковую улицу.

– А вон тот дом видишь? – кивнул их проводник на грязно-розовое здание между двумя помпезными темно-серыми корпусами с башнями по углам. – Оттуда Ленин в Смольный и дернул. А эти пристройки в стиле «довоенный сталинский ампир» уже потом возвели, при Вожде и Учителе. Кстати, квартиры там, особенно в башнях, по советским меркам были просто супер.

* * *

Они въехали в открытые ворота и оказались в обширном дворе с низкими стенами из красного кирпича.

– Нам туда, – скомандовал Кукушкин.

Вся честная компания вылезла из машины и вошла в одно из зданий, в которое вело множество трамвайных путей. Депо, надо полагать. Но это было не просто депо. Внутри здания оказалось нечто вроде музея. На путях стояли разнообразные трамвайные вагоны. Джекоб, конечно, не был специалистом в трамвайном деле, но кое-какие из представленных образцов он узнал. Вон вагончик, очень похожий на те, которые развозят туристов в Сан-Франциско, – небольшой, с открытыми входными площадками по краям. И вот еще знакомый экспонат. Такие же вагоны журналист видел на старых фотографиях американских городов. А один вагон… Алый, вырви глаз. Ну точно он!

– Я вижу, ты узнал знакомого? – спросил Кукушкин.

Честно говоря, Джекоб не верил, что им удастся обнаружить загадочный трамвай. А то, что он будет вот так просто стоять себе среди депо, – такое просто в голове не умещалось.

– Теперь убедился, что я тебя не обманул? – продолжал Сергей. – Я-то раньше и сам ничего не знал. Но вчера пришел сюда… Не в это здание, а в соседнее.

– Зачем? – удивился журналист.

Ведь даже если у парня имелся велосипед, ехать сюда из центра было неблизко. Как пояснил Кукушкин еще по дороге, трамвайщики, продолжавшие держаться сплоченно, захватили дом на Петроградской.

– Ну, люблю я их. Это ж трамваи! Им бегать надо, а они стоят тут… Им ведь грустно. Вот я их и навещаю. Сюда многие наши приходят. Правда, вчера я был один. Тут ведь в чем дело? Я-то думал, когда шел сюда работать: иду просто денег подмолотить. Ну, одеться хотелось по-человечески, аппаратуру нормальную купить… А оказалось – тут есть кое-что, кроме денег. Тут своя жизнь. Особенно когда едешь на первом утреннем трамвае, а еще чище – когда ночью на дежурке. Есть такой трамвай, который ночь напролет катался по городу. Такого насмотришься…

Кукушкин снова покосился на Ваську и продолжал:

– Ну вот, вчера пришел я свой трамвай проведать, на котором работал… Потом сюда заглянул, так, заодно. И увидел, значит, что этот-то, алый, бегал. Я такие дела понимаю. Определил, что трамвай допер до ворот и двинул в сторону Ушаковского моста.

– Ушаковского… А куда он ведет?

– На Каменный остров, а дальше пути идут на Петроградскую.

– То есть до Тучкова моста таким путем можно на трамвае доехать?

– Легко. Правда, крюк придется сделать. Слышь, Яша, хочешь войдем внутрь него, посмотрим? Не парься, он сейчас с тобой не улетит.

Журналист залез вслед за Кукушкиным внутрь машины. Трамвай как трамвай. Просторный салон с деревянными скамейками вдоль бортов. Но – витал в салоне еле уловимый запах каких-то экзотических благовоний, которыми пахнут лавки индийских и псевдоиндийских товаров.

– Ну что, убедился? – спросил Сергей.

– Ты обещал еще кое-что рассказать.

– В главном-то я тебя не обманул? Ну, и тут не обману. Так что можешь смело давать деньги.

Джекоб выдал Кукушкину обещанную штуку баксов. Журналист уже усвоил некоторые обычаи этой страны – поэтому, когда вернулись к джипу, он достал прихваченную с собой бутылку виски.

– Теперь приступим к теоретической части, – сказал Сергей лекторским тоном, сделал большой глоток, сунул руку в карман своего видавшего виды пиджака и вытащил две тоненькие книжки.

– Вот, ознакомься. Тут все сказано.

Одна книжка была ксерокопией какого-то старого тонкого стихотворного сборника – об этом говорил хотя бы непривычный шрифт. Каждая эпоха имеет свой почерк в книгоиздании. Но орфография была уже советской. Джекоб взглянул на низ титульной страницы. Ага, 1922-й. Перевел взгляд на заглавие: «Николай Гумилев. Огненный столп».

Журналист стал листать страницы.

– Дай сюда, я тебе покажу то, что нас интересует.

Сергей быстро перелистал книжку и протянул журналисту:

– Вот.

Стихотворение называлось «Заблудившийся трамвай». Начав читать, Джекоб ошеломленно поднял голову. Все точно. Он самый.

– А вот еще.

Джекоб взял другой материал. Это тоже был ксерокс, сделанный с какого-то журнала.

– «В звездную изморозь ночи выброшен алый трамвай», – прочел журналист.

– Это уже конец пятидесятых. Забытый поэт Роальд Мандельштам[58]. А жаль, кстати, что его забыли. Хорошо писал мужик. Но вот беда, умер в своей постели, а не в сталинском лагере. И в эмиграцию не свалил. Поэтому либерастам он был неинтересен.

Что-то не сходилось. Джекоб напряг память. Опять вспомнились фотки тридцатых…

– Погоди, но ведь этот трамвай – не двадцатых годов.

– Конечно нет. Это «американка». У нас такие ходили в тридцатые-сороковые годы прошлого века. Гумилев – тот, конечно, в другом вагоне катался. Вроде вон того, видишь, что в углу стоит. А вон тот, да, десятых-двадцатых годов. Да и этот трамвай ведь тоже не так уж давно восстановили из состояния полураспада. Но он вполне на ходу. Видишь, даже занавески на окнах. У нас на нем тоже, как и во Фриско, туристов катали. Ну, и на разные городские праздники выводили вместе с остальными антикварными вагонами. Да только какая разница-то? Может этот вагон поехать, а может и тот. А может – вон тот, совсем современный. Главное – что поехал куда надо. Да и разве в вагоне дело? Трамвай – он без электричества двигаться не может. А этот – мог…

– Ну да. И пер он так, что нормальный вагон с рельсов бы слетел…

– Я о том и говорю. Вопрос в другом: кто сел за контроллер.

– А кто сел?

– Ха! Если б я знал, я бы с тебя десять штук запросил. Но я сам бы хотел это знать. Но вот ты прикинь: а кто бошки шемякинским сфинксам оттяпал? Ты знаешь? Вот и я не знаю. Проснулась какая-то сила. То есть она была и раньше, но особо не проявлялась. А вот теперь началось. Может, это вы ее сдуру разбудили?

Как и в разговорах с Васькой, Джекоб почувствовал себя маленьким ребенком, которому рассказывают сказки. Но не потому, что хотят обмануть, а потому, что иначе он не поймет. Ну, ладно, поймем… Он решил задать еще один актуальный вопрос:

– Так почему уехали солдаты, а возвратились какие-то кришнаиты?

– Вот ведь в натуре! Глядишь в книгу, а видишь фигу! Тяжело с вами, американцами. Читай вот тут.

Журналист прочел:

«Старый вокзал, на котором можноВ Индию Духа купить билет».

– Понял? Вот они добрались до вокзала и купили билеты в ту сторону. А чего там они в этой самой Индии Духа набрались – так, знаешь ли, каждому дается по его уму.

– Так быстро?

– Кто тебе сказал, что быстро? Может, они там несколько лет валандались. Время – понятие относительное, как говаривал старик Альберт Эйнштейн.

Бутылка показывала дно, когда Джекоб задал еще один коварный вопрос:

– Слушай, а ты вот сказал, что любишь эти трамваи. А ведь ты его выдал?

– Ну, во-первых, голод не тетка. Жрать-то что-то надо. А во-вторых, ты ведь к своим офицерам не побежишь докладывать… Я же не дурак, соображаю.

Прав ведь был, гад. Джекоб никому ничего докладывать не собирался. И даже не потому, что опасался попасть в психиатрическое отделение – в компанию к тем самым немцам. Как-то получалось, что он уже играл в некую совсем свою игру. Тут – как в том же трамвайном движении. Раз уж поехал по колее – то придется двигаться до конца, куда бы тебя эта колея ни завела. А вела она куда-то совсем в непонятную сторону – в глухие питерские улицы.

«Интересно, как они отреагируют на эту трамвайную историю?» – подумал Джекоб и поймал себя на мысли – миротворческий корпус был для него уже «они»…

На обратном пути подвыпивший Джекоб спросил трамвайщика:

– Сергей, а вот ты сказал «либерасты»… Я вот наших, американских, тоже терпеть не могу. А ты за что? Ты сочувствуешь коммунистам или национал-патриотам?

– Да никому я не сочувствую и не сочувствовал. Все они – болтливые лохотронщики, которым только бабки нужны. Но ты рожи этих наших либерастов видел?

– Да уж нагляделся. Тут я согласен – сволочь первостатейная.

– Ну вот. А ты б послушал, что они нам по телевизору втирали. Я ведь все-таки историю знаю. И как можно назвать людей, которые глумятся над историей Великой войны? Гадят на солдатские могилы?