Интервенция - Алексей Щербаков

– А вы сами что же в это ввязались? Насколько я знаю, в бундесвере в экспедиционный корпус направляли только добровольцев.

– По глупости, конечно. Из любви к военной истории. Хотелось въехать на танке в город, до которого мой дедушка не доехал десять километров. Взять, так сказать, реванш. Вот я и въехал. Теперь бы еще обратно выехать… Доннерветтер!

Откуда-то из боковой улицы на набережную Карповки выскочил трамвай. Что было дико само по себе – никакого тока в проводах не было и быть не могло. К тому же нормальный трамвай на такой скорости не мог бы преодолеть столь крутой вираж и не слететь с рельсов к чертовой матери. Да и вид у этого трамвая… Это был старинный длинный вагон – такие Джекоб видел на фотографиях американских городов тридцатых годов. Он был ярко-алого цвета, с окнами, плотно завешенными занавесками. Но что самое жуткое – позади трамвая оставалась ослепительная огненная дорожка. Стоящий на перекрестке танк рявкнул пулеметом, но никакого эффекта это не оказало. Потом пулемет замолчал – и больше танк не подавал признаков жизни. Трамвай летел прямо на бронированную машину. Джекоб, уже всякого насмотревшийся, подумал, что сейчас произойдет столкновение, а затем последует взрыв. Но вышло иначе. Не доехав до танка метров двадцать, трамвай внезапно взмыл в воздух. Ослепительная вспышка – и вагон полетел по наклонной траектории вверх, чуть ли не над самыми люками, потом – над казармами части, снова полыхнуло – и вагон растворился в воздухе, в завертевшейся в небе воронке темно-синего смерча.

Танк стоял там, где и стоял. Только из башни больше уже не торчала голова танкиста. Капитан и Джекоб с Васькой подбежали к машине – и обнаружили, что она пуста. Они кинулись к жилому комплексу. Часовых на входе не оказалось. Капитан ворвался внутрь. В нескольких помещениях были разбросаны книги и журналы, в курилке на пепельнице дымилось несколько сигарет. А вот тех, кто курил, – не было. В конце концов удалось обнаружить нескольких ошалелых солдат.

– Все на месте? – спросил капитан.

– Никак нет… Вон тут Ленц сидел, мы с ним играли в шашки. Полыхнуло что-то, я гляжу – а его и нет… А вон там Штраус и Мюллер сидели, они смотрели на нашу игру. Они тоже исчезли.

А в остальных помещениях солдаты были в целости и сохранности, но вели себя как напуганные овцы, оставшиеся без вожака.

Впрочем, капитан и стал тем самым вожаком. Заставить солдат прийти в себя было непросто, но Шанц был вполне достоин своего дедушки – он оказался настоящим командиром и не потерял голову даже в такой дикой ситуации. Через некоторое время, потраченное на многосложную немецкую брань и стучание кулаком по солдатским зубам, личный состав был построен на площадке перед зданием. Перекличка показала, что отсутствуют шестьдесят четыре человека.

– Уехали, наверное, – меланхолично подвела итог Васька. – Все правильно, больше в трамвай просто не влезет. И так там, наверное, толкучка, как в часы пик.

– И часто он тут ездит? – спросил Джекоб.

– Да не очень. Говорят, лет пятьдесят назад его видели, а раньше – и вовсе задолго до войны, еще в двадцатые годы.

Джекоб поймал себя на мысли, что происходящий абсурд он уже воспринимает как нечто само собой разумеющееся. А впрочем, что было еще делать? Трамвай в самом деле летал – и солдаты действительно исчезли.

– А обратно-то его пассажиры приезжают? – решил он уточнить.

– Кто как. Рассказывают, один крендель вернулся. А другой опоздал на посадку, сильно затосковал да вскоре потом с тоски и помер.

Капитан нервно закурил:

– И что мне теперь писать в рапорте? Шестьдесят четыре человека из вверенного мне подразделения ушли в самоволку в тонкий мир и не вернулись?

Кажется, Васька его поняла:

– Слушай, мужик, так и пиши! Мне кажется, ты не слишком ошибешься…

И тут чертов трамвай появился снова – в том же самом месте на небе, где исчез, вынырнув из вскипевшей среди облаков воронки. Алый вагон пошел по крутой траектории вниз. У Джекоба успела мелькнуть мысль, что история с паровозом, кажется, повторяется. Что же касается доблестных солдат бундесвера, то они кинулись врассыпную, как цыплята, над которыми появился коршун, бросая оружие и снаряжение. Только Шанц не тронулся с места, хрипло изрыгая нечто, что по драйву могло составить конкуренцию лучшим вещам группы «Рамштайн».

Трамвай плавно зашел по дуге со стороны проспекта Добролюбова и снизился сразу за обезлюдевшим танком. Снова сверкнуло – на этот раз оранжевым. Трамвай преспокойно встал на рельсы, весело звякнул и на огромной скорости скрылся за поворотом.

И тут Джекоб увидел на месте вспышки толпу людей.

– Вот видишь, мужик, а ты парился. Твои ребята покатались и вернулись, – обратилась Васька к капитану.

Однако… Это были не солдаты!

– Дела, – присвистнула Васька, обладавшая исключительным, не испорченным книгами зрением, – а все же мне очень интересно, где на этом маршруте конечная остановка?

В самом деле, толпа мужчин, на первый взгляд примерно соответствующая количеству исчезнувших солдат, напоминала отнюдь не военнослужащих, а совсем иных персонажей. Такую публику Джекоб видел и в Америке, и в Европе чуть ли не в каждом крупном городе. Здоровенные парни были одеты в оранжевые индийские сари, из-под которых высовывались волосатые ноги в сандалиях. Они держали в руках бубны, колокольчики и прочую звуковую дребедень. Потоптавшись, вернувшиеся бойцы вдруг грянули бессмертное:

Хари Кришна, Хари Кришна!Кришна, Кришна! Хари, Хари!Хари Рама, Хари Рама!Рама, Рама! Хари, Хари!

По-дурацки приплясывая, они двинулись в сторону Тучкова моста.

– Грасс! Хольман! Мюллер! – орал капитан Шанц, бегая вдоль толпы. – Стоять! Молчать! Смирно! Вы солдаты, мать вашу, или кто!

– Мы больше не солдаты, – выкрикнул кто-то, не переставая колотить в бубен и приплясывать. – Держать в руках оружие грешно. Мы этим себе карму попортим… – И присоединился к хору:

Хари Рама! Хари Рама!Рама, Рама! Хари, Хари!

– Все ясно. Мама мыла раму, рама мыла харю, – подвела итог Васька. – Как говорил один мой любовник-психиатр, тяжелый случай. Кстати, у вас там в госпитале есть дурдом? Если нет, создавайте, да побольше.

– Но ведь кришнаиты вроде бы не отрицают службу в армии, – брякнул Джекоб очередную глупость[56].

– У вас в Штатах, может, и не отрицают. А у нас – отрицают. У нас в армию шли только те, кто откосить не сумели.

Тем временем к толпе, распевавшей славословия Харе, Раме и Кришне, начали присоединяться и другие солдаты части. Срывая каски и погоны, они смешивались с теми, кто покатался на трамвае. В строю осталось человек десять. Остальные побрели по Тучкову мосту на Васильевский остров. Там им удалось увлечь за собой еще несколько патрулей. Как впоследствии стало известно, в конце концов с помощью прикладов и кулаков подоспевшего спецназа всех удалось успокоить, загнать в машины и отправить в госпиталь. Новообращенные кришнаиты пополнили психиатрическое отделение. Попытки их успокоить ни к чему не привели, они почти непрерывно славили Кришну и решительно отказывались от мясных и молочных продуктов. Медики махнули на них рукой. По крайней мере, они не буянили.

* * *

– Шеф, тут к вам какой-то русский притащился, – заявил Риккардо.

Рожа у него в последнее время светилась, как начищенная сковородка. Он продолжал изучать город, общаясь с местным женским полом, – и Петербург ему все больше нравился. Как он сказал, до местных жительниц не дошли еще дурные американские приколы, которые в Штатах переняли даже латиноамериканки. Там девицы или сводят все к чисто техническим делам, что романтичного Риккардо несколько коробило, или путают любовные отношения с посещением психоаналитика, рассказывая любовнику всю свою жизнь, начиная с пеленок. А тут все нормально. И переспишь, и в меру пообщаешься. При этом Риккардо научился ловко уходить от вопроса: «А возьмешь ли ты меня с собой в Америку?»

В комнату вошел узкоплечий, но жилистый парень лет тридцати, роста чуть ниже среднего. Его лицо украшали усы, свисающие вдоль уголков губ, придающие их обладателю несколько старомодный вид. Волосы у парня были не то чтобы особо длинные, но все-таки длиннее, чем обычно носят мужчины. Парень был облачен в потрепанный, как и у всех в Питере, но когда-то очень элегантный клетчатый пиджак, дополненный пестрым шейным платком. Претензии на эдакую богемность противоречили руки – большие, мозолистые, явно принадлежащие представителю рабочего класса.

– Здорово! Я слышал, что ты по-русски балакаешь. Вот и решил к тебе обратиться. Может, договоримся.

– А в чем дело?

– Тут по Петроградке один трамвайчик весело покатался. Так вот, я знаю, где его искать. Я думаю, тебе, как журналюге, такая тема понравится.

Джекоб недоверчиво оглядел гостя. За время пребывания в Петербурга к нему приходило множество людей – и чего только они не предлагали. Один, к примеру, точно знал, где находятся ценности, которые спрятали аристократы и купцы во время революции. Особенно часто мусолили имя великого князя Феликса Юсупова, не забывая многозначительно напомнить: «Тот самый, убийца Распутина», а потом как бы вскользь бросали, что Юсуповы были одной из самых богатых фамилий в России. Впрочем, Воронцовых, Демидовых и прочих известных личностей тоже поминали. Рассказывали и про клады более поздних времен. Два потасканных типа, к примеру, один за другим приперли дурно нарисованную схему парка в Ораниенбауме, где советские якобы закопали в землю при немецком наступлении некие предметы искусства, а потом почему-то забыли откопать. Один говорил: все свидетели умерли в блокаду, другой вообще нес какой-то вздор.