Черный квадрат. Супрематизм. Мир как беспредметность - Казимир Северинович Малевич

о его сходстве, характере, чертах; при жизни они об этом не столковались.

Это одна причина возникновения предметов; другое происхождение множества предметов происходит от того, что ко мне как комплексу материальных соединений приблизился другой комплекс других материальных соединений. Скажу, к примеру, огонь: чтобы сохранить себя от ожога, я начинаю защищать свой комплекс, делаю заслонки – это не символизм; или наступает холод, я делаю печи для сохранения тепла, и от этих бесконечных обстоятельств и возникают утилитарные предметы как защита и преодоление. Но несмотря на их показательность, необходимость их спорна, вымышлена; при других обстоятельствах нашего комплекса, может быть, ничего не нужно, так как фактически огня нет, как и холода – это наш вымысел, материя не издает ни огня, ни холода. Если бы огонь был и сжигал бы все, то до сих пор вся материя давно пережглась бы либо замерзла. В природе нет того, что могло бы сгореть и замерзнуть.

12.

Идея хочет идеализировать материю или хочет выйти из своего зажизненного сна в явь, т. е. стать материей, но материя может только отразить ее, не изменив себя; искажая и изменяя самую идею, она искажает предметы, и человеку не удается найти их точность, – вот еще третья причина размножения предметов. Предметы разрушимы, разбиваются, т. е. материя освобождается от них, становится беспредметной, она больше не отражает и идею, как разбитое зеркало – лицо. Для человека остается только один образ, оставшийся вне материи, в который он и верит, но отраженный в его мозгу. Но некоторые говорят: в душе ношу его образ или сердце. Будет ли это Христос или Ленин – вера в него должна быть как образ, от которого освободилась материя.

Всякий ленинист без веры в него – не ленинист. Ленин как материя не существует, как и Христос. Сейчас существует его образ в материи и вера, чем обеспечивается будущее достижение действительности, т. е. уже ленинизма – бессмертия. Для того чтобы защитить образ, портрет идеедателя, его возводят на ступень святого – эту святость должны защищать верующие от всякого пятна, видоизменения; если же образ не свят, он разрушим. Возведение явления в святое обстоятельство равно возведению такого технического средства, которое способно консервировать, сохранять от изменения охраняемое – значит, сохранять от движения. Изменяется образ, изменяется вера, идея. Ленинизм не есть динамика, а абсолютная статика (Ленин – динамичен). Слово святое – обожествление – имело такое же значение в религии, как орудие технической защиты.

Всякая религия есть статика. Мы верим в Ленина, верим в его учение и больше ни во что не верим – иначе не может сказать ленинист, он должен верить в Ленина, как христианин верит в Христа, ибо если он продвинется в своей вере, то на это же расстояние отодвинется от Ленина, как и христианин от Христа, магометанин от Магомета, лютеранин от Лютера.

13.

Ленин в жизни материален, а образ его – только напоминание о его материалистической жизни. Может быть, Ленин никогда не учил учеников своих о своем вознесении, т. е. переходе из одного состояния в другое, материю-образ. Но в силу какого-то закона случилось то, чего никто не ожидал: Ленин преобразился, как Христос, и как говорится в книге «О Нем»: «Будет парить над миром». Образ его и Христа напоминает о его материальном прохождении жизни на земле. Образ же вне земли, вне материи.

14.

Ленин боролся с образом, противился образу, т. е. не хотел отражать в себе образы, не хотел быть зеркалом идей, не хотел отражаться в материи, а искал спасения в материи, всю зеркальность лаков стер, чтобы не отражали действительность и не вводили в заблуждение зрителя о двойственном изображении, чтобы не приняли отражение за действительность, но материя распалась, Ленин остался как образ, отражение. Ученики погребли его тело; разве можно погребать тело, материю в гробу? Однако погребли.

В погребении был выполнен целиком ритуал старого порядка, хоронят в гробу тело лишь потому, что оно материя, прах, оно мертво, а живое – дух, душа – ушло, обратилось в образ. Это непонятно и самим христианам, и кому бы то ни было. Следовало бы похороны рассматривать в гигиеническом смысле, но не в обрядном торжестве, ведь «душа» ушла, «дух» ушел, т. е. то, к чему нужно отнестись уже по-другому и чего похоронить нельзя, а телу не придавать значения. А то получается, что материя тела тоже становится святой, как и душа, тогда нечего говорить о прахе и преимуществе души, духа. Но тело хоронят и поют вечный покой тому и другому, ибо в этом смысл того, что из материи вышло, вышло из вечного покоя, в вечный покой и возвращается, а дух беснующийся остался и поселяется в живых.

Погребли в стеклянном гробе Ленина не иначе, чтобы виден был как сакрамент. Это предвидение, написанное мною, исполнилось в действительности. Я написал, не будучи осведомленным об идее стеклянного отверстия. Стеклянный гроб мною был учтен из анализа, что человек, переходящий в святыню, есть сакрамент, а степень святости его соответствует сакраменту в католическом мире – сакрамент помещен под стеклом.

Ленин искал утилитарного предмета, предполагая направить исторический материализм в форму коммунизма, чтобы утвердить материализм его, но не идею; хотел сделать его беспредметным; в утилитарном предмете хотел спасти сознание, спасти вымысел, а получилось, что все предметы символичны, идейны, образны. Ленин стал идейным человеком, пытающимся опредметить материю, оформить ее в идейном образе. «И в месте том, где Он стоял, никто не станет больше, и там, где Он лежит, лежат, замолкнув, струны, речи».

15.

Художественное изображение художником быта и всех предметов в жизни говорит, что все предметы жизни, как и жизнь, – есть образ, и образ художественный. Чтобы избавиться от последнего, Ленин и здесь признает кинематограф и науку как правду, чтобы избавиться от вымысла и наития. Для него существует одна ценность научная, ибо художественной нет ценности, это не учетная система – она наитие, она образ, отсюда все художественное изо противно ему – это не правда.

16.

Образ – конечный путь, образ – преграждение выхода, образом прерывается дальнейшая дорога, к образу сходится все то, что имеет пути, все пути идут к образу, в особенности, если он святой. Отсюда я вижу оправдание и