Лилии над озером - Роксана Михайловна Гедеон

не веря в это.

- Ах, дорогая моя, разве можно от них до конца избавиться? Это продолжается уже больше десяти лет и, вероятно, никогда не закончится. Вот когда мы все - те, что жили при короле - умрем, тогда, быть может, Бретань покорится и синие больше не будут грабить бретонцев.

- Я уж так боюсь, прямо до дурноты, - пробормотала она на ломаном французском. - Недавно на рынке покупала рыбу и подала торговцу франки, так он говорит: пошла вон, проклятая синяя, со своими мерзкими деньгами, здесь нет изображения короля, такие деньги никогда ходить не будут… И не знаешь, кого больше бояться: синих или шуанов. От всех можно ожидать чего угодно.

Я повернулась, собираясь вернуться в замок, и помертвела: буквально из-под земли перед нами выскочили какие-то люди. Их было, кажется, шестеро. Я попятилась и, споткнувшись о камень, едва не упала. Франсина поддержала меня. Мы переглянулись, снова посмотрели на незнакомцев и перевели дыхание: это, похоже, были шуаны.

Правда, ни одного из них я раньше не видела, но тем не менее они были одеты как повстанцы: в серые суконные куртки, красные жилеты с двумя рядами медных пуговиц, сабо или кожаные башмаки. Один из них, наиболее цивилизованный - ибо на нем были гетры и сапоги - со свирепым видом выступил вперед:

- Мы ищем Блонделя, - произнес он на нижнебретонском наречии. - Ну-ка, женщины, отвечайте, где можно его найти?

Блондель - это было военное прозвище графа де Буагарди. Я молчала. Франсина с понурым видом произнесла:

- Да откуда ж нам знать? Мы ни к чему такому не причастны.

- Нам нужен господин граф! А еще больше - его убежище!

- Убежище? Это еще зачем?

- Проклятая девка! Разве ты не видишь, что мы убегаем от синих? Или ты хочешь, чтобы нас всех перестреляли здесь, в этой голой долине?

Франсина, придав лицу крайне тупое выражение, пробормотала:

- Вот странно-то! Как это синие могут за вами гнаться? Мы только что видели их - они шли в Канкарно.

- Разве здесь есть только те синие, которых ты видела? Где граф, говори сейчас же! Нам надо спрятаться!

- Не пойму я, что вы такое спрашиваете, - пробормотала Франсина.

Где-то вдалеке громыхнули выстрелы. Шуаны встрепенулись и даже как-то присели переглядываясь. Франсина, смягчившись, спросила:

- А вы из какого прихода будете?

- Святого Лорана. Ну же, неужели ты допустишь, чтобы нам перерезали глотки? Нас ведь послали в помощь Блонделю! Слово «помощь» навело меня на мысль, что слова шуанов противоречивы: то они, дескать, убегают, то спешат помогать…

Кроме того, в здешних краях Буагарди весьма редко называли по прозвищу. Я подалась было вперед, чтобы остановить Франсину, но она уже проговорила:

- Ну, хорошо. Простите, что задержала вас. Видите ту тропинку? Ступайте по ней к самому лесу, а там вдоль скал до самого Букового Креста. После, за озером, увидите разрушенную часовенку. Да только берегитесь - там сидят часовые. Может быть, вы встретите моего мужа - ему велено следить за…

Они уже не слушали ее.

- Отлично! - крикнул главный. - Вперед, ребята! Разрази меня гром! Теперь-то мы поймаем его!

Они бросились бежать по тропинке к лесу. Я побледнела как полотно. Отнюдь не католическое ругательство и последняя фраза навели меня на страшные подозрения. Франсина, тоже испуганная, повернула ко мне побелевшее лицо.

- Ах, Боже мой, мадам! Не верится мне, что это шуаны! И башмаки-то у них без железных подковок…

Мы обе, похоже, попались в ловушку и разболтали то, о чем болтать вовсе не следовало. Это, скорее всего, были лже-шуаны, иначе говоря - переодетые синие солдаты, гоняющиеся за Буагарди.

- Как же я глупа! - причитала Франсина. - Не дай Бог, я погубила моего Селестэна! А мои дети? Что будет с моими бедными детьми?

Я поспешила к замку. Следовало немедленно что-то предпринять, чтобы спасти Буагарди и его людей. Внезапное нападение было бы для них гибельно. К счастью, мне бросился в глаза Брике, который, насвистывая, как раз выходил из ворот.

- Брике, мальчик мой! - обратилась я к нему, как делала всегда в самых сложных случаях. - Прошу тебя, беги в часовню. Синим стало известно, где находится граф, мы только что видели, как они направились в его убежище. Надо предупредить шуанов. Беги, и да хранит тебя Бог!

Целый день мы настороженно прислушивались к звукам, долетавшим из леса. Брике долго не возвращался. Франсина была сама не своя от сознания того, что совершила. Она то и дело выбегала за ворота, чтобы посмотреть, не идет ли Селестэн. Маргарита пыталась успокоить ее, но это было, в сущности, невозможно. Я тоже хорошо понимала, что мы натворили. Я, конечно, не проговорилась, но присутствовала при этом. Если настоящие шуаны узнают, что это мы выдали Буагарди, то…

Даже помыслить страшно было, что из этого воспоследует.

В тот вечер я впервые серьезно подумала о том, что мне, наверное, следует смирить гордыню и уехать в Белые Липы. В конце концов, жизнь стоит дороже гордости. Вокруг Сент-Элуа слонялось столько синих соглядатаев, что нельзя исключать: со дня на день им станет известно, чья жена и чьи дети скрываются за этими белыми стенами… От таких мыслей кусок не шел мне в горло. Я не могла есть. Время тянулось необыкновенно медленно. Я то бегала к малышам и обнимала их, то бесцельно бродила по комнатам, то брала книгу и бессмысленно водила взглядом по строкам. Все валилось у меня из рук.

Поздно вечером вернулись Селестэн и Брике.

- Жаркое было дело, но, слава Богу, мы управились, - сказал Моан за ужином. - Хорошо, что Брике успел предупредить нас. Синие-то заплутали в лесу и не сразу к нам пожаловали, а мы тем временем приготовились… И откуда только они проведали, что господин граф скрывается в часовне?

Брике, набивая рот колбасой, добавил:

- Всех людей графа перебили. Погибли и те, что здесь выздоравливали. Только здешние шуаны и уцелели.

После его слов в кухне наступила тишина. Селестэн и Брике ели, ничего не замечая. Мы с Франсиной переглянулись. Маргарита, ни о чем не осведомленная, тем не менее будто почувствовала опасность: прекратила громыхать кастрюлями и тревожно посмотрела не меня. Я уже подумывала, не уйти ли мне и не оставить ли слуг свободно беседовать между собой - при мне они всегда чувствовали себя скованно, но в эту минуту Моан