Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Существует огромное количество необоримых факторов, соединяющих художника со временем, его современниками и сверстниками из самых разных социальных слоев. В этом смысле режиссер полностью зависим от этих контактов, от этих связей, поэтому он имеет все основания верить и надеяться, что его фильм кому-то нужен.
Своего зрителя я уважаю, и, конечно, мне приятнее было бы иметь как можно большее количество своих единомышленников, но своих настоящих единомышленников, ради которых я обязан быть верен самому себе. О своем зрителе я думаю. Более того, я осознаю свою ответственность перед ним, но я никогда не буду стоять перед толпою, о которой писал Пушкин в своем знаменитом стихотворении, в позиции “чего изволите?”. Отсутствие контакта аудитории с определенным художественным произведением может стать поводом для размышления о проблемах этой аудитории и не обязательно о проблемах художника.
Апелляция к мнению толпы как к истине в последней инстанции – это ложная демократия, фальшивая либеральность, то и дело означающая в наших условиях полное пренебрежение верхов действительными интересами народа.
Когда о моем фильме говорят, что он замечательный, но не зрительский, то это означает, что ему выносят приговор, а я оказываюсь как бы в стороне от “столбовой дороги” развития советского искусства, каким-то никчемным довеском, паразитом, делающим свои картины для самого себя на народные деньги.
И меня не устраивает также успех моих картин у так называемых “левых”, инспирированный лишь скандальной атмосферой их запрета (в силу такого рода установок Тарковский был по-настоящему одинок, не желая принадлежать ни «правым», ни «левым», одинаково презирая и тех, и других. – О.С.).
Но все же мои работы существуют, и я смею надеяться, что они тоже имеют свою подлинную зрительскую аудиторию. Поэтому меня чрезвычайно угнетает, когда прокатом ставятся всяческие препоны на пути моего фильма к моему зрителю. Прокат моих картин, как правило, организован несерьезно, а то и просто безобразно. Я получаю огромное количество писем, свидетельствующих о том, что люди просто не могут их посмотреть, хотя, к счастью моему, очень хотят.
Если подобная организация проката не следствие злого умысла (а это, конечно, был злой умысел. – О.С.), то по крайней мере следствие непрофессионализма прокатчиков. Конечно, прокатчикам проще работать с фильмом, где под общий гогот зрительного зала Моргунову вставляют в задницу шприц. У моих картин нет ни серьезной рекламы, ни настоящей прессы, нет широких дискуссий, которые сопровождали бы их появление на экране. В этой ситуации я остаюсь один на один со своими проблемами. А ведь именно в нашей стране существует такая огромная киноаудитория, что каждый художник может рассчитывать найти своего зрителя.
Неправильно полагать, что, скажем, 16 миллионов, заработанные моей картиной, – это ничего в сравнении с 200 миллионами, полученными от какого-то другого фильма. За этими 16 миллионами тоже стоит огромное количество людей.
Совершенно ясно, что со зрителями можно и нужно работать, нужно проводить серьезные социологические исследования. Но кому это сегодня нужно? Кто хочет смотреть правде в глаза?
“Иваново детство” прокатывалось у нас на детских сеансах, а к “Солярису” сделали такую чудовищную, безвкусную афишу, за которую нужно просто дисквалифицировать».
И снова воспоминания
27 октября 1973 года
Сегодня суббота. Я пришла к Андрею визировать интервью с ним в рубрике «Панорама» для «Искусства кино». Лариса в деревне. Андрей, очевидно после «крутого загула», не ночевал дома, так что у него весьма сложные взаимоотношения с Ларисиной мамой Анной Семеновной. Но сам он, тем не менее, в расслабленном состоянии. Наговорил мне приятных слов. Я была несколько обескуражена, хотя, конечно, очень довольна – все-таки я им совсем не приучена к одобрению моей «деятельности».
Делился со мной впечатлениями прошедшего вечера:
«Вот мы с ребятами говорили насчет отъезда на Запад. Нет, для меня это совершенно невозможно – бросить эту унылую, безнадежную, феодальную страну. Ты знаешь, я чувствую здесь свое предназначение. Самое главное – быть предельно искренним».
Я отвечала, что мне тоже кажется, что на Западе не страдают и не тоскуют, как у нас, даже Бергман так не может! Все это наше, чисто русское.
«Да, точно, – Андрей как-то встрепенулся! – Да! Это чисто русское: искренность, истинность. – И вдруг: – Вот брошу кино! Марк Захаров мне предлагает делать “Даму с камелиями”. Я ее отчасти перепишу, и все будут рыдать на спектакле. А потом поставлю “Гамлета” (с этого момента, пройдя позднее через «Гамлета» в Лейкоме у Захарова, устойчивой мечтой Тарковского становится реализация «Гамлета» в кино. – О.С.), которого все будут смотреть, выпучив глаза, ничего не понимая, представляешь? А что? Не разрешат? Я ведь совершенно не антисоветский человек».
31 октября – день рождения моего отца!
День рождения моего папы. Только и разговоров было снова и снова о «Петербургских сновидениях» («Преступление и наказание») Завадского. Андрею постановочное решение спектакля очень понравилось, но вызывал большое сомнение Бортников в роли Раскольникова (а мне так и он понравился очень. – О. С.). С точки зрения Тарковского, «есть в нем что-то проституточное». А рассуждая об Ии Саввиной, исполнявшей роль Сони Мармеладовой, сокрушался, что «в ней нет ощущения совершенного греха».
Вообще я снова и снова убеждаюсь, что Андрея стал очень и очень интересоваться театром. Мы теперь много говорим с ним о проблеме старения театра, о проблемах театрального коллектива и т. п. Создается впечатление, что все эти проблемы Андрей уже примеривает на себя.
Говорили о фильме Алова и Наумова «Бег». Папа считает, что после этой картины пьеса Михаила Булгакова начинает казаться «такой простенькой и схематичной». Тарковский горячо его поддерживает и говорит, что очень хотел бы снимать фильм по «Подростку» Достоевского. Отец спрашивает:
– А кто может играть? Бурляев?
– Бурляев раньше мог, а теперь не может, увы… Я «Макбета» прочитал, и он мне не понравился, уж очень прямолинейно.
– А может быть, вам Еврипида сделать?
– Я уже думал. И об «Облаках» думал, и о «Птицах», и о «Буре», и о «Юлии Цезаре»…
– А чего вы хотите? «Страшного»?
– Я хочу, чтобы были интересные характеры, и чтобы все было уникально по идее. Вот в «Макбете» для меня все понятно, а «Гамлета» сколько ни читаешь, все начинаешь обдумывать сначала. На самом деле, казалось бы, абстрактная ситуация «Гамлета» концентрирует в себе огромный человеческий опыт, всесторонний, глобальный. Когда произведение художественно слабее, то сразу чувствуется, что оно написано с умыслом, и этот умысел меня раздражает. А «Гамлету» веришь, и тогда вся история становится убедительной.
– А если взять «Галилея»? Это уникально и общедоступно.
– Нет. (Мечтательно.) «Гамлет» мне так нравится!
- Сталкер. Литературная запись кинофильма - Андрей Тарковский - Биографии и Мемуары
- Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов - Биографии и Мемуары / Кино
- За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали - Джон Скотт - Биографии и Мемуары
- Власть Путина. Зачем Европе Россия? - Хуберт Зайпель - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Политика / Публицистика
- Записки нового репатрианта, или Злоключения бывшего советского врача в Израиле - Товий Баевский - Биографии и Мемуары
- Из записных книжек 1865—1905 - Марк Твен - Биографии и Мемуары
- Режиссеры настоящего Том 1: Визионеры и мегаломаны - Андрей Плахов - Биографии и Мемуары
- Рассказы художника-гравера - Владимир Фаворский - Биографии и Мемуары
- Пророки, ученые и гадатели. У кого истина? - С. И. Чусов - Биографии и Мемуары / Прочая религиозная литература
- Тарковские. Осколки зеркала - Марина Арсеньевна Тарковская - Биографии и Мемуары