Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

орут дети? Нет, здесь нам нужен именно Перселл, а Альбинони неблагороден».

Тут вклинивается Лариса: «Андрюша, как голова?» – «Не знаю… Когда вы меня гладите, всегда хорошо».

Когда монтируют игровые сцены с испанцами и хронику, Андрей взрывается: «Не нравится мне все это, плохо монтируется, все разваливается. Ясно одно: все должно быть в два раза короче! Может быть, лестницу переснять?»

15 марта

Предварительный просмотр смонтированного материала перед показом Сизову, чтобы запросить разрешение на две серии.

Тарковский объясняет Рербергу: «Испанцы просто не вошли, лежат не смонтированные, нет последней сцены Тереховой, нет материала, который должен идти после “Сережек”, а без этого Ритин крупный план не держится, нет финала, нет второго кадра к финалу, нет “мокрой комнаты”, нет парящей Риты… Мы сейчас предстанем в очень невыгодном свете». Рерберг спрашивает: «А сколько сейчас всего материала?» «Не знаю, – отвечает Андрей. – Этого вообще никто не знает, потому что нет времени посмотреть. Конечно, завтра у Сизова будет паника страшная. Может быть, отказаться от просмотра?»

Мы с трепетом заползаем в зал. Андрей предупреждает: «Я буду просто комментировать материал, так что ни на какие эмоциональные всплески не рассчитывайте!»

Вот моя запись последовательно чередующихся сцен в этом варианте монтажа. После титров – сон, черно-белый, с просыпающимся мальчиком, ветер. Пустая квартира, телефонный разговор. Мальчик в воде. Разговор с женой, испанцы – тема корней. После испанцев – типография. Разговор Игната с отцом по телефону. Ляля с треснутой губой. Неразорвавшаяся граната. Военная хроника. Переделкино, чердак с Леонардо. Приезд Отца с фронта. Увертюра к «Тангейзеру». Разговор с первой женой (что такое писатель, поступок, душевное потрясение). Игнат во дворе и горящий куст. Военная хроника с перетаскиваемой пушкой.

Мне кажется, что в данном подборе материала не хватает многих кусков, особенно хроники. Например, мне очень жалко кадров с убитой лошадью и плавающими в воде деньгами…

После просмотра Андрей в ужасающем настроении, повторяет: «Все это произвело на меня крайне удручающее впечатление. Все разваливается. И кому все это нужно?! Просто ненавижу эту картину!» Но тем не менее обращается ко мне с вопросом, предполагающим надежду: «А тебе что показалось? Ничего?» И после того, как я употребляю все красноречие, чтобы объяснить, какой это замечательный материал, Андрей снова резюмирует: «Понимаешь, картина должна быть точно капля, выжатая из камня».

30 марта

Андрей и Лариса были у нас на Ломоносовском. Андрей приехал первым. Он был радостно возбужден. Давно не видела его таким воодушевленным. Сообщил, что сегодня был у Мишарина (соавтора сценария «Зеркало»). «Теперь все в порядке. Я наконец понял, о чем картина. Только сегодня, представляете? Теперь все в полном порядке. Ха-ха-ха, ведь это фильм не о Матери, совсем не о Матери!»

Я удивляюсь про себя. Мне кажется, что давно уже ясно, что фильм об Авторе, это его лирическое повествование.

«Мы сегодня придумали сцену, ключевую для всей картины. В сцене этой все соберутся у постели Автора. Он болен. Врачи его спрашивают: мол, ну как дела? А он отвечает что-то вроде: “Да плоховато”. Тут дело в совести, памяти и чувстве вины».

3 апреля (канун дня рождения Тарковского)

Сегодня Андрей репетировал свою смерть. Репетировал и снимал. Когда он лежал в постели, то я обратила внимание на его болезненно худую грудную клетку.

Вот он вскочил с постели, выясняя с Рербергом, каким образом из его руки перед смертью выпорхнет птичка. В павильоне шум, и Андрей кричит: «Тихо! И умереть не дадут спокойно!»

Затем вместо Андрея в постель ложится Рерберг, чтобы Андрей мог проследить кадр, который предстоит снимать.

Птичек принес странный глухой человек. Это чижики. Один из них летать не может и послушно сидит на руке хозяина – к нему каждый раз подлетает второй чижик, выпархивающий из слабеющей руки умирающего Автора.

Андрей говорит Рербергу, чтобы он панорамой снял кавардак в комнате и Терехову. Но Рерберг возражает: «Нет, так снимать не будем». Андрей изумляется: «Почему?» «А потому, что это неинтересно. Вот придумай, чтобы в этом кадре что-нибудь происходило, тогда и снимем». «Ну, так в этом кадре и нет ничего, правильно!». – «А вот ты сделай так, чтобы ничего не было, а интересно». «А! – с удовлетворением догадывается Андрей. – Ишь, чего захотел!»

Слышится указание второго режиссера Кушнерёва: «Любочка, дай кровь!» Это для пятнышек, которые птичка оставит на простыне.

Ну и новелла! «Веселенькая»!

Новый просмотр

Материал уже показан Ермашу и Бесси, директору Каннского кинофестиваля.

Игнат перелистывает страницы Леонардо в Переделкине. Объяснение с женой: «Весь ужас состоит в том, что ты похожа на мою мать». Телевизор с сеансом у логопеда. Сцена с Солоницыным на хуторе. Крупный план плачущей Матери и стихи: «И, Боже правый, ты была моя». Пожар, сон мальчика, он встает из кроватки. Разговор по телефону. Хроника испанских детей под мелодию фламенко. Типография. В этом месте Андрей дает указание:

«Здесь можно поставить хронику со стратостатами, между типографской проходной и дождем».

Квартира Автора с Огородниковой. Сиваш. Возвращение Отца. Военрук. Новый разговор с первой женой, куст, явившийся в виде горящего ангела…

Андрею весь этот материал так не понравился, что даже не досмотрели до конца.

Сегодня он мне сказал: «Если все связи прояснить и сделать легкодоступными, то вся картина рухнет».

Запись смонтированного материала, показанного на худсовете объединения студии

Андрей предваряет сеанс словами:

«То, что вам предстоит сегодня увидеть, отличается от предыдущего варианта. Тогда мы торопились, нам нужно было получить разрешение на две серии, и слишком рано показанный материал произвел ненужное впечатление. В новеллах “Военрук” и “Сережки” я учел замечания Наумова, так что, надеюсь, сейчас акценты изменились. Вся беда – в сложности восприятия этого фильма, потому что он монтируется не по сюжетному принципу. Если говорить о сюжете в общепринятом смысле – здесь нет развития судеб. Этот просмотр важнее предыдущего, потому что я настаиваю на этом варианте. Но для действительно цельного впечатления, конечно, необходимо полное завершение картины».

Новый монтаж. Пролог с логопедом. Хутор с прохожим. Стихи на кадрах хутора, детей, клубники. Мать поеживается у колодца, и сразу возникает атмосфера. Музыка переходит в сон: ребенок поднимается и бежит к двери. Сон, где мать моет голову, смотрится в зеркало, а в отражении Мария Ивановна, то есть Мать в старости через пейзаж Леонардо: связь поколений, связь времен, призрачность реальности, взаимопроникновение эпох. Разговор с Матерью по телефону. Типография. Пожар. Первый разговор с женой Натальей вплоть до реплики: «Развлеки их (испанцев. – О.С.)». Хроника корриды, испанские дети. Взгляд девочки на Игната, его реплика: «Я ухожу». Огородникова в квартире у Автора: точно овеществление духа квартиры, тех, кто где-то когда-то жил, преемственность, связь времен, ушедшие годы, одиночество, те же проблемы, все это уже со всеми нами и с другими было, было…

Этот фильм рисует