Кольцо нибелунгов - Вольфганг Хольбайн

— Сейчас мне даже кажется, что лучше бы мы поехали в Ксантен, — пробормотал Зигфрид.

В зале поспешили зажечь пару факелов, которые мгновенно наполнили помещение теплым светом. Хаген обеими руками отодвинул кубки и тарелки, которые остались на столе после ужина.

— Что произошло в лесу?

Гунтер снял отца с лошади и осторожно, стараясь не задеть раны, уложил его на стол.

— Мы никогда не будем говорить об этом, а ты никогда не будешь нас спрашивать.

Король был еще жив. Его душа цеплялась за тело, не желая покидать израненную плоть. Хотя его сердцу не хватало крови, которую оно могло бы перегонять по венам, а дыхание мешалось со слюной, король поднял правую руку, подзывая к себе самых близких людей. Хаген, Кримгильда и Гернот присоединились к Гунтеру, который стоял возле короля.

Гундомар с хрипом выдавил несколько слов:

— Мы… заглянули в глаза дьяволу. Пламя… адское пламя…

Гунтер оперся о край стола и положил свою ладонь на руку короля.

— Все в порядке, отец. Мы вернулись в Бургундию. Когда наступит день и твои раны обработают, молитва принесет тебе утешение.

Вместо ответа Гундомар повернул голову к Хагену.

— Ты будешь теперь… заботиться обо всем… — с трудом произнес он. — Ты станешь мечом и щитом Гунтера… короля Гунтера…

Хаген, который вел себя с присущей ему невозмутимостью, казалось, был не более встревоженным, чем обычно, но все же склонил голову.

— Клянусь жизнью.

Кримгильда бросилась к отцу, взяла его окровавленную руку и, рыдая, стала ее целовать. Голос Гундомара умолк, а улыбка, появившаяся на его губах при виде дочери, застыла, превратив лицо в маску смерти.

Оставшиеся трое детей короля Бургундии опустились на колени и стали молиться. А Хаген тихо повернулся и вытащил меч. Кто-то должен был позаботиться о смертельно раненой лошади.

Корабль саксов, построенный для плавания по рекам королевства, боролся с гигантскими волнами, которые бросали его вглубь, чтобы потом вытолкнуть наверх, к черному ночному небу. Дул попутный ветер, и паруса были готовы вот-вот порваться. Весла уже давно подняли на борт: вода сломала бы их, как тяжелый ботинок ветку.

Эдельрих, сын Талриха, кронпринц Саксонии, стоял на носу корабля, ухватившись тонкими руками за поручни. Дождь хлестал его по лицу; ветер, исходящий, вероятно, из Утгарда или из самого ада — в зависимости от того, какому богу поклонялись те, кто испытал на себе их неистовую силу, — срывал одежду. Эдельрих ненавидел море. Он ненавидел эту поездку. Он ненавидел каждую капельку, опускавшуюся на его волосы. Его не влекло в Исландию ни желание приключений, ни стремление сделать Брюнгильду своей королевой. Как только к ним прибыл гонец с исландского двора, его отец тут же снарядил быстрый корабль. Саксония и Дания уже давно находились в напряженных отношениях, стремясь завоевать друг друга. Талрих был не в состоянии противостоять вторжению войск из Дании и Ксантена, но союз Саксонии с Изенштайном мог бы обеспечить равновесие, которое поддержало бы мир. Саксония и Исландия против Дании и Ксантена — это звучало так заманчиво, что Талрих ради выгодного союза готов был пожертвовать своим упрямым сыном.

Нельзя сказать, что Эдельрих, наделенный острым умом и политической дальновидностью, не понимал стратегии отца. Несмотря на полное отсутствие интереса к женщинам, он был не против того, чтобы жениться ради короны, и надеялся, что впоследствии сумеет разобраться со всеми проблемами и мелкими неприятностями, вызванными таким решением.

Но Брюнгильда? Исландия? Эдельрих узнал об этом варварском народе и его холодном королевстве больше, чем ему хотелось бы. Там презирали музыку и литературу, а все, что создавали ремесленники, служило определенной цели, и при этом никто не заботился об украшении изделий. Пища была жирной, а земля — бедной. Конечно, красота Брюнгильды вызывала восторг, но это была грубая красота воина, женщины-воительницы, которая не думала ни о духах, ни об изяществе.

Предполагалось, что Эдельрих будет править Исландией вместе с Брюнгильдой до тех пор, пока его отец не оставит трон Саксонии. После смерти Талриха два королевства, скорее всего, объединятся, а Эдельрих вернется на родину, чтобы объявить Исландию провинцией.

Такая перспектива заставляла принца мечтать об убийстве своего отца уже в день свадьбы с Брюнгильдой. Смерть короля позволила бы Эдельриху не задерживаться в этой чудовищной северной стране, где лето длилось меньше, чем пиршество при дворе Саксонии.

На горизонте возникла огненная стена, широкая и яркая, которую было хорошо видно, несмотря на непрерывный дождь. Эдельрих повернулся к кормчему и, перекрикивая шторм, спросил:

— Откуда этот свет? Это Исландия или край земли? Я готов поверить и в то, и в другое!

— Должно быть, это Исландия! — прокричал в ответ человек за штурвалом. — Я еще никогда не видел такого пламени!

Эдельрих снова посмотрел вперед, наблюдая за тем, как из туманной ночи медленно возникают очертания горного королевства. Казалось, что из воды поднимается черный великан, замерзший и злой, и пытается согреться у костра. Это зрелище было в одинаковой степени поразительным и пугающим. Когда корабль приблизился к Исландии, шторм немного поутих, словно остров был защищен от плохой погоды волшебным обручем. Можно было даже различить, где пролегает граница между серым морем и мутным небом. И все же остров из вулканической породы по-прежнему производил впечатление угрожающей непоколебимости.

Эдельрих увидел, что устье фьорда, который вел к замку Изенштайн, закрыто огненной стеной, от которой поднималось яркое пламя. Казалось, что огонь зарождается в воде, а полыхающие языки пламени лижут небо. Корабль же напоминал щепку, которую океан нес в огонь. От горячего ветра саксы начали обливаться потом, а влага на их коже испарялась, оставляя после себя соляную корку. Двое воинов, веривших в бога христиан, в испуге перекрестились.

Но на принца Саксонии эта устрашающая картина не произвела особого впечатления. Истории о том, что исландцы заключили союз с древними богами и теперь используют магию и темные силы, рассказывали во всех тавернах на континенте. В определенной степени Эдельрих даже любовался великолепным зрелищем, которым королева Исландии пыталась отпугнуть всех своих женихов.

— Мы должны поворачивать обратно! — закричал кормчий и попытался крутануть штурвал.

— Если ты развернешь корабль, я отрублю тебе руку! — пригрозил ему Эдельрих.

Несмотря на свою образованность и презрение к варварству, принц Эдельрих был знаменит своим буйством и вспышками гнева, делавшими его непредсказуемым. Кормчий ни капли не сомневался в серьезности угрозы и вынужден был держать прежний курс.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});