Распускающийся можжевельник - Кери Лэйк

class="p1">— Да я верю. Но Бог перестал верить в меня.

— Джозеф?

Иностранный голос привлекает мое внимание к тому, что в лабораторию входит долговязый мужчина с песочно-каштановыми волосами и худым лицом. Морщины на его коже дают ему где-то около пятидесяти или шестидесяти, но его глаза, какими бы маленькими они ни были, от природы широко раскрыты и возбуждены. Приближаясь, он наклоняет голову, и его взгляд падает на меня.

— Ты не сказал мне, что взял помощника.

— Я многого вам не рассказываю, доктор Эрикссон. Доктор Ф. наконец отрывает взгляд от микроскопа и откидывается на спинку стула.

— И какими талантами обладает этот человек, чтобы так тесно сотрудничать с вами?

— Дэниел умеет читать и писать. Странно слышать, как он произносит имя моего отца, и на долю секунды мне хочется поправить его, но я не осмеливаюсь.

— Дикарь, который читает? Кажется довольно маловероятным.

Дикари. Так нас здесь называют. Я поняла, что так они называют тех, кто живет и выживают в Мертвых Землях. В основном, животных.

— Я сам был удивлен, но … он оказался весьма полезным.

— Действительно. От того, как этот мужчина оглядывает меня с ног до головы, волосы у меня на затылке встают дыбом.

Я испытываю облегчение, когда он снова обращает свое внимание на доктора Ф.

— Интересно, может быть вам знаком феномен деформации? Я вижу множество фенотипических черт, которые заставляют меня задуматься, верна ли теория нуклеиновых кислот. Сами прионы Dredge затронули различные части мозга, которые отличаются от субъектов, совместно инфицированных Крейцфельдом — Якобом и Куру.

Я понятия не имею, о чем он говорит, но все равно внимательно слушаю.

— Они постоянно сворачиваются, — говорит доктор Фалькенрат.

— Постоянно меняющаяся поверхность, которая приспосабливается к хозяину. Скука в его тоне ложится тяжестью на его слова.

— Эволюционный прион? Доктор Эрикссон хихикает, складывая руки на груди.

— Мне будет любопытно узнать о результатах вашей работы.

— Аналогично. Доктор Фалькенрат отвечает с гораздо меньшим энтузиазмом, и когда он наклоняется вперед, чтобы посмотреть в микроскоп, становится ясно, что он больше не заинтересован в разговоре.

И внимание доктора Эрикссона снова падает на меня.

— Что такое прион? Спрашиваю я, чтобы избежать любых наводящих вопросов, в то время как его глаза, кажется молча изучают меня с головы до ног.

— Довольно интересный организм, — отвечает доктор Эрикссон.

— Это белок, который по существу неправильно свернут. Когда он вступает в контакт с другими белками, он вызывает такое же неправильное сворачивание, создавая отверстия в мозге, которые напоминают губку.

— Это совсем не звучит увлекательно. Это звучит пугающе.

Неприятный смех отражается от стен лаборатории, и доктор Эрикссон поглаживает свой подбородок.

— Хотели бы вы посмотреть мою лабораторию? Могу вас заверить, что это гораздо интереснее, чем это.

Мой взгляд скользит к доктору Фалькенрату, который поднимает взгляд ровно настолько, чтобы резко кивнуть мне, и мой желудок сжимается при мысли о том, чтобы уйти наедине с этим человеком. По какой-то причине он кажется мне фальшивым. В его голосе есть что-то сальное, чему я не доверяю, но я поднимаюсь со стула и следую за ним из лаборатории, по коридору в другую часть здания, в которую я никогда раньше не отваживался заходить. Он останавливается перед окном, которое занимает всю стену, и за ним раздается жужжание, похожее на звук пилы. Тело повернутое ко мне спиной, отходит в сторону, обнажая металлические приспособления, которые зажимают нити окровавленной плоти, окружающие обнаженный мозг, прислоненный к стене из драпировок, скрывающих остальное тело. Верхняя часть черепа удалена, и врачи которые окружают стол, ощупывают орган. Я делаю несколько шагов вправо, где виден профиль мужчины. Его глаза открыты, костяшки пальцев побелели, когда он вцепился в край кровати, ноги дрыгаются внизу.

— Они не спят, когда ты это делаешь?

— Конечно. Нам нравится контролировать речь и зрение во время трепанации черепа. Двигательные навыки. Это пациенты первой стадии.

— Они это чувствуют?

Он хихикает, и когда его глаза скользят по моим, зло выплескивающееся на поверхность, посылает дрожь по моему позвоночнику.

— Конечно. Соблюдены все аспекты операции. Включая болевой прием.

Разговор с доктором Фалькенратом всплывает в моей памяти. Да, я уверен, что это место — ад.

Тем больше причин, по которым я благодарна, что мой брат больше не участвует в этом.

Облегчение захлестывает меня, когда он ведет меня мимо окна в маленькую комнату, которая похоже является его кабинетом — гораздо более изысканным, чем у доктора Фалькенрата, с кожаными креслами и растениями. Награды, прикрепленные к стене, свидетельствуют о многолетнем опыте, но мне кажется странным, что многие из них датированы периодом до первой вспышки. Как будто он собрал все свои пожитки и обосновался задолго до появления первых Рейтов.

Мой отец сказал мне, что все, что у него было, когда он уезжал из города, — это мобильный телефон, пачка сигарет и моя мать. Не было времени захватить что-нибудь еще.

Он указывает на стул перед своим столом, и я падаю на мягкое кожаное сиденье. У меня в животе завязывается неприятный узел, когда он проскальзывает в узкую щель передо мной, прислоняясь к столу и поставив одну ногу на столешницу.

— Ты очень любопытный мальчик, Дэниел. Мне это нравится. Ты интересуешься медициной?

Я не знаю, но если я хочу оставаться полезной, как советовал доктор Фалькенрат, я не стану утруждать себя тем, чтобы говорить ему об этом.

— Да.

Он кивает и проводит рукой по верхней части бедра, по идеально отутюженным черным брюкам.

— Хорошо. Хорошо. Возможно, я приглашу тебя ассистировать на одной из моих операций.

Эта мысль вызывает у меня тошноту в животе. По крайней мере, доктор Фалькенрат обезболивает или иногда подвергает эвтаназии своих пациентов, прежде чем разрезать их. Он никогда намеренно никого не подвергал боли и пыткам в качестве средства наблюдения.

Но я снова лгу.

— Спасибо. Мне бы этого хотелось.

— Фантастика. Его слова растянуты и членораздельны, и я представляю что он дотошный человек.

— Я бы хотел, чтобы ты кое-что сделал для меня, Дэниел.

Я не утруждаю себя тем, чтобы посмотреть на него, неуверенная в том, почему он проявил ко мне такой интерес.

— Да, сэр?

— Такой вежливый мальчик. Могу я называть тебя Дэнни?

Я бы хотела, чтобы он этого не делал. Это слишком похоже на мое настоящее имя, и я сделала все возможное, чтобы прикрыться именем моего отца — сохраняя тонкую прослойку между этим адом и мной.

В тот момент, когда его руки тянутся к молнии, мой взгляд устремляется к нему, и я сажусь как можно дальше назад на своем сиденье, в ужасе наблюдая, как он спускает брюки, обнажая эрегированный пенис под ними. Он проводит рукой по стволу, изучая глазами мою реакцию. Я надеюсь, что в любой момент он разразится смехом, и это будет шутка.

Однако жадное выражение его лица говорит мне об обратном.

Холодное оцепенение проносится по моим венам