В середине дождя - Олжас Жанайдаров

— Со своей второй девушкой я расстался здесь же. Когда ей все сказал, и она ушла, я взял пиво и сидел у окна до самого вечера.

— А почему ты с ней расстался? — спросила Аня.

— Мне стало скучно. Я не люблю отношений ради отношений.

— Я тоже.

Я посмотрел на Аню, как будто в первый раз. Как будто в первый раз увидел. Так смотрят на попутчика в поезде после неловких откровений.

— Ты тоже… Нет, ты другая. И мир твой другой.

— А какой у меня мир?

Она внимательно посмотрела на меня. Я вспомнил про ее друга Лешу. Я и не забывал. Он видел ее обнаженной, а я нет.

— Посмотри вокруг. Праздник жизни. Беззаботный глянец. Я здесь чужой. Я прихожу сюда только для того, чтобы лишний раз убедиться: у меня свой мир. Это и не твой мир тоже.

— Да, не мой. А какой же мой? — вновь спросила она.

За соседним столиком сидел мужчина и читал газету. Видно было, как он шевелит губами. Я сжимал пустой бокал. Горечь в душе не отпускала — ее почему-то становилось все больше.

— У меня есть подруга, — сказал я. — Хорошая девушка. Очень хорошая. Мы с ней в одном лагере отдыхали. Так она сейчас работает проституткой.

Я посмотрел в окно. Краем глаза я видел Аню, но ее как будто бы и не было.

— Два месяца назад ей пришлось сделать аборт. И она теперь не может иметь детей. Никогда. А ей всего 20 лет. Как тебе. Ты можешь себе это представить? Вряд ли. Это тоже не твой мир. Ты не знаешь боли. Такой боли.

— Я могу понять боль… — тихо сказала Аня.

— Вряд ли, — повторил я. — Ты живешь в другом мире. Чистом и воздушном. У тебя на уме одни стихи. У тебя и сотой доли таких проблем, как у нее, не было.

Я понимал, что говорю больше от расстройства и от обиды. Но продолжал говорить.

— Ты, наверно, удивлена. Да, я дружу с проституткой. И думай, что хочешь.

Я вновь посмотрел в пустой бокал и сказал:

— Знаешь, кем она мечтала стать в детстве? Учительницей. Она любит детей. Всю жизнь мечтала о детях. Своих. Эта жизнь несправедлива. Зло остается безнаказанным. Но говорить тебе об этом без толку. Ты не поймешь меня.

Я замолчал и посмотрел на Аню. Она молчала тоже, опустив глаза. Я перевел взгляд в окно. Земляной Вал погружался в сумрак, загорались фонари. Автомобили зажгли фары. Кажется, опять пошел дождь.

Вот и все. Завтра Аня уедет в Питер, и мы больше никогда не увидимся. Ну и пусть.

* * *

Мы съездили за вещами в камеру хранения, а затем поехали ко мне домой. Почти всю дорогу молчали. После пива в голове моей шумел хмель. Все вокруг казалось ненастоящим. Происходящим понарошку. Алкоголь вызывает удивительное ощущение: жизнь твоя, где обычно все поступки необратимы, вдруг превращается в черновик, в котором можешь писать что угодно. Черкай, черкай — утром все будет по-другому, с чистого листа.

Мы вышли из метро и направились по узкой улочке, едва освещаемой фонарями, мимо рынка, старых зданий, закрытых магазинов. Дойдя до угла, свернули на оживленную улицу — как будто вышли из темной комнаты в зал, полный гостей.

Я переложил Анину сумку с одного плеча на другое. Мне хотелось только одного — зайти в свою комнату, закрыться и забыться.

Я занес Анины вещи в комнату родителей, показал ей, где она будет спать, и оставил ее переодеваться. Затем прошел в свою комнату и стал смотреть в окно.

Вечерние сумерки сгустились и легли мягкой пеленой на канал. Шел дождь — его капли в смутном свете фонарей были похожи на серебряные нити. Сквозь шум ветра, проползающего в дрожащей листве деревьев, был слышен перестук дождя по карнизам. Раздался звук автомобильного клаксона — с улицы во двор заехала машина. Мотор вскоре замолк — и за окном опять был только шум ветра, перестук капель и чернильные сумерки с отблесками фонарей.

Когда мне было лет восемь, я заблудился. Был такой же осенний вечер, только без дождя, и я с родителями возвращался из гостей. У подъезда мы встретили соседей, и родители разговорились с ними. В какой-то момент я, скучая, отделился от мамы, отошел вглубь двора, а затем, выйдя к проезжей части, побрел по улице. Все произошло спонтанно и случайно. Я шел, словно меня звал чей-то голос. Самостоятельно перейдя через дорогу, я очутился у канала. Здесь голос пропал. Я оглядывался, стоя в тени деревьев, — вокруг не было никого.

Родители нашли меня через полчаса. "Ты зачем ушел? Зачем?" — все спрашивала меня мама. Я сидел на скамейке и, сложа руки на коленках, смотрел на канал. В канале отражался свет луны и невидимые звезды…

В комнату постучались. Я обернулся. Вошла Аня.

— У тебя есть полотенце? — спросила она.

Я ушел в гостиную, нашел большое махровое полотенце, вернулся. Аня наблюдала за рыбками в аквариуме, постукивая по стеклу пальцами. Я спросил:

— Хочешь чаю? Могу сделать, пока будешь мыться.

Она кивнула. Я ушел на кухню, а Аня отправилась в ванную. Когда вышла, чай был готов. Я передал ей чашку. Пододвинул сахар и отошел к окну.

— А ты? — спросила она.

— Я уже попил.

Волосы ее были влажны. Футболку надела навыпуск.

— Что-то холодно… — сказала она и провела ладонью себе по плечу. Вверх-вниз.

— Еще не топят. Не простудишься?

Аня не ответила. Держа чашку в двух руках, она как будто чуть сжалась. Было слышно, как тикают в тишине настенные часы.

— У тебя есть настольная лампа? — спросила она.

— Зачем? — Потом предположил. — Боишься засыпать в темноте?

— Нет. Не совсем… Ладно. Забудь.

Она допила чай в молчании. Наверно, мне нужно было себя вести по-другому. Но у меня было не то настроение.

— Спокойной ночи, — сказал я, когда Аня уходила к себе в комнату.

Она долго смотрела на меня, потом тихо сказала:

— Спокойной ночи.

Ночью я проснулся от каких-то звуков. Сначала подумал, что это дождь — звуки были похожи на шум дождя. Я задержал дыхание и напряг слух. Звуки доносились из-за двери. Я догадался — шла вода в ванной. Там была Аня.

Я приподнял голову и взглянул на часы. Полчетвертого. Некоторое время я продолжал прислушиваться. Вода в ванной продолжала течь в однообразном, извивающемся ритме, словно соло саксофониста в джазовой композиции. Я подумал, что Аня, уходя, попросту забыла выключить воду, поэтому встал с кровати и прошел к ванной. Там был включен свет. Я постучался.

Ничего не изменилось. Я постоял немного и уже думал уйти, как дверь ванной открылась и показалась Аня. Она в нерешительности встала на пороге. Аня дрожала. Ее бил мелкий, но заметный озноб. Она прислонилась к косяку, пытаясь озноб то ли унять, то ли скрыть.

— Что случилось? — спросил я. — Анют, ты почему не спишь?

Она не поднимала головы, но я был уверен, что она плакала. Что в ванной она плакала. Меня пронзило чувство вины. Наверняка, плакала из-за меня.

— Прости меня, — сказал я. — Я, наверно, наговорил тебе кучу всяких гадостей…

Она, наконец, взглянула на меня. Она действительно недавно плакала.

— Нет. Это не из-за тебя. Совсем не из-за тебя.

Ее голос дрожал, как она сама. Я посмотрел на ее ноги — и только сейчас заметил, что она стоит босиком.

— Ты почему босиком? Простудишься, — сказал я.

Я взял Аню за руку, которая была совсем холодной, и повел в комнату. Придя, посадил на кровать и присел рядом на корточки. В комнате было темно, мы едва различали друг друга. Аня сжала мою руку.

— Мне страшно… — сказала она.

— Хочешь, принесу настольную лампу?

— Нет. Просто…

И она вновь начала дрожать. Еще сильней, чем тогда, у ванной. Я сел рядом, обнял ее. Она прижалась ко мне. Ей нужно было к чему-то или к кому-то прижаться.

— Я не хотела к тебе ехать именно поэтому. Знала, что меня будет колотить от воспоминаний.

— Каких? — спросил я и тут же сказал. — Извини. Можешь ничего не говорить.

Она молчала. Ее дрожь то затихала, то возникала вновь. Я посмотрел в окно — на бездонное, глубокое, темное небо. Без единой капли дождя. Сухое, как горсть земли.

— Год назад меня изнасиловали. Ровно год назад. В этот день.

Я сжал ее руку. Я вдруг понял все. Аня продолжила:

— Я тогда возвращалась из университета. Шла по улице, а потом свернула во двор, подальше от шума, — у меня зазвонил мобильный телефон. Звонок сорвался, а я очутилась в пустом дворе. И тут откуда-то вышли двое мужчин. Им было лет сорок. У них был приличный вид, и я ничего не заподозрила. Они сказали, что в подъезде человеку стало плохо, что-то с сердцем, не могла бы я помочь. Просто постоять рядом. И я поверила им. Я поверила, потому что не думала, что можно так обманывать. Я и сейчас думаю — разве можно так обманывать?

Ее голос вновь задрожал, я прижал к себе сильней. Я глядел в ее лицо, но лица не было видно. Не было видно ничего вокруг, кроме черного неба за окном.