Охотники за человеческими органами - Гордон Томас

Кровь прилила к щекам Клингера. Но злость — это оружие, и сейчас не время пользоваться им.

— Ты хорошо знаешь Транга?

Координатор пожал плечами, подцепил два больших стейка с тарелки и положил их на доску, чтобы отбить.

— Он жил здесь какое-то время. Начал толстеть от мяса. Ел стейки два раза в день.

— Как насчет другой его привычки?

— Какой привычки? — бросил через плечо Координатор.

— Кокаин.

Координатор круто обернулся и уставился на Клингера.

— Я ничего про это не знаю.

Он произнес это слишком быстро, отметил Клингер. С этого момента он будет следить не только за тем, что говорится, но и как говорится.

— Он уже давно нюхает.

— Кто это сказал? — вызывающе осведомился Координатор.

— Я говорю.

— Он тебе сам рассказал?

— Он показал мне.

— Как это — показал? — уже менее вызывающе.

На лице Клингера заиграла безжалостная улыбка.

— Он показал мне свой запас. Кто-то должен его снабжать.

— Да?

— Я думал, ты мне скажешь, кто.

— Извини, приятель. Ты постучал не в ту дверь.

Координатор слишком быстрым движением засунул стейки в гриль. Клингер подошел к нему вплотную и стал за спиной.

— А я полагаю, что стучусь в ту самую дверь. Да, думаю, в ту самую.

Координатор развернулся и уставился на него глубоко посаженными выразительными глазами, в которых вызов теперь боролся с чем-то еще.

— Перестань давить на меня, Клингер.

— Тогда расскажи мне то, что я хочу знать.

Прежде чем ответить, Координатор подхватил соусник и поднес его к грилю.

— Для полностью посвященного ты задаешь слишком много вопросов, Клингер. Может, в твоем билетике не хватает некоторых нужных дырочек?

Бравада. Плюс что-то еще. Большее, чем беспокойство. Страх.

— В нем хватает дырочек. В нем такие дырочки, что даже прошептать их названия — преступление, — мягко произнес Клингер, обращаясь больше к собственному отражению в оконном стекле, чем к Координатору.

Координатор подвигал еще одной кастрюлькой на плите.

— Тогда зачем расспрашивать меня? — осведомился он и потянулся к бутылке.

Клингер схватил его за руку.

— Ты уже достаточно выпил.

— Я пью, когда мне хочется, черт возьми…

Клингер подтащил Координатора к раковине, взял у него бутылку и вылил ее содержимое. Координатор рванулся и высвободился.

— А ну отвали от меня! И выметайся из моей кухни!

Клингер наотмашь ударил его по лицу. Скорее удивление, чем сила удара, швырнуло Координатора на раковину. Он схватился за щеку. Лицо Клингера затвердело, как кулак. Он испытывал такое чувство раньше, оно пронизывало его, как яркая вспышка из револьверного дула, или окутывало, как сумерки. Но в каком бы виде оно ни подступало, вся ситуация сразу же менялась. Секрет, скрытый в нем, как вторая кожа, неожиданно раскрывался.

— Мой билет прокомпостирован нормально, и теперь я полистаю твое личное дело.

— Да пошел ты!

Клингер врезал ему еще раз, уже посильнее. Слезы навернулись на глаза Координатора — не от физической боли, а от унижения.

— Ты псих, Клингер! — Но выражение его лица свидетельствовало о том, что гнойник уже давний. — Я всего-навсего свел его с толкачом.

— Всего-навсего свел? — презрительно повторил Клингер.

— Господи, Клингер, парень совсем отчаялся. Он начал нюхать сразу же, как только вышел из Наркреаба. Мне стало его жалко. Ты что, не понимаешь? Неужели ты не можешь понять?

— Нет, — ответил Клингер после долгой, чуть ли не в целую вечность паузы. — Не могу.

— Пожалуйста, Клингер, дай мне закончить. Не помоги я Трангу, он пошел бы куда-нибудь еще. А это могло бросить тень на Организацию.

Клингер помолчал, а потом резко обрушился на него с вопросами: кто был толкач? Где с ним встречался Транг? Сколько времени это продолжалось? Когда Координатор рассказал ему все, что мог, наступила тишина.

Клингер пристально смотрел на него, и Координатор в конце концов отвернулся, не в силах больше выдерживать взгляд сфинкса.

— Позаботься, чтобы мой стейк нормально прожарился, — приказал Клингер по-прежнему враждебным и обвиняющим тоном и вышел из кухни.

В спальне хозяина он открыл маленький сейф и достал с верхней полки запечатанную бутылочку и пару резиновых перчаток, потом запер сейф, положил все это на письменный стол рядом с факсом и улегся на кровать.

Он взглянул на часы — еще час до приезда Транга. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел Координатора, тот стоял в дверях и пристально смотрел на него, и это здорово его взбесило.

— Чего тебе надо? Еще что-нибудь вспомнил? Или пришел читать мне лекцию по этике?

— Клингер, пожалуйста… Я же не хотел никому навредить…

— Пошел вон.

Координатор вздохнул, вышел и закрыл за собой дверь. Через некоторое время Клингер снова взглянул на часы, потянулся к телефону у кровати, на мгновение застыл и убрал руку. Он заставит этого клерка в мотеле подождать, подумал он, все еще охваченный злобой, но когда наконец набрал номер, то заставил себя разговаривать вежливо, задавая вопросы в четкой последовательности. Потом он записал имя, которое было ему названо, — ни о чем не говорит. Он заправил лист бумаги в факс, набрал номер и внутренним зрением увидел, как лист вылезает из аппарата в кабинете герра доктора. Когда передача закончилась, он вернулся к кровати и снова улегся. С улицы донесся вой сирены, потом звук промчавшейся где-то неподалеку полицейской машины. Он закрыл глаза. Открыть их на этот раз его заставил сигнал факса.

Клингер подошел к письменному столу. Из факса высовывалась копия переданного им листа, только теперь имя было обведено двойным кружком, а под ним стояли нацарапанные почерком, который не спутаешь ни с каким другим, слова: «Он работает на службу Хаммер».

Клингер застыл. Нервные окончания, которые у большинства людей, столкнувшихся с неприятными сюрпризами, начинают вибрировать, у него всегда обретали стальную твердость. В такие моменты его спокойно можно было подключать к детектору лжи — результат был бы ровный и гладкий, как поверхность пруда в безветренный день.

Клингер еще раз поглядел на имя, потом порвал листок, скомкал кусочки, прошел в туалет и спустил их в унитаз.

— Нэгьер, — пробормотал он и повторил имя полностью, словно хотел получше запечатлеть в памяти: — Томми Нэгьер.

Атмосфера в коридоре клиники была пронизана предчувствием беды — напоминание стоявшим вокруг инвалидного кресла доктора Ромера, что он умеет вселять страх, не произнося ни слова.

Он совершал обход выздоравливающих пациентов, когда его насторожил сигнал тревоги. Он приехал сюда и застал аварийную медицинскую команду, которая стояла в коридоре с физиономиями, на которых ясно читалось поражение. Ромеру хватило одного взгляда на красную хирургическую каталку с оборудованием для реанимации, чтобы понять: испробовано уже все. В обоих случаях, сообщили они, не было никаких предупреждающих признаков, смерть последовала мгновенно. Он осведомился, не происходило ли сбоев аппаратуры — падение напряжения в сети могло сказаться на механических вентиляторах системы жизнеобеспечения. Сбоев в подаче энергии не было. Он задал обычные вопросы относительно гистологии пациентов — ничего необычного. Тем не менее в обоих случаях отторжение органов было внезапным и полным.

Задав последний вопрос, он погрузился в молчание, глаза ярко блестели от напряжения, руки лежали на пульте управления кресла, манжеты рубашки высунулись наружу, сияя белизной. Тщательно подогнанные брюки скрывали пару протезов, прикрепленных к культям. Одна нога небрежно перекрещивалась с другой на подножке. Носки держались с помощью липучек, чтобы не сползли и не обнажили пластиковые протезы. Они причиняли ему боль, эти протезы, и он надевал их лишь для обходов в клинике, поскольку знал, как психологически важно для пациентов видеть все его тело.

Когда Ромер наконец заговорил, глядя в какую-то точку поверх голов, в его голосе не было гнева, но, как ни странно, он звучал от этого еще более пугающе.

— Потеря одного пациента прискорбна, потерять двоих — неприемлемо, в особенности когда один из них — мистер Суто. Я уверен, вы все согласны с этим.

Он опустил глаза и оглядел их лица — каждое по отдельности, словно выискивая личную ответственность за случившееся, но увидел лишь тревогу и озабоченность. Когда он заговорил вновь, голос зазвучал более медленно и отчетливо, как будто каждое слово должно было подчеркивать опасность, выходящую далеко за пределы того, что случилось.

— Смерть мистера Суто может сказаться на одном из главных рынков, который мы пытаемся завоевать. Потерять Японию в данный момент — серьезный удар. Потеря мистера Гонзалеса лишь осложняет ситуацию. И обе смерти случились в результате сравнительно простой хирургической процедуры. Позвольте напомнить вам, что мистер Суто был четыреста первым пациентом, которому трансплантировали почки, а мистер Гонзалес — семьдесят девятым, получившим новую печень.