Оставь мир позади - Румаан Алам

с собой. – Что. Что. Что.

Выскочив из ванной, Джордж даже не прикрылся полотенцем. Все в мире затихло, кроме, возможно, ощущения остаточного накала, пустоты там, где только что был шум.

Наверное, у нее повреждены уши и это иллюзия. Наверное, ее мозг поврежден. Была же история про сотрудников консульства в Гаване, у которых развились неврологические симптомы: считалось, что они связаны с шумом. Аманде никогда не приходило в голову, что оружие может быть и звуковым, ей никогда не приходило в голову, что шума стоит бояться. Ведь детям и домашним животным говорят не переживать во время грозы.

Аманда дрожала. Во рту стоял острый привкус, как будто у нее на языке оказался пятидесятицентовик. Если она пошевелится, шум может повториться. Если он повторится, она не уверена, что сможет вынести его. Она больше никогда не хотела его слышать.

– Что это было? – этот вопрос она задавала скорее самой себе. Был ли шум локализован внутри дома, в пределах участка, или же он был как-то связан с погодой или межзвездным пространством, или же это разверзлись небеса, возвещая прибытие самого Господа? Задав этот вопрос, она осознала, что этому шуму никогда не найдется удовлетворительного объяснения. Он был вне логики или, по меньшей мере, вне объяснений.

Сначала все происходило очень медленно. Она сделала несколько шагов, а затем спрыгнула со ступенек. Она как раз смотрела на деревья. Пыталась разглядеть тела детей среди зеленого и коричневого. Она должна была позвать их, и ей казалось, что она это сделала, но она этого не сделала. Ее голос не работал или не мог догнать ее тело. Она просто двигалась. Медленно, затем быстрее, трусцой, затем бегом. Аманда пробежала мимо бассейна и, распахнув калитку, оказалась на газоне. Ее дети, их прекрасные лица, их безупречные тела были где-то там. Она видела только сплошной массив природы. Она казалась себе близорукой, оставшейся без очков, – все было нечетким, ярким, невозможным.

Она побежала дальше. Площадка была не очень большой, бежать было особо некуда. И все же она не звала их, она просто бежала. В тени стоял небольшой сарайчик. Она распахнула дверь: он был пуст. Продолжая движение – не переставая бежать, – она переместилась к краю двора, к мягкой грязи и сухим листьям. Шум кончился, но все еще был там: шум от крови в ее жилах, шум от ее все еще выносливого сердца. Ей нужно было прижать тела детей к своему собственному.

Аманда перепрыгнула через ветку, достаточно низкую, чтобы просто перешагнуть через нее, и ее ноги оказались на ковре из перегноя. Они наступили на камешек, острую кору, шип, что-то влажное и неприятное.

Она должна была позвать их, но не хотела заглушить своим голосом их голоса, если они звали ее, их отчаянное «Мама!», которое, как говорят, шепчут осужденные во время собственной казни.

Дети, где были ее дети? Деревья почти не шевелились. Они просто стояли, равнодушные к ней. Аманда упала на землю. Прикосновение листьев, коры, грязи было почти утешением. Грязь на ее розовых коленях казалась почти бальзамом. Чистые подошвы ног потемнели и были исколоты, но ей было не больно. Наконец она нашла себя. Она хотела позвать детей, выкрикнуть их имена, которые они с Клэем выбирали с такой любовью, но вместо «Арчи» и «Рози» (наверняка вырвалось бы именно это ласковое имя, любовь и тоска), Аманда просто кричала ужасным, животным криком, издавая второй по ошеломительности шум, который она когда-либо слышала в жизни.

23

ОНИ ГОВОРИЛИ ТИШЕ, ЧЕМ ОБЫЧНО. Разумеется, они были преисполнены почтения к шуму. Ждали, что он вернется. Не хотели, чтобы он застал их врасплох, но как к нему подготовиться, даже слышав его раньше? Но все же: они были не согласны друг с другом.

Д. Х. не совсем верил в то, что говорил.

– Я полагаю, это мог быть гром.

Иногда удается заставить себя верить в то, что говоришь.

– Туч нет!

Ярость Аманды была немного притуплена облегчением. Она нашла своих детей: широко распахнувших глаза, грязных, как нищие, – и не собиралась их отпускать. В ее руке была зажата правая ладошка Роуз так же, как много лет назад, когда ее дочь плохо себя вела. На левой ладони девочки был красный след: ровная, непрерывная линия. Ссадины на левом колене, пятна грязи на подбородке, плече и мягком животе – Роуз проводила кампанию за право на раздельный купальник в течение нескольких месяцев, – сальные волосы и красные глаза, но в остальном она была в порядке. Дети выглядели так, словно они были в порядке. Казалось, они были в порядке.

Аманда очертя голову бросилась в лес и нашла их с помощью какого-то инстинкта, про владение которым она и забыла, или, возможно, ей просто повезло. Из-за шума все трое бросились бежать, и их пути случайно пересеклись. Шум заставил Клэя остановить машину на обочине сюрреалистично пустой дороги, открыть дверь и всмотреться в небеса. Шум испугал Рут, наполнявшую кофейник, и она уронила на пол ложку. Шум приказал стаду оленей, которых было уже больше тысячи и которые уже не обращали внимания на границы собственности, проведенные людьми, панически нестись сквозь сады, не останавливаясь даже чтобы перекусить. Домовладельцы были слишком заняты разбитыми окнами и кричащими детьми, чьи младенческие барабанные перепонки были необратимо повреждены, чтобы пялиться на всех этих животных.

Аманда с детьми вышли из леса, и хотя они были чужими для Рут и Д. Х., воссоединение было настоящей радостью. Рут обняла мальчика за голые плечи. Д. Х. сжал предплечье Аманды в отцовском облегчении. Последствия шума – гул, ощущение вибрации – казалось, все еще не ушли. Они были похожи на рой назойливых насекомых: тех кусачих мух, которые иногда водятся на пляжах. Там и тут. Настойчивые. Аманда предложила зайти в дом, сформулировав то, что чувствовали